Наверное, Виктор не отстал бы так просто, но раздался стук в окно, и Лиза, толкнув мужа, прошипела:

– Руслан. Иди, дай яму, – она вытащила из-под кровати поллитровую бутылку самогона, налила стакан, завернула в газету хлеб, сало, пару огурцов и три картофелины. – И скажи, чтоб, пока не стемнело, свиньям поменял. Завтра работы много с утра. Некогда будет.

Виктор взял собранный ужин и вышел, а Лиза, обернувшись к гостю, добавила:

– Работник наш.  Живе с полгода у дярэуне. Не местны, вот и повадился памагать. А нам што? Нам лишние руки не памяшають. Багата работы. Не за так. Харчуется у нас.

– Понятно, – Гурвиц кивнул.

«И такая жизнь бывает. Стакан самогона, немного еды – вот и вся плата. Впрочем, и ответственности никакой. Такой он и работник», – вдруг стало немного стыдно, когда на миг представил себя в такой же роли.

– Но малый спрауны. И быстры, и талковы. Пье, правда, занадта, – Лиза, словно прочла его мысли. – А паглядзеть, так и не дурак. Кали б б не пиу, можа, и толк быу бы. Ще и парад уходам зайде стакан выпить. На ноч. Да сигарет узять. Усим жить трэба.

К чему она сказала последнюю фразу, Гурвиц не очень понял. Наверное, и сама понимала, что нашла дешевую рабочую силу, а потому и рада была, что пьет этот Руслан. И что поди поищи помощника, а так вот: всегда под рукой.

С Виктором вернулась и Лена.

– Ой, дядь Миша, – она радостно подбежала, обняла и чмокнула в щеку. – Как вы к нам забрели? Столько лет прошло. Я так рада.

– И я рад. Не ожидал, что домой вернешься.

– Да я и сама не ожидала, – Лена рассмеялась. – Придется теперь предкам со мной уживаться. Не бойтесь, – она заметила осуждающий взгляд мамы. – Недолго. Перышки подчищу, восстановлюсь и снова в бой.

Виктор лишь покачал головой. Характер у Лены был еще тот, и Гурвиц хорошо знал девушку. Яркая, черненькая, острая на язык – ухажеры ходили за ней толпами.  Заниматься учебой у нее времени не было: кружки, КВН, староста потока – общественной работой она занималась с удовольствием, за что преподаватели закрывали глаза на пробелы в образовании. А с теми, кто не смог оценить красоту и активную жизненную позицию девушки, разбирался Гурвиц, используя свои связи и авторитет. Наверное, он когда-то мечтал о дочке, а потому и помогал с удовольствием, взяв шефство над нерадивой племянницей, пусть и двоюродной. Потому и удивился сейчас, увидев ее в деревне. Уж что-что, а ожидать, что вернется она домой, было невозможно.

А вечером, когда он расслабленно сидел на диване, слушая рассказ Виктора об урожае и планах на будущее, медленно, без стука отворилась дверь, и вошел мужчина. Гурвиц догадался, что это и есть тот самый Руслан. Лиза налила ему стакан самогона, который тот выпил залпом. Чуть постоял, прикрыв глаза. Взял протянутую пачку сигарет и завернутый в газетную бумагу ужин и ушел, не сказав ни слова.

– Он немой? – Гурвиц обернулся к Виктору.

– Не. Нармальны.

– Обиженный на судьбу, – Лена сидела в сторонке и, казалось, не проявляла никакого интереса ни к гостю, ни к их разговору.

– А сколько ему? – странно знакомое лицо не давало Гурвицу покоя.

– Да хто его ведае, – Лиза копошилась на кухне, прислушиваясь к их разговору. – Можа, трыццать. Оно ж не пойми разбери по нем.

– И похож…

– На Джека-воробья, прямо истинный пират, – Лена не дала договорить. – Он злится, когда ему об этом говорят. А ведь мог бы быть красавчик.

За припухшими глазами, трехдневной небритостью и торчащими во все стороны волосами рассмотреть Джонни Деппа было очень непросто, но Гурвиц признал, что некоторое сходство вполне могло быть.

– Добра, вставать завтра рано. Будзем укладацца, – Виктор встал, показывая, что вечер завершен.

Гурвиц вышел на улицу. Спать не хотелось, тишина казалась невероятной, а от калитки вдруг потянуло запахом сигарет. И этот дым неожиданно оживил в памяти что-то забытое, по-юношески задорное. Это был вкус той поры, когда не думал о здоровье, когда жизнь была впереди, а сил оставалось еще слишком много, чтобы их экономить. Переборов стеснение, Гурвиц вышел на улицу. На скамейке, прикрыв глаза и погрузившись в легкую дрему, сидел уже знакомый мужчина.

