Так вот, у сына потомственного пролетария, как и у меня, сына советского служащего, проснулся «основной инстинкт» – интерес к девочкам. И мы с ним задумали акцию группового детского «секса», задумали и успешно выполнили. Но не пугайтесь, ничего серьезного не было. В соседнем доме № 3/1 по переулку Стопани жили две девочки, сестры-близнецы из хорошей, интеллигентной еврейской семьи. Мне сейчас кажется, а тогда казалось еще больше, что были они хорошенькими. Мы с Володей задумали их соблазнить. Для этого мы собрали дефицитные школьные принадлежности: цветные карандаши, ластики, разные перышки для перьевой ручки (рондо, 36 и другие) и пригласили близняшек спуститься с нами в «щель». Девочки не отказались. Все вчетвером мы спустились в укрытие, показали им собранные для них дары и предложили им в обмен на наши подношения раздеться, показать свои прелести, которые мы до этого никогда не видели, и даже чуть-чуть их потрогать. Было тепло, значит, май-июнь сорок первого перед войной. Сестренки из хорошей еврейской семьи на наше предложение согласились. Вопрос! С их стороны это тоже было проявлением эротизма по Фрейду? Или чистая материальная заинтересованность (карандашики и т. д.)? А может быть, и то и другое, т. е. сочетание приятного с полезным? Налицо две модели поведения и взаимоотношения полов: мальчики – будущие мужчины готовы оплатить свое удовольствие; девочки – будущие женщины готовы доставить удовольствие и себе и партнеру, и вместе с этим не против получить за это вознаграждение. Вопросов истинной любви, в которую поверил позже, я здесь не касаюсь. На этот раз опыт общения с противоположным полом оказался положительным. Следующие разы произошли уже в эвакуации, про которую очень подробно писал брат Илья, а я только добавлю что-то свое личное.
До войны и еще до первого класса, то есть будучи дошкольником, я успел побывать в пионерском лагере, хотя сам я пионером так никогда и не был. В лагерь меня отправили со старшим братом Ильей; лагерь был от папиной работы, т. е. от Министерства рыбной промышленности. Располагался он в старинном Боровском монастыре, стоявшем под городом Боровском. Очень плохо помню тамошнюю жизнь; я был самым младшим, и меня приняли только потому, что одновременно со мной в лагере был старший брат, которого, кстати, я там практически не видел. Помню только, что был доволен лагерной жизнью, не унывал, хотя старшие ребята все время пугали нас, младших, привидениями и водили в подвалы монастыря показывать мощи святых. Правда, мы не понимали ни что такое мощи, ни кто такие святые, но зато кости и черепа впечатляли. Еще помню мучения и позор одного мальчика, страдающего недержанием мочи. Мне было его очень жаль. Каждое утро вожатые и нянечки вывешивали его желтоватые, пахучие простыни на веревки во дворе и ребята над ним издевались. Кто был более жестоким: дети или взрослые? Чума на обе головы.
Поехать второй раз в тот же лагерь под Боровском я должен был после первого класса, и снова с братом Ильей. Я очень этого хотел, но фокус не удался. Мне всегда нравилось в лагере: по натуре я был больше «Совок», чем мой брат, и после войны несколько лет счастливо проводил в лагерях все три смены, но об этом потом.
Второму заезду в лагерь помешала Война. Отъезд детей в пионерский лагерь был назначен на 22 июня 1941 года, то есть на день начала Великой Отечественной Войны. Сбор состоялся утром у Министерства рыбной промышленности на улице Разина, вблизи Старой площади. Видимо, в Министерстве что-то знали о начале войны и потому отправили всех собравшихся обратно по домам. Когда мы возвращались домой, на площади Ногина стояли все трамваи, и из репродукторов (по-современному, динамиков) передавали объявление министра иностранных дел В. М. Молотова о нападении фашистов и о начале войны. Мы вернулись домой, где и оставались до эвакуации.
