Тот дикий лес, дремучий и грозящий,

Чей давний ужас в памяти несу!

Так горек он, что смерть едва ль не слаще.

Но, благо в нем обретши навсегда,

Скажу про все, что видел в этой чаще.

От чтения меня отвлекает телефонный звонок. Катя спит, подложив под щеку, сложенные в молящемся жесте ладошки.

- Семен, здравствуйте - слышу я взволнованный голос врача. - Вы, не могли бы приехать сегодня? Лучше, ближе к обеду.

- Конечно, приеду

Ровно в час, оставив спящую Катю, я стучу в дверь его кабинета. Дверь распахивается моментально, словно доктор стоял за ней в ожидании моего прихода.

- Входите - приглашает меня врач.

Я молча смотрю на него, на суетливые его движения, не ожидая ничего хорошего от нашего с ним разговора.

- Я вот зачем позвал вас. Понимаете, химиотерапия не принесла желаемых результатов. В ней больше нет смысла. Опухоль дала метастазы в позвоночник. Мне очень жаль. Очень.

Не знаю, как я устоял на ногах, в один момент, потеряв способность видеть и слышать. Мне хочется выть, и избивать стоящего передо мной, ни в чем неповинного доктора, неспособного вылечить единственную, для меня, на земле женщину.

- Доктор, скажите мне, только честно. Это конец?

- Месяц, может полтора, при удачном стечении обстоятельств говорит он, отводя от меня глаза. Не говорите ей. Не нужно. Но вы должны знать. Было бы нечестным скрывать это от вас.

- Она, все, что у меня есть. Единственное, ради чего стоит жить.

- Вы, сильный мужчина, Семен. Жить нужно, хотя бы, ради того, что - бы сохранить память о ней.Как ты предлагаешь мне жить, не слыша ее дыхания, не имея возможности посмотреть в изумрудные глаза? Как? - кричу я в исступлении, как подстреленный волк, воющий в предсмертной агонии. - На все божья воля.

- Где он ваш бог, позволяющий такую несправедливость, забирающий самое дорогое? Где?

- Ты не прав, Семен - говорит врач, тоже перейдя на ты, доставая из ящика стола два стакана и бутылку водки. - В эгоизме своем, ты не хочешь видеть, как она страдает, твоя Екатерина. Отпусти ее. Твоя, душевная боль ничто, по сравнению с тем, что переживает любимая тобою женщина.

Водка, пьется, как вода. Она проходит по пищеводу, не обжигая, и тяжелым комом ложится в желудок. В одном он прав - она страдает. И сколько еще она выдержит, не известно.

- Хочешь, я дам тебе телефон нашего, штатного психолога?

- Нет, спасибо - отказываюсь я. Да, и чем мне сможет помочь человек, не знающий моей души, которая сейчас умирает, вместе с любимой моей Катей.

ГЛАВА 6

Она смотрит телевизор. Один из тех глупых сериалов, которые в изобилии расплодились на просторах современных телеканалов. Услышав мои шаги, Катя поворачивает свою облысевшую голову в мою сторону.

- Наконец то, ты вернулся. Я скучала - просто говорит она, раскалывая мое сердце на миллионы острых, как бритва осколков. - Ты, ведь, в больнице был? Я права?

- С чего ты это взяла - пытаюсь я увильнуть от ответа?

- Не обманывай меня. Я, ведь, говорила уже, что не выношу лжи. И, что же сказал доктор?

- Тебе больше не будут делать химию.

- Чудесно. Я и сама, уже, хотела отказаться. Зачем продлевать мучения? Ты знаешь, я ведь чувствую эту дрянь. Каждый день ощущаю, как она запускает свои щупальца в мой мозг. Я очень устала, Семен.

- Там метастазы, Катя - презирая себя, говорю я.

- Ну, Америку ты мне не открыл. Ты вкусно пахнешь, что это? Водка?

- Да.

- И я хочу водки.

- А, тебе можно?

- Мне, теперь, все можно.мы к этому разговору не возвращаемся. Я вожу свою Катю на прогулки, в специально купленном для этих целей, инвалидном кресле. Пешие прогулки ее очень изматывают. Мы гуляем, подальше от людских глаз, проявляющих неуместное любопытство. Она любит кормить голубей, сыпя им семечки из бумажного пакета. - Птицы - это души ушедших людей. Почему - то, мне нравится думать про них именно так - говорит Катерина, и я с нею соглашаюсь. Дома она, чаще всего, смотрит телевизор. Все в подряд, жалея о том, что уже не сможет совершить какую ни - будь глупость, типа прыжка с парашютом, чем доводит меня до белого каления. Я не понимаю ее желания рисковать жизнью, без нужды, а она смеется, называя меня дурачком, от чего я таю от счастья. - Семен, скорее, иди сюда - слышу я Катин крик из спальни. Бросив ложку, я варю ее любимый суп из домашней курицы, бегу на ее зов. Вопреки моим опасениям, ничего не случилось. - Садись, - возбужденно похлопывает она по кровати рядом с собой, и показывает пальцем в телевизор - мой любимый фильм. Давай, вместе смотреть и леденцы есть. - Да, леденцы у нее есть всегда. Я покупаю их, просто, в промышленных количествах. - А, как же суп? - Да, и фиг с ним. “Девчат”, не так часто показывают. Суп я, все - таки, выключаю, и мы с Катей смотрим наивную, старую комедию, под ее забавные комментарии. Я давно не видел ее такой веселой. Смотрю, и не могу налюбоваться. - Не на меня смотри, в телевизор - приказывает она, капризно оттопырив нижнюю губу. - Ну, где, там, твой суп - интересуется, посмотрев финальный поцелуй героев. - Он, не готов еще - отвечаю я, радуясь Катиному аппетиту. В последнее время, накормить ее, стало проблемой. - Давай, что есть. Вот интересно, стал бы он Тосю эту любить, если бы с ней случилось, что ни - будь - инсульт, или рак, например - задумчиво говорит Катя? - Да, думаю да. Настоящая любовь, не знает страха перед трудностями или болезнями, иначе - это не любовь. - Наверное, ты прав. Жаль, что мне повезло, уже поздно.