– Друг, угости покурить, – просить было стыдно, но ощутить этот вкус, почувствовать легкое головокружение и расслабиться  хотелось просто невероятно.

Незнакомец молча протянул сигарету.

Вышел за калитку, закурил, прислушался к ощущениям: «Не самогон, а дерьмо. Вонючее пойло, а градуса почти и нет. Коза старая. Норовит на всем сэкономить», – впрочем, чуть погодя, в голове закружило и он, спрятав в карман ужин, неспешно двинулся к дому. Выпить хотелось страшно, но здесь и сейчас, это было почти невозможно. «Может, Ганька даст, – он на миг остановился. – А я ей дров наколю потом. Или что еще сделаю. Неважно. За спрос не бьют в нос». Нос сразу зачесался, и очень хотелось верить, что сегодня еще нальют, тем более и получить здесь было не от кого. Ускорился, теперь появилась цель, а значит, на вечер могут быть планы. «Ни ночника, ни ресторана. Занесло, так уж занесло», – он зло прошептал, почти про себя слова, которые приходили на ум почти каждый вечер. Оставался последний шанс, что Ганьке нужна мужская сила, и тогда не откажет. «Не нальет, пусть и забудет, как звать меня. Пальцем не шевельну помочь когда», – он мысленно разжигал себя, набираясь храбрости, и страшно боялся униженно просить, выклянчивая хоть пятьдесят грамм, для здоровья.

– Дров наколешь. Завтра, – Ганька вынесла спасительный стакан. – И не обмани.

– Ты меня знаешь, – Руслан быстро выпил. – Приду. – Он тряхнул головой, сбивая тошнотворный вкус самогона. Коротко затянулся. – Сказал, приду – значит, приду. – Показалось, что в глазах старухи застыло недоверие.

– Понятно, придешь. Выпить захочешь – придешь. Только как у Виктора отпросишься? Ты ж у него в парабках?

– На час вырвусь.

– Бросил бы пить. Не выдюжишь, – в голосе Ганьки проскользнула непривычная жалость. – Нормальный же мужик. Мог бы быть. – Последние слова она добавила чуть тише, но Руслан расслышал.

– Какая разница какой? В этой дыре один черт: что живой, что уже помер. Пьяным не так страшно.

Он ушел, не дожидаясь ответа. Настроение сразу стало лучше, и хотелось продолжения, но увы, ночных клубов здесь тоже не было. «Мда, «кровавой мэри» ждать неоткуда, шоу не будет, и девчонок, веселых и безотказных, не намечается. Придется спать», – он разочарованно двинул к дому.

Серый сруб, еще крепкий, с облезлой краской на окнах. Крыша вроде и хиленькая, но не подтекала, что уже было замечательно, заросший двор и огород, в котором Руслан, кажется, не был ни разу с момента появления в деревне. Стол, два грубых табурета, покосившийся шкаф и кровать у печи – вот и вся мебель, впрочем, ему вполне хватало и этого. Передняя, или зал в привычном понимании, представляла собой абсолютно пустую комнату. Прежние хозяева вывезли все, что могло представлять хоть какую-то ценность. Старый чугун, чайник, пара металлических тарелок, литровая металлическая кружка, нож и ложка – весь столовый набор был свален на столе и покрылся слоем пыли.

Разулся у кровати и лег, не снимая свитер, не расстилая постель, даже не поправив покрывало. Большая сумка вещей валялась в шкафу, и кажется, там была зимняя одежда, смена белья, кажется, даже второй комплект постельного – не важно. Оно, в принципе, не имело значения, да и незачем эти ненужные телодвижения. Руслан лежал с открытыми глазами, рассматривая потолок, когда-то побеленный, а теперь потрескавшийся, отражающий мутные блики полной луны.

«Сколько я здесь? Месяц? Пять? Черт, кажется вечность? А деньги где? Вроде должен был спрятать? Или нет? Пропил, наверное. Точно пропил. Неужели все? А сколько их было? Черт, не помню», – Руслан рассматривал потолок и перебирал в памяти события, вроде бы важные, но реальность замылилась, превратившись в странный, липкий и противный сон. Казалось, что вот-вот он должен взлететь, «но не вверх, а вниз»,  как пел Макаревич. «Или сплю? Проснусь, и все в порядке», – с этой мыслью открыть глаза в старой жизни он засыпал не раз, но просыпался здесь же: в грязной постели, пустом, холодном доме, одетый, с тошнотой, головной болью и жаждой. Нескончаемой, злой, отвратительной жаждой, которую нельзя утолить у колодца. Саркастическая улыбка проползла по губам; непроизвольно отмахнулся, пытаясь сбросить нахлынувшее воспоминание, но картинка далекого прошлого возникала в воображении всегда с этого места, и отделаться от наваждения не получалось.