Дабрый нахмурился:

– Про Машу?

– Про городские особенности.

Иван рассказал, как драка двух коммунальщиков переросла в масштабное избиение – рассказал в деталях, со всеми странностями и не поддающимися уму абсурду, фантасмагоричности и полному бреду произошедшего.

– Ерунда, – отмахнулся Дабрый, – на улицах чего только не бывает. И район у нас не слишком благополучный, хотя и не криминальный в обычном понимании.

Он посчитал, что тема закрыта.

Коляус промолчал. Иван заметил, что информация о драке заинтересовала Коляуса. Но Коляус промолчал, хотя ему, между тем, интересно, и еще как. Иван знал этот цепкий остановившийся взгляд. Ком странностей продолжал расти, как на дрожжах. Даже знакомые люди в Тихомировске начинали вести себя странно.

Иван обратился к Даброму:

– Я поживу у тебя пару дней? Потом сниму квартиру или перееду к Маше.

– Живи сколько надо, мне не в тягость, я только рад.

Иван достал телефон и позвонил родителям:

– Останусь в Тихомировске на некоторое время. Постараюсь найти работу. И еще. Если все будет как планирую – летом женюсь.

Слушая разговор, Дабрый с Коляусом улыбались. Застолье продолжилось, Дабрый поведал о своем незамысловатом житье-бытье, Коляус добавил пару слов о себе: приехал в командировку, завтра отправится по делам в местный аналог своей могущественной конторы. У обоих ничего судьбоносного в жизни не произошло, и после рассказов о смешных случаях на работе решили закругляться – время пролетело незаметно, на улице стемнело, глаза слипались.

Ивану, вопреки возражениям, Дабрый отдал свою кровать, Коляуса разместил на диване, себе постелил на полу.

Среди ночи Иван ощутил прикосновение.

– Тсс! – Дабрый, в трусах и тельняшке, прижал палец к губам и качнул головой в сторону балкона. – Выйдем.

Часы показывали третий час ночи. Иван с Дабрым прошли мимо спавшего Коляуса. На балконе было промозгло и зябко, с неба таращилась унылая луна. Под балконом дворник сгребал снежную кашу к жерлу ливневой канализации, за двором, на проезжей части, дорожники при свете фар чинили прореженный за зиму асфальт, по тротуарам куда-то спешила молодежь и возвращались со второй смены или из гостей компании и отдельные прохожие. По сравнению с днем, людей, конечно, было меньше в разы. Тихомировск не был большим городом, но люди в нем жили такие же, как везде, они брали пример со столицы, которая, как известно, не спит никогда.

– Маша, наверное, мало рассказала о себе, так? – тихо спросил Дабрый.

– Почти ничего. А что?

– С женитьбой ты решил серьезно?

– Попробуешь отговорить – станешь личным врагом.

Дабрый глядел вдаль, где легкое свечение намекало на скорый рассвет.

– У Маши сложная судьба. Лучше узнать обо всем от меня, чтобы не расспрашивать Машу о том, что она сама рассказать не захочет.

Иван приготовился как к бою: что бы ни произошло, он должен победить, потери не важны.

– Отец Маши погиб на производстве, когда Маша еще не родилась, – необычным для него тихим голосом продолжил Дабрый. – После родов ее мама, Анастасия Афанасьевна, погрузнела и подурнела, работа в больнице и дочери-погодки отнимали все время, найти подходящего мужчину не получалось много лет. А когда нашла… – Дабрый проскрипел зубами. – Отчим оказался педофилом. Старшая сестра обратилась в органы, отчима посадили за растление несовершеннолетних. Там с ним что-то случилось – говорят, повесился. Сестры жили с матерью, она не оправилась от случившегося и пошла по наклонной – водила домой мужиков, начала пить. В доме стоял дым коромыслом, гости Анастасии Афанасьевны разговаривали исключительно матом, утром не могли назвать друг друга по имени. Если ты не в курсе, то знай: Маша не переносит алкоголя, сигаретного дыма и сквернословия.

Дабрый считает сказанное проблемой? Он глубоко ошибается.

– Это все?

