Теперь Линетт осталась в прошлом. Вместо этого у меня теперь ворчливая бабуля. Странно, да?

Очень сложно осмыслить тот факт, что Вероника Маккриди – мать моего отца. Честно говоря, я не так уж и много думаю о нем. Я вообще о нем ровным счетом ничего не знаю. Помню, как ребенком я пару раз приставал к маме с расспросами, кто мой отец, потому что у всех ребят в детском саду были папы, а где же тогда мой?

Мама всегда отвечала одинаково, коротко и резко: «У тебя нет папы». И сразу меняла тему. Только однажды она добавила: «Если бы он остался, все могло бы сложиться иначе». Но больше никогда этого не говорила.

Сперва мы с мамой жили в фургоне. Ну, знаете, такой старый обшарпанный фургон, припаркованный на заброшенном пустыре. Потом мы переехали в дом для малоимущих, но я мало что помню о нем, кроме того, что маме пришлось затыкать все щели старыми газетами, чтобы спастись от сквозняков. Но я все равно не чувствовал себя там как дома.

Мама перепробовала много разных работ, но подолгу не задерживалась на одном месте. Помню, ее настроение постоянно менялось. Она то распевала песни, то исступленно рыдала. Когда мне было шесть, незадолго до того, как она решила, что жизнь больше не имеет смысла, она зашла ко мне в спальню, где я строил кирпичный домик. Ее плечи были опущены, а щеки мокрые от слез.

– Патрик, – вздохнула она. – Мой дорогой мальчик, мне так жаль. Прости, что я такая бесполезная.

Я вообще не понял, что она имела в виду. Мне казалось, что у нее все отлично получалось. Она кормила меня, одевала, водила в детский сад и все такое. Но теперь я думаю, что это было для нее непосильным трудом – и в материальном, и в моральном смысле. Сейчас я понимаю: она многим пожертвовала. Например, общением с другими людьми. У нее не было друзей. Думаю, ей было одиноко. Она изо всех сил старалась скрыть от меня свое отчаяние, но, видимо, оно стало невыносимым. Потому что однажды мама оставила меня с няней – женщиной, которую я видел впервые. Помню, няня давала мне сосиски с фасолью в тот вечер и беспокойно поглядывала на часы. Потом целую вечность говорила по телефону. Вешала трубку и поднимала ее снова, все набирала и набирала какие-то номера. Ее голос звучал все более испуганно.

Женщина говорила мне:

– Не волнуйся, Патрик. Я уверена, что она скоро вернется.

А потом:

– Я уложу тебя спать. Мама вернется утром.

И потом, когда наступило утро и мама не вернулась, она сказала:

– Ну вот, Патрик, нам придется немного проехаться.

Меня передали каким-то другим незнакомым людям, которые взяли меня за руку и назвали храбрым мальчиком. Мне сказали, мама не вернется еще какое-то время. А потом сообщили, что, видимо, мама никогда больше не вернется. И только спустя время я узнал, что она напихала камней в карманы и утопилась в море.

Я добираюсь до автобусной остановки и стою там вместе с другими людьми. Все они выглядят так, будто держат все под контролем. Знают себе цену, вот что. Парень в костюме с галстуком держит свой черный зонт. Уверен, каждую субботу он водит жену с детьми в тайский ресторан. А вот парочка, держатся за руки. Им не терпится оказаться дома, чтобы сорвать друг с друга одежду. А эта женщина с осветленными волосами пишет своему парню: «Еду домой. Буду через двадцать минут». И ставит кучу поцелуйчиков в конце.

Мысль о том, что я снова один, вгