– Фома неверующий, – устало вздохнул Павел. Помолчал и сказал серьезно: – По архивным материалам нам удалось подробно проследить путь старца Федора в Сибири. По-моему, особое внимание привлекает 1843 год, когда он работал на золотых приисках в Енисейской тайге. Этот момент остался “за кадром” истории.

– Даже не надейся! – Николай возмутился, замахал на Павла руками. – В тайгу, на охоту и рыбалку тебя не отпущу. – Хитровато прищурился и спросил неожиданно: – Зачем твои аналитики в доклад включили эту ерунду? – Пошевелил компьютерной мышкой, пробуждая ноутбук. Заметив возмущенный взгляд друга, остановил его возражение: – И не рассказывай мне о чудесных способностях старца Федора.

Открыв нужный документ, Николай начал читать: “…Наделён даром предвидения, из-за чего к нему приезжали за советом люди издалека. Особенно ценили Фёдора Кузьмича служители православной церкви. Например, однажды его посетил епископ Иннокентий, впоследствии ставший митрополитом Московским…”.

Голос Николая звучал спокойно и негромко, но полностью скрыть скепсис и недовольство у него не получилось. – Церковники так ценили, что тайну последней исповеди старца не сохранили? – Укоризненно покачал он головой.

– Вы, Николай Петрович, требовали подробный доклад, – обиженно произнес Павел, намеренно переходя на “Вы”. – И не все священники болтливы. Старец Федор бывал на исповеди у будущего томского епископа Парфения и томских иеромонахов Рафаила и Германа. Они утверждали, что знают, кто он, но отказывались разгласить тайну исповеди, – заступился за батюшек Павел.

– Хороший доклад. Но не могу я поверить. Приходи и забирай. Вот так просто. Не хватает во всем этом чего-то важного. Ищем, но что именно ищем понять до сих пор не могу. Все на уровне предположений и фантазий.

– Надо ехать и смотреть на месте. Здесь мы только и можем – фантазировать, – выделив ехидной интонацией “фантазировать”, ответил Павел.

– Даже не мечтай. Ты мне здесь нужен, – рассердился Николай. Затем продолжил решительно: – Некого нам сейчас в Сибирь посылать. Людей, посвященных в истинную суть поисков, у нас мало. – Помолчал и спросил, не скрывая язвительности: – Хочешь своих архивариусов снова отправить на пленэр?

– Уже съездили. Олег Старченко только вчера с больничного вернулся и еще двое в госпитале, – проворчал начальник специального архива и нахмурился.

Алекс замер в кресле. Не моргая, он смотрел в невидимую точку. Случившееся не хотело помещаться в голове. Александра снова его прогнала. Точнее настойчиво попросила уйти, тихо, но твердо сказав:

– Мне надо подумать.

Он, словно зверь, мерил нервными шагами дорожку, проложенную вокруг ее дома. Так и не придумав, как к ней вернуться, долго бродил по городу. Вокруг люди куда-то спешили, а он ощущал одиночество.

Алекс не понимал, что можно сделать, как вернуть мир на ноги. Надеялся, усталость придавит его растрепанные мысли. Придавила. Мысли, вопросы скрутили мозг в огромный, тугой ком и начали распирать череп. Алекс захотел напиться.

Теперь он сидел в темной библиотеке. За окном серел рассвет. Утонув в глубоком, кожаном кресле, развернув его к свободной стене, Алекс невидяще смотрел на фотографию и терзал себя вопросом:

– Возможно ли это?

С отцом у него отношения откровенные. Были. Получается, отец кое-что скрывал от сына.

Алекс погружался в какое-то отстраненное состояние. Словно со стороны наблюдал, свой тупеющий мозг и не мог остановить бешено скачущие мысли. В груди все сдавило. В нем сломался воздушный кран, и он завис, лишенный воздуха. Жизнь ударила под дых. От боли, вонзившейся в душу, хотелось лечь и умереть.

Он пил, не пьянея. Пытался думать. Хотел подключить логику, даже к мат анализу примерился. Но, то ли с логикой у него возникли проблемы, то ли высшая математика свалила в отпуск, но кусочки фактов не складывались в мозаику. Алекс сидел и вспоминал рассказы Александры. Ускользало нечто важное. Тревожные моменты не желали выстраиваться в четкую линию.

