Теперь-то мне уж точно требовался контрастный душ и как минимум три чашки крепкого кофе. Нажираться до такой степени, чтобы не помнить, как минимум половину из всех своих подвигов – не самый лучший признак неизбежного алкоголизма.

– Ты ещё не допила? – в присутствии кого-то ещё в одной из комнат моей квартиры мне вдруг остро начинало не хватать окружающего пространства и того же воздуха.

– А душ, Ки-ир! Ну, пожалуйста!

– А потом Лерка его захочет принять…

– А мы вместе, по-быстрому. Можешь и ты к нам присоединиться за компанию.

– Нет уж, увольте. Десять минут на всё про всё, и чтобы я вас здесь больше сегодня не видел и не слышал.

– Точно тебя та Стрекоза покусала.

– Двигай уже попой и не тяни понапрасну время.

Стрекоза? Что за чушь? С чего мне так её называть? Я явно этой ночью переборщил с алкоголем и, судя по всему, не только с ним.

Я снова протянул руку к телефону и болезненно морщась от раздражающих звуков из соседнего помещения, принялся копаться в памяти многофункционального гаджета в поисках нужного номера. Хотя должен был по идее помнить его наизусть. Пошедшие после набора свободные гудки, казалось, немного затянулись, но до перезвона дело не дошло.

– Кирилл? – раздался удивлённый голос матери.

Я бы тоже сильно удивился, если бы мне, скажем, именно сейчас вдруг позвонил собственный отец. Обычно мать названивала нам обоим, когда испытывала в этом личную потребность и это случалось куда чаще, чем ответную потребность звонить ей испытывали мы.

– Привет, мам. Надеюсь, ни от чего важного тебя там не отрываю? – мой взгляд рассеянно скользнул по глянцевой поверхности стола. Вначале задержался на отражении собственного слегка отёкшего лица, а потом “просочившись” и через него, сквозь зелёное стекло столешницы, остановился на нетерпеливо постукивающих о пол голых ногах. Знала бы родная мама, в каком виде я ей сейчас названиваю.

– Да нет, всё нормально. Что-то случилось, Кирюша?

Я чуть не крякнул. Ну сколько можно меня так называть? В пятьдесят тоже буду для неё неизменным Кирюшей?

– Ага, как обычно. Ты, случайно не знаешь, где сейчас отец?

– А позвонить ему самому и спросить его об этом лично?

– Проще дозвониться до Папы Римского, чем до него. – почти неосознанно, на каком-то необъяснимом рефлексе, я принялся елозить пальцем по столешнице, в попытке оттереть едва заметные пятна то ли от высохшей воды, то ли от жира. Что-то их оказалось неожиданно много. Я даже начал оглядываться по всем направлениям окружающей комнаты, присматриваясь к маркой поверхности кухонной мебели.

– Ты же знаешь, насколько это нереально.

– Насколько мне известно, он сейчас в Сочи. Вернётся только завтра.

– Во сколько и куда?

– Думаю, он и сам не сможет сейчас дать на твой вопрос чёткого ответа. У него же вечно семь пятниц на неделе. Каждая минута вроде расписана, но уже через другую меняется в диаметрально противоположную сторону.

– Даже на выходных не может определиться с чётким расписанием рабочего графика. Зато меня постоянно выдёргивает, когда я всё чётко распланирую и предупрежу всех и каждого, чтобы никто меня в это время не доставал.

– Не забывай, он твой отец и ему виднее, когда к тебе обращаться и что от тебя требовать.

Ну, конечно, кого ей ещё защищать, как не всезнающего и всемогущего Стрельникова-старшего. Младшенького мы будем ласково называть Кирюшей и при встрече поправлять ему причёску, выискивая на его одежде мятые складки с мнимыми пылинками.

– Спасибо за напоминание об этом в который уже раз и за то, что ничем не смогла мне помочь. Буду тогда его искать по другим источникам.

– Думаю, если он так завтра и не заедет домой, то, как обычно остановится на квартире своей любимой сталинской высотки на Котельникова. Ему же оттуда до работы рукой подать.

А вот это было уже намного ближе к теме. Но перепроверить потом не помешает.

– Спасибо ещё раз, мам. Ты мне здорово помогла.

– Если полетишь в Куршавель, сразу мне позвони, как доберётесь до гостиницы. И не вздумай пить перед тем, как станешь на лыжи. И лучше на лыжах катайся, а не на той жуткой доске.

