Первая и единственная, физическая близость произошла у нас в первую брачную ночь. Это не было похоже на то, что я видела в фильмах, которые моя мать смотрела, не прекращая, замещая ими холодность отца. Так, механические телодвижения, не доставившие мне, абсолютно никакого, удовольствия. Я была разочарована. Утром, открыв глаза и не обнаружив возле себя новоявленного супруга, я встала и пошла его искать. Стараясь не производить много шума, что - бы не разбудить новоявленную родню я брела по, звенящей от тишины квартире. Напрасно старалась, они не спали, обсуждали сложившуюся ситуацию.
- Ты, дурак - шипела мать моего благоверного, за закрытой дверью кухни. - Нафига эту бесприданницу в дом приволок?
- Так, ты же мне все уши прожужжала - женись, женись. Чем не довольна? Я твои приказы выполнял - отбивался ”любящий супруг” и послушный сын.
- Одно дело, дочка богатого человека, другое - отлученная от папочкиной кормушки приживалка. Вот и корми ее теперь. Нужно было сразу рвать отношения, как только отец ее из дома вышиб.я не слушала, просто не смогла. От отвращения меня затошнило, и я так же тихо вернулась в свою спальню. Было мерзко и невообразимо обидно, что мой Ромео, на поверку, оказался такой мразью. Как я могла, ради него отказаться от единственных, любящих меня людей, у меня не укладывалось в голове. Меня не любили в этом доме, и больше не ждали в другом. Так я и продолжила жить с, в одночасье ставшим мне чужим, мужем. Нет не жила, просто - существовала бок о бок, с враждебно настроенными, постоянно мною не довольными, людьми. Интересно, как она живет, постоянно, казня себя за свою недальновидность? Это же очень страшно, погружаться каждый день в омут своих темных воспоминаний. Но, видно, она просто не может отпустить от себя своих демонов, проклиная себя за любовь, которую желала дарить и получать. Я разглядываю Екатерину, пока она ведет свой неторопливый рассказ. Красавица. Настоящая богиня с Плутона, или откуда они там прилетают, эти небожительницы - валькирии. Одета она очень необычно - кожаные, обтягивающие брюки и, видимо тяжелая, стоящая колом куртка - косуха из толстой, негнущейся кожи. Странная, но невероятно притягательная женщина.
- Спустя месяц, я поняла, что беременна. Но это не изменило мой статус в семье мужа. Свекровь, узнав новость, обжигала меня, горящим от злости, взглядом и шипела на ухо сыну, уже особо не стесняясь. Наоборот, старалась, что бы я слышала - “Нагуляла”. Муж мой, наоборот - обрадовался, даже создавал видимость интереса ко мне. Он таскался за мной в женскую консультацию, на анализы и всячески показывал, как рад моей беременности. Я не верила ему, не могла просто. Так и жила, как во сне. Единственным, кто проявлял человечность в этой “семейке Аддамс”, был затюканный, забитый злобной женой и избалованным сыном отец, мой свекр. Он жалел меня, ведь мы плыли с ним в одной лодке. Свекр подкармливал меня вкусностями, ухаживал, когда я свалилась с сильнейшим гриппом, супругу моему матушка запретила приближаться ко мне, во избежание заразы. Под злобное нытье своей благоверной, отец моего мужа взял на себя заботы обо мне и не рожденном ребенке, в течение всей моей беременности. Жизнь моя превратилась в череду бесконечно - серых дней, единственным лучом света в которых был растущий во мне, самый любимый на свете человечек. Я разговаривала с ним, пела ему песни. А он отвечал мне легкими, безумно приятными и радостными движениями. И мне уже не было так одиноко, я была переполнена любовью и ожиданием чуда.
Она замолчала, легко коснувшись рукой своего плоского живота, словно в надежде снова ощутить толчок изнутри, но, опомнившись, продолжила.
Дни летели, неумолимо приближая меня к встрече с моим долгожданным счастьем. Сыном или дочкой, я не знала. Да, мне было все равно. Я исправно проходила все анализы, необходимые процедуры, посещала женскую консультацию, стараясь больше времени проводить вне дома. Иногда встречалась с мамой. Она тоже ждала рождения внука, теша себя надеждой, что ребенок примирит нас с отцом.
Однажды, вернувшись, домой, я услышала недвусмысленные звуки, доносящиеся из спальни мужа. К тому времени мы спали в разных комнатах, он объяснял это заботой обо мне и не рожденном еще ребенке. Нет, я не заревновала, даже обрадовалась, что у меня появилась возможность разорвать этот порочный круг, своего несчастливого брака. Мне, просто, стало интересно посмотреть на волшебницу, сумевшую растопить сердце моего бездушного супруга.