Он вылил остатки янтарной жидкости в низкий, пузатый бокал. Поставил пустую бутылку под кривоногий столик к ее опустевшей соплеменнице. Наборная столешница завалена упаковками от нарезки. Остатки сыра, ветчины и копченой колбасы небрежной кучкой лежали на круглом масляном пятне, пропитавшем белый лист офисной бумаги. Рядом с неаккуратной кучкой, на краю листа, покоились кружочки лимона. Бумага под ними промокла от сока, впитавшегося неровной лужицей в целлюлозу.

Алекс не пошевелился, когда дверь открылась. Он не ошибся, узнав отца по шагам, уверенным и едва слышным.

– Хоть бы окно открыл. – Включив в библиотеке свет, Николай недовольно поморщился. Подошел к большому, высокому окну. Открыл. Широко распахнул его и вернулся к крайнему книжному шкафу. Достал толстую черную папку с надписью: “Символ Рода”.

– М-м-м-да, ленивому всегда праздник, – проворчал он, не отрывая взгляда от папки.

– Шило вылезло из мешка? – спросил Алекс, не скрывая язвительности. Прищурился, глядя на отца.

Тот едва заметно приподнял бровь.

– Ты знаешь? У тебя есть дочь. – Алекс отвернулся к стене с фотографиями. Та, что в центре, манила неразгаданной тайной.

– Скверная шутка. Ты это сам придумал? – Николай раскрыл папку, начал листать, выискивая нужный текст.

– Она сказала, – Алекс не мог оторваться от фотографии.

Николай помрачнел, отрываясь от бумаг. Внимательно глядя на сына, спросил с явной озабоченностью:

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Почему, как только случится хорошее, так сразу мордой в дерьмо? – Алекс снова повернул к нему небритое лицо. – Молчишь? – вопрос прозвучал раздраженно. Он смотрел на отца совершенно трезвыми глазами. Замолчал, понимая: – Ответа не будет.

Алекс продолжил громко и сбивчиво: – Со мной все хорошо… – Запнулся словами: – То есть не хорошо, просто отвратительно… – Усмешка получилась кривой. Глубоко вдохнув, он произнес увереннее: – Ты зна-а-ал. Если знал, почему ты ее бросил?

– Ты, о чем? До чертей допился? – С силой захлопнув папку, Николай нахмурился, шагнул к сыну.

– У нее такая же фотография висит на стене. – Подняв со столика полный бокал, сын спокойно встретил недовольство отца.

– Доблудился. Пора тебе на службу. Почти месяц без дела небо коптишь. – Николай с трудом сдержал раздражение, проводив осуждающим взглядом бокал в руке сына.

– Не хочешь спросить “где?” или опять про долг перед родом напомнишь? – Алекс сделал глоток из бокала. Во взгляде его читалась насмешка.

– И где же? – спросил Николай, стараясь выглядеть спокойным.

– Недалеко, на Ахматовской, дом тридцать пять. – Одним глотком осушив бокал, Алекс внимательно смотрел на отца, следя за его реакцией.

– Где? – спросил тот внезапно охрипшим голосом. Но тут же возмутился, тряхнул головой. Утвердив голос, возразил: – Ерунда какая-то. Это невозможно.

– Почему невозможно? Вчера видел, сам, своими глазами, вот как тебя сейчас. Рамочка такая простенькая на стене висит, – ответил Алекс усмехаясь. Потом резко вдохнул и рыкнул на выдохе: – Над ее подушкой. – Грохнул на столик пустой, пузатый бокал и тот рассыпался мелкими, прозрачными брызгами.

– Отставить пьяную истерику. Рассказывай. Все. По порядку, – грозно, отрывисто приказал Николай, с трудом сдерживая желание встряхнуть сына.

И сын рассказал, подробно. Промолчал только про птицу с головой дракона. Не хотелось Алексу выглядеть совершенным идиотом в глазах отца. Тот и так на него посматривал с неодобрением.

– Вы увидели симпатичную женщину и поспорили из-за нее с Константином? Я ничего не перепутал? – Буравя сына колючим взглядом, Николай сухо выделил заинтересовавшую его часть рассказа.

– Кто же думал, что все так получится? – Алекс, беспомощно развел руками. Выглядел он подавленным, даже несчастным.

– Я знал. Глупость заразна. Но, чтобы та-а-ак… Восхитительный идиотизм. Ты не переутомился, отдыхая? – возмутился Николай, не скрывая раздражения.