Молодые специалисты кинопленочной фабрики и другие молодые интеллигенты города: учителя и служащие, – составляли очень приятную компанию. Костяк этой компании образовывали молодые специалисты из Москвы и Ленинграда, которых по разнарядке отправили отбывать двухгодичный обязательный труд на периферии. Многие из них задерживались здесь, вырастали по службе, но не переставали чувствовать себя москвичами и ленинградцами. Среди них была и будущая жена моего брата Ира Ауэ, закончившая тот же, что и он, факультет ВГИКа. Мне она очень нравилась, и как человек и как будущая жена брата. Когда встал вопрос об их браке, я всячески поддерживал выбор брата во всех семейных инстанциях и до сих пор не жалею об этом. Лучшую жену для брата трудно было бы подобрать. Многие годы вплоть до выхода на пенсию Ира была заместителем начальника планово-финансового управления Всесоюзного комитета телерадиовещания и отвечала за распределение финансов на все нужды Советского телевидения и радио. Она целиком отдавалась работе, делала ее честно и с большим рвением. Одновременно по партийной линии была членом ревизионной комиссии Районного комитета коммунистической партии. Поэтому, выйдя на заслуженный отдых до распада СССР, получала повышенную персональную пенсию. Илья очень гордился успехами жены, ее высокой зарплатой (выше, чем у мужа – доктора наук, работающего в Академии Наук) и неплохими бесплатными государственными преференциями которые были у советских чиновников: дачей, пайками, отдыхом и квартирой. Но советская власть за годы службы Иры высосала из нее очень много сил и здоровья. За все приходиться в этой жизни расплачиваться. После выхода на пенсию Ира целиком отдалась домашнему хозяйству и бытовому обслуживанию своего мужа, детей и внуков. За годы, прошедшие после ее ухода на пенсию Ира создала культ моего брата, и как ученого, и как главы семьи. Брат с большим удовольствием принял этот статус и, к счастью, успешно несет его, несмотря на то, что здоровье не очень, несмотря на две серьезных операции и почтенный возраст. В январе 2007 года Илье стукнет аж 80. (Уже стукнуло. – Примеч. ред.)
Подробнее о перипетиях жизни семьи брата он написал в своих воспоминаниях. Я же буду о нем писать только в связи с моей жизнью, а этих связей было не так уж много.
Вернусь к кратковременному пребыванию в Переславле-Залесском. Характерный штрих того времени, а это, напомню, 1950 год: огромное, красивейшее Плещеево озеро, полное рыбы, в том числе редкой корюшки. Это любимое место отдыха горожан, отдыхающих из Москвы и туристов из других городов (это слово тогда не использовалось). Так вот, – это чудо-озеро было пополам перегорожено колючей, непроходимой, вернее, непроплываемой проволокой. А дело было в том, что на противоположном берегу от города находилось дача Василия Сталина – сына пока еще живого вождя мирового пролетариата. Через пару лет после смерти вождя проволоку убрали и озеро освободили. Но я в это время уже не жил рядом с ним.
Я очень быстро вошел во взрослую компанию брата. Меня приняли, несмотря на то, что я был намного младше всех, мне кажется, им было интересно общаться со мной. Я был для них источником московской информации, а также, будучи младше их на 6–10 лет, представителем новой генерации. Интересно, что друзья старшего брата относились ко мне с интересом, с некоторыми из них я тесно дружил, например, с Борисом Колонтаровым. А мой родной брат все так же, как в мои детские годы, а потом в период моего отрочества и юности, – не обращал на меня никакого внимания. Сближение, появление теплых чувств начало складываться между нами только, когда мне стукнуло за тридцать. К этому времени я закончил институт, поработал на фабрике, поступил в аспирантуру и закончил ее, прожил полтора года в Бирме и вернулся из нее, стал кандидатом наук и доцентом.
Я думаю: в чем причина такой медленной эволюции развития отношений, перешедших сегодня в полноценную любовь и взаимный интерес? Во-первых, я легко иду на человеческие контакты, и мне интересны все люди: чем они живут, что ими движет, их переживания, их опыт. А Илья тяжело идет на контакты с людьми, более мрачно смотрит на жизнь, постоянно ждет от нее неприятного подвоха. Во-вторых, я очень медленно умственно развивался. Я об этом уже писал. Брату не было интересно со мной до тех пор, пока мы не сравнялись с ним по уму и жизненному опыту (с его точки зрения). В-третьих, и брат, и родители считали меня легкомысленным, авантюрным человеком и с опаской ждали от меня всяких кульбитов.