– Нет. Семейные беды продолжились. Анастасия Афанасьевна все чаще напивалась до белой горячки, а в выборе собутыльников не гнушалась никем. Целый год продолжалась вакханалия, затем в квартиру въехал Андрей – отслуживший сын отчима, сын от первого брака. В свое время отчим умудрился прописать его, и Андрей, никого не спрашивая, въехал на правах хозяина. Анастасия Афанасьевна, естественно, возмущалась, и ее одноразовые дружки возмущались. Андрей жестко навел в доме порядок: выпивох выгнал, а хозяйку приструнил – кулаками. Его желанием было заполучить квартиру, но вмешались чувства, Андрей сошелся с сестрой Маши, на тот момент выпускницей школы. Андрей и Лена жили в одной комнате, остальное семейство – в другой. К Андрею повадились ходить гости, постепенно квартира вновь превратилась в проходной двор. Однажды что-то случилось, Анастасия Афанасьевна вышла из себя, и в ответ на оскорбления Андрей избил ее. Анастасию Афанасьевну увезли в реанимацию. Кстати, с Андреем позже случилось несчастье, он утонул, купаясь пьяным. Мне было обидно. Я хотел придушить его собственными руками. Жизнь Анастасии Афанасьевне врачи спасли, но из комы вывести не смогли. Много лет дочери ходят к маме в Центр, прогресса нет – она остается в прежнем полуживом состоянии.

– Откуда все это знаешь?

На языке висело другое: почему интересовался? Тоже нравилась Маша? Или…

Или Маша и есть бывшая жена?!

– Я многое знаю. – Дабрый поморщился в кислой улыбке. – Некоторое время мы с Машей были родственниками.

Мужем и женой?! Вот бы незаметно двинуть Даброму локтем в грудину и скинуть тело с балкона. Иван сжал кисти на перилах балкона так, что влажное дерево заскрипело.

Нельзя давать волю чувствам. Обычно все или лучше, или хуже того, чем кажется на первый взгляд, но никогда не бывает тем, чем кажется. Надо подождать, дослушать до конца, пересилить себя. Дабрый – старый проверенный друг, он не будет зря нарываться на неприятности. Если он что-то рассказывает, то хочет как лучше.

Ранее он говорил, что знает сестру Маши. Сказать можно что угодно. Дабрый умеет говорить, язык у него подвешен отлично.

Помолчав несколько секунд, Дабрый закончил рассказ:

– Моя бывшая жена – ее родная сестра.

Рано утром Дабрый ушел на работу, на кухонном столе остались две связки ключей и записка: «Еда – в холодильнике, ключи – для вас, вернусь вечером».

Коляус встал раньше Ивана и, выбритый, в строгом костюме, завтракал на кухне.

– Садись, – указал он Ивану на стул рядом. – Колбаса, сыр, масло, варенье – на выбор, чайник вскипел, чайные пакетики и растворимый кофе – в верхнем шкафчике.

Иван намазал хлеб маслом, положил на него кусок колбасы и прижал сверху пластинкой сыра.

– Коляус. – Он откусил от бутерброда и, пережевывая, продолжил с полным ртом. – При случае передай капитану Стольскому, что в местном следственном изоляторе в хате «два-два» под шконкой лежит живая надпись «Пол», зовут ее Натуля, надпись ей нанесли насильно за обиду некой компании.

– Передам. – Коляус огляделся по сторонам с такой подозрительностью, словно выдавал государственные тайны, а здесь могли подслушать. – Если увижу.

Он был взвинчен, хотя старался этого не показывать. Иван вспомнил, что вчера Коляус молчал на темах, которые его интересовали, и вместе с сегодняшним поведением это рисовало удивительную картину.

Коляус предложил:

– Прогуляемся?

Что-то в его лице показало, что просьба – не вздорный каприз, и откровенного разговора, где лишние уши опасны, требуют обстоятельства.

Становилось все страньше и страньше, как говорил дед Филат. Коляус не доверял Даброму в его квартире?!

– Как с языка снял. – Иван бросил в рот кусок колбасы и запил водой. – Я как раз собирался.

Он поднялся вместе с Коляусом.

На улице спрятавшееся за облаками солнце периодически постреливало яркими лучами, машины грозили обрызгать снежной кашей, а грузовики и автобусы обдавали дизельным чадом. Немногочисленные прохожие неслись куда-то с такой скоростью, будто у всех одновременно что-то случилось.