Она вдруг вскидывает голову и громко, истерично смеется, обнажив крупные, перламутрово - белые зубы.
Да, он бы не один. Но только там была не она - волшебница. Он. Ты представляешь, Семен, мужик. Застала голубков. И для меня сразу все стало на свои места - его холодность, отчужденность, нелюбовь. Он просто не мог любить меня и женщин в целом. Омерзительно. Он стоял передо мной на коленях, умоляя не рассказывать никому. Да, я бы и сама не стала делиться таким позором. Что рассказывать, что мною воспользовались, для прикрытия своих пристрастий? Нет, уж, увольте. Он хватал меня за руки, а меня вдруг скрючило от боли. На нервной почве у меня начались схватки, на две недели раньше положенного срока. Скорая увезла меня из дома, где я никогда не была своей. Семен, закажи мне, пожалуйста, воды - просит она, давая себе передышку, и собираясь с силами.
- Если тебе тяжело, не продолжай - предлагаю я. Но она качает головой.
- Я должна закончить, это моя исповедь. Очень хочется дать, хотя бы, небольшое облегчение своей душе. Мне почему - то кажется, что так оно и будет, когда я закончу. Катерина делает глоток воды, из принесенного ей, кристально - чистого стакана и продолжает.
- В тот же день, я произвела на свет самого красивого на свете мальчика, моего любимого сыночка. Когда мне принесли его на кормление, в первый раз, я боялась дышать, разглядывая пухлые щечки, гладя легкий пушок младенческих волос. Я пересчитывала пальчики, на маленьких ручках и ножках, и умирала от нежности, к этому невообразимо любимому, пищащему комочку, перевернувшему мою жизнь. Он дал мне стимул жить снова. У меня появился смысл продолжать.
Спустя пять дней, я стояла на крыльце роддома, держа в руках кряхтящий, драгоценный сверток. Нас никто не встречал, окружая заботой и счастливым смехом. Мы были никому не нужны, и я вдруг поняла, что и идти то нам некуда. От этой мысли мне стало страшно, не за себя, я уже привыкла, за моего мальчика. Как я могла обречь его на такое существование? Мне хотелось для него только самого лучшего - любящей семьи, дома. А что ему могла дать я? И я приняла , единственно верное, решение.
Она вновь делает судорожный глоток. В зеленых глазах обреченное безумие.
- Отец встретил меня холодно. Смотрел на меня, как на пустое место. Взгляд его был прикован к младенцу в моих руках, его мечте, мальчику. Его наследнику. И я отдала его им, за квартиру и ежемесячное содержание, пообещав, никогда, не приближаться к сыну. Я продала своего ребенка, своего любимого мальчика. Иногда я вижу его издалека. Он большой уже, зовет дедушку и бабушку - мамой и папой, обо мне даже не знает. А я живу в Иудиной квартире, продав свое счастье за тридцать серебряников. Многие считают меня счастливой и успешной. Я не знаю нужды, занимаюсь любимым делом. Нашла себя в рисовании. Ничего особенного - морские пейзажи, натюрморты. И, мои работы, как это ни странно, продаются.
Катерина молчит. Видно, что ее исповедь высосала из нее все соки. Прекрасные глаза плачут, без слез, закончившихся за годы, проведенные ею в панцире своего горя.
- Почему ты не встретишься с сыном, не объяснишь ему все - спрашиваю я? - Я думаю, он не оттолкнет тебя. Поймет.
- И, что я скажу ему? Что продала его, решив свои проблемы. Им хорошо сейчас. Отец помолодел, мама смысл жизни обрела, и главное, мальчик любим, и имеет семью. Я не могу сломать жизни сразу стольких, родных мне людей. У меня нет, чего предложить взамен. Ты знаешь, я, ведь сюда хожу, что бы хоть на миг вернуть, оставленное в детстве счастье. Понимаю, что суррогат, но ничего не могу с собой поделать. Раньше здесь кафе - мороженное было. Отец водил меня сюда, каждый выходной. Я сижу здесь и не здесь, а там, далеко в своем детстве и, не поверишь, ощущаю во рту липкую сладость Советского пломбира, которую невозможно забить местным, горьким кофе. Извини, мне нужно в туалет - она встает и удаляется.- думаю я. - Странная женщина, боится сделать больно людям, уничтожившим ее. Из размышлений меня выводит резкий звук мотоцикла, донесшийся с улицы. Судя по звуку, аппарат очень мощный. Мне становится интересно, под чьим седлом ходит этот норовистый конь. Воображение, тут же, рисует огромного бородатого байкера, с головы до ног, затянутого в кожу. Минуты на часах бегут, как одуревшие. Спустя пятнадцать минут я, начав волноваться, подзываю молодого, шустрого официанта.