Несколько слов, описывающих наши братские взаимоотношения. Перед войной мы жили в общей квартире: 13 комнат – 13 семей. Мне восемь, брату четырнадцать. Он уже читает газеты. Я нет – я систематически начал читать газеты только после института. Как я говорил, газеты тогда выписывали в единицы, – в нашей квартире такая была только одна семья. Было принято попросить газету для прочтения, а потом возвратить ее хозяину. Обычно ситуация бывала такая: брату хотелось что-то прочесть в газете, и он обращался ко мне: «Геня, пойди, попроси газету у соседа». Обычно я отвечал: «Илья, а ты сам, что, не можешь?». «Мне неудобно, неловко, у тебя это получится проще» – отвечал Илья. Ну, проще, так проще, действительно, с этим у меня сложностей не было. Я шел к соседям, заводил какой-нибудь разговор и в конце его просил для брата газету. Соседи удивлялись, почему он сам не может зайти и попросить такую ерунду. Это к разговору о разной степени контактности.
А что касается опасных кульбитов с моей стороны, то они практически прекратились во время моей учебы в текстильном институте, и особенно после женитьбы и рождения первой дочери Ольги. Как будто во мне, в моей голове, кто-то (а, наверное, я сам) переключил тумблер. Произошла перезагрузка матрицы, и сформировалась новая программа жизне- и целепонимания, и в центре этой программы была любимая женщина – жена. Вскоре появилась еще одна маленькая любимая женщина – дочь. Изменилось все: запах, цвет, формы мира, окружающей среды. Появилась работа, которую я очень полюбил, природа, которую по-настоящему я полюбил именно тогда. Люди близкие и далекие, все живое и не живое воспринималось мною теперь через призму новой для меня парадигмы – это была Семья, ее благополучие, ее климат, ее будущее. Читая это, кто-то может упрекнуть меня в ханжестве, ведь через двадцать лет я оставил эту семью, уже не с одной, а с тремя любимыми дочерьми. Да, но, по-моему, одно другого не исключает, – я создал новую семью, столь же мне дорогую, потому что семья была важна для меня.
Мои близкие не сразу и не скоро увидели во мне перемену. Брат Илья заметил ее только тогда, когда я прошел значительную часть жизни в своей первой семье.
Была еще такая история в наших с братом отношениях. Я учился на 4-м курсе института, и у меня складывались серьезные отношения с будущей моей женой Марой, она часто бывала у меня дома, а я у нее. Мы собирались пожениться, о другом и не думали. Но пока мы еще не были самостоятельными людьми, – мы были студентами 4-го курса, и нам надо было еще отучиться целых три семестра, защитить дипломы, и только тогда идти работать и зарабатывать деньги на жизнь. Я не говорю уже о том, что жить нам было негде. Илья с семьей всю основную часть жизни будет жить с нашими родителями; семье младшего брата, то есть моей, места там уже нет. У Мары дома ситуация не лучше: есть одна комната, в которой живут мама, папа, бабушка, брат Миша и сама Мара. И тут вдруг Мара забеременела (мы были молодые, неопытные, охочие до секса, которого в европейском, цивилизованном понимании в СССР не было). Ситуация. Рожать рано, аборты в стране строжайше запрещены, их можно сделать только задорого и подпольно. У меня стипендия, хоть и повышенная, но смешная, у Мары никакой стипендии, поскольку были тройки за экзамены.
Впервые в жизни решил обратиться к брату с серьезной просьбой (больше никаких просьб, связанных с деньгами никогда не было). Илья на несколько дней приехал из Переславля-Залесского в Москву, где жила его жена Ира с их маленькой дочкой. Я попросил брата одолжить на три-четыре месяца определенную сумму, чтобы оплатить врача. Я не хотел говорить при маме и вызвал его для разговора в коридор. Как сейчас помню, мы стояли в дверях нашей общей квартиры. Я произнес только несколько объясняющих, просительных фраз и в ответ услышал: «Ну что, допрыгался?» Я открыл дверь из квартиры и вышел. Потом папа и родители Мары скинулись. А я поехал инструктором по туризму зарабатывать деньги в летний лагерь, и буквально через несколько месяцев, ранней осенью, мы с Марой расписались. Так брат Илья благословил мой первый брак, который продлился 20 лет. И так я, по его понятиям, «допрыгался».