Я могу передать только обрывочные детские впечатления об этих первых военных месяцах в Москве. Мы, дети, так же, как и взрослые, считали тогда, что война быстро кончится, что великий Сталин и славные советские маршалы, в первую очередь, легендарный Клим Ворошилов (как оказалось, во всех отношениях пустышка), Семен Буденный, руководивший 1-ой конной армией во время Гражданской войны, – героически и быстро расправятся с фашистами. Мы тогда называли их немцами. Ругательские слова «фашисты» и «гитлеровцы» пришли потом, в середине войны, когда практически все немцы стали для нас означать фашистов. У меня до сих пор не ушло из сердца недоверие к немцам; недоверие это – последствие той ненависти, что возникла к ним во время войны. У меня и сейчас есть страх, что не только в Германии, но и в России может воцариться нацизм, правильнее сказать, национал-социализм. Это политическое течение гораздо более привлекательно, чем коммунизм, особенно для моноэтнических стран, таких, например, как Германия. В странах, где есть коренная, преобладающая, «титульная» нация, и где кроме нее проживают представители разных других национальностей, очень легко сыграть на национальных чувствах этой коренной нации и призвать к восстановлению справедливости, сыграв на том факте, что некоторые представители нацменьшинств занимают непропорционально высокое положение, относительно их численности в стране. Мы уже слышали призывы: «Ограничить в правах нацменьшинства!», «Ввести привилегии основному большинству!» – это лозунги, которыми пользуется мягкий нацизм. Если политика направлена на выжимание, выдавливание нацменьшинств из страны с отнятием у них накопленной собственности – это уже жесткий нацизм.
Все это было в прошлом веке, но и сегодня мы снова слышим подобные призывы, и уже в нашей стране. Вместо того чтобы поднимать уровень и качество жизни всего населения, в том числе и коренного, призывают отнять у национальных меньшинств и передать национальному большинству. С точки зрения арифметики по «Маленину и Буренину» никакой пользы от такого деления не получится, так как малое богатство меньшинства раствориться в огромной бедности большинства.
Такая же ситуация и с коммунизмом. Если у немногих богатых отнять их собственность и поделить между большинством бедных, то… Дальше можно не продолжать. Опасность этих идей в том, что они быстро захватывают умы мало образованных людей. Поначалу все получается вроде бы красиво, но конец всегда выходит печальный: Нюрнбергский процесс и позор Гитлеровской Германии, развал СССР (к сожалению, без аналогичного процесса). Сейчас авантюристы из мусульманского мира, леваки из некоторых стран Южной Америки призывают отнять богатство у «Золотого миллиарда» и поделить его между остальными пятью миллиардами жителей бедных стран, – для этого и затеваются всякие терроры. Боюсь, что у них может что-то получиться, хоть и на время. И у них получится, если богатые и образованные люди, если демократические страны и общественные организации не объединятся единым фронтом, как когда-то против фашизма. Объединятся идеологически, прекратят отдавать свои технологии в руки варварам и перестанут относиться к не либералам и не демократам по законам либерализма и демократии.
Достижения современной науки и технологии террористы оборачивают против не варварской, но сильно развращенной и циничной цивилизации. «Золотой миллиард» нуждается в новом типе лидера, который осознает, что его паства на краю гибели, что требуются усилия для того, чтобы сплотить эту паству идеей: «Если мы не объединимся, варвары нас уничтожат». Это не означает – война. Это не значит, что варваров нужно уничтожить. Но нужна новая парадигма мироустройства: постепенно и поступательно, эволюционно, цивилизованно и цивильно, умно, не в лоб, как Егор Егорович Буш, превращать варваров в нормальных людей, переводить их в лагерь «Золотого миллиарда», увеличивая его каждый год, каждое десятилетие до двух, трех и т. д. миллиардов. Для этого надо прекратить безудержную погоню за сверхприбылями. Надо во главу угла поставить образование в развивающихся странах; конечно, образование должно быть гуманистическим. Абсолютно прямой зависимости между образованием и либеральными взглядами нет, но человек, получивший хорошее гуманистическое (не совсем то же, что гуманитарное) образование, реже становится радикалом и экстремистом.