Через неделю у Екатерины отказала левая нога. Больше с кровати она не вставала.

ГЛАВА 7

Катя угасает, с каждым днем, теряя частички себя. Опухоль в ее голове растет, пережимая центры мозга, отвечающие за функции организма. Вчера она не смогла встать. Вызванный мною врач, только развел руками. Я вижу в ее глазах молчаливую панику. Доктор не хотел забирать ее в больницу, но я настоял. От предложенных мной денег, он, категорически отказался. Теперь мы живем в больнице. Я оплатил отдельную палату, большую и светлую. Именно такие помещения любит моя Катя.

- Катя, мне нужно уйти. Ненадолго, буквально час - два. Это важно, милая. Ты справишься без меня, или пригласить медсестру?

- Справлюсь - шелестит она - ступай.

Мой путь лежит в офис Павла Воронова, отца Екатерины.

- Он не принимает - говорит мне строгая секретарша, с замысловатой прической на голове, и острыми, словно стилеты ногтями. Она разу же теряет интерес ко мне.

- Но, это важно - чуть не кричу я. - Передайте ему, что его дочь больна.

- У меня приказ - никого не пускать

- Я не уйду никуда - угрожающе говорю я, прекрасно осознавая, что угрозу свою выполнить не смогу. В больнице меня ждет больная Катя.

- Ну и, сидите тут - равнодушно дергает она плечом, и возвращается к прерванному пасьянсу.

Я пытаюсь прорвать оборону силой, но хрупкая секретарша стоит насмерть, боясь лишиться теплого места, словно футбольный вратарь, защищающий свои ворота.

- Что здесь происходит - слышу я властный голос? - Ольга, вызывай охрану

Я вижу красивого, моложавого мужчину, брезгливо глядящего на меня зелеными, в желтую крапину глазами. Они, как у моей Кати. Только ее глаза горят огнем нежности и жаждой жизни, а глаза ее отца похожи на мятный лед в мохито.

- Выслушайте меня, имеете же вы сердце. Ваша дочь умирает - кричу я, вырываясь из рук, молниеносно подоспевших, охранников.

- Не дай бог, ты солгал - говорит он, с интересом, вздернув породистую бровь, потом, приказывает.- Отпустите его.

Мы сидим в шикарном кабинете Катиного отца и пьем дорогой виски из пузатого, хрустального графина

- Ты считаешь меня монстром, так ведь - горько усмехается сидящий напротив меня мужчина? Я вижу в нем ее, в каждом его жесте, в повороте головы, даже в этой его улыбке, я вижу свою Катю.- Нет, она, конечно, правду тебе рассказала. Но, и правда, ведь, у каждого своя. Да, я выгнал ее в порыве злости, но, ведь добра хотел. Понимаешь, я всю жизнь ради нее жил. Вот это все строил, - обводит он, холеной, рукой кабинет - что - бы моя девочка была счастлива. Конечно, у дочки моей, только, самое лучшее все должно, было, быть - тряпки, игрушки, безделицы всякие. Все у нее, у первой появлялось. А тут - этот. Да, я и не был против этого ее жениха, пока справки не навел. А как начал узнавать, за голову схватился. Ясно же было, что гаденыш этот, просто, использует мою девочку. Только она и слушать меня не желала. Оглохла, просто. Ну, я и подумал - пусть сама во всем разберется. А остынет - вернется, и заживем, как прежде. Катюшка, видишь, иначе подумала. Мой характер - говорит он с гордостью.- А, тут и меня заело. Гордыня - страшный грех - замолкает Катин отец, и делает большой, судорожный глоток из своего стакана. Этот виски не пьют так. Его нужно смаковать, катая во рту и получая от этого эстетический оргазм. Виски пахнет дубом и солнцем, он сверкает в хрустальном стакане, тягучий, словно смола экзотического дерева. Сидящий напротив меня мужчина, ослабляет узел галстука и продолжает - Потом, когда она появилась у меня на пороге с младенцем в руках, я растерялся, просто. Ты понимаешь, она не просилась обратно, только, за мальчонку хлопотала. Мы его, кстати, Васькой назвали - говорит он, и глаза его теплеют. Из них уходит лед, и я вижу перед собой ее глаза, глаза моей любимой Катерины.