– Хорошо, хорошо. Тем более что вся поездка уже с утра находится под большим вопросом.

И всё равно она будет мне названивать до отлёта и после. Все её просьбы – это так, лишь бы потянуть подольше время.

– Пока, мам. Мне тут по второй линий звонят. – я невольно поморщился, поскольку врать матери – не самое разумное, что может сделать её непутёвый единственный сынуля. Но, учитывая, сколько и как ей врёт отец (представить даже страшно сколько уже долгих лет), то я на его фоне просто непорочный святоша с ослепительно сияющим над головой нимбом. Совесть от этого, конечно, чище не станет, но других способов себя успокаивать я пока ещё не нашёл.

Над следующим в списке звонком я уж точно долго думать не стал. Набрал его практически автоматом.

– Кариночка, любовь моя безответная. А куда это ты так надолго пропала?

– Я пропала? Я думала ты мне уже давно с кем-то изменил. Почти две недели ни звоночка, ни малюсенького сообщения.

– Две недели?! – я аж откинулся на спинку стула, едва не присвистнув и не поверив собственным ушам, но не переставая при этом лыбиться до ушей во все тридцать два. – А я-то думаю, что не так с моей квартирой.

– Вот и я всё это время переживала. Небось зарос там весь паутиной и покрылся горами пыли без меня.

– Что-то в этом роде. Ты же приедешь меня спасать? Иначе, ещё пару часов в этом сральнике и у меня начнутся необратимые приступы мизофобии.

– Ох, ну как я могу отказать моему самому любимому клиенту. Уже еду, дорогой, практически лечу!

– Жду, надеюсь и держусь из последних сил. Только поторопись, пожалуйста, ибо лишь тебе подвластно меня спасти от неминуемой гибели из этих жутких залежей грязи.

– Главное, не паникуй. Я тебя обязательно из неё вытащу. Потерпи совсем чуть-чуть, мой птенчик.

– Что бы я без тебя делал, любовь моя.

– Кому ты там так страстно изливаешься в своих пылких чувствах вот битых пять минут? Я даже почти приревновала. – на кухню опять по пути из ванной зарулила Одувалова, с мокрыми волосами, в блестящих каплях воды на открытых участках обнажённой кожи и завёрнутая от груди до бёдер в МОЁ банное полотенце.

Я как раз делал отбой последнему звонку и успел подметить на дисплее трубки точное время длившегося разговора. На него ушло не больше двух минут.

– Твоё извечное кошачье любопытство и нездоровая тяга подслушивать чужие разговоры когда-нибудь выйдет тебе боком. И какого хера ты до сих пор в моей квартире и снова у меня на кухне?

– Ну вот, в который раз обманулась на твой счёт. Думала, он и в правду перед кем-то душу рвёт, изнемогая в приступе неразделённой любви, а он, как обычно дурачка клеит. Как я могла забыть, какой же ты на деле неизлечимый социопат. Хотя, нет, вру. Такую любовь невозможно не заметить и не оценить по достоинству. Любовь к своей обожаемой квартире. Но тут даже я не способная тебя осуждать. Будь у меня ТАКАЯ квартира, я бы тоже сходила по ней с ума.

– Одувалова, ты не ответила на мой вполне конкретный вопрос. КАКОГО-ХЕРА-ТЫ-ВСЁ-ЕЩЁ-ЗДЕСЬ!

– Господитыбожежмой! Зашла попрощаться и прихватить что-нибудь нам с Леркой пожевать. После твоего кофе хочется сожрать как минимум слона средних размеров. – она действительно прошлёпала босиком до моего двухкамерного бежево-бронзового холодильника и как ни в чём ни бывало полезла внутрь его весьма вместительного чрева чуть ли не буквально.

– Внизу, между прочим, находится минимаркет с кафешкой. Туда зарулить по дороге религия не позволяет?

– Хватит бурчать, Стрельников. Съешь шоколадку или найди свою Стрекозу. С твоими-то возможностями, это что два пальца об асфальт.

Она это специально, да? Хочет довести меня до неизбежного срыва?

– Вали уже отсюда, Жанка, подобру-поздорову, а то я за себя не ручаюсь.

– Ладно, уговорил. Тем более с тобой таким даже говорить не интересно. Провожать не обязательно. Выход я помню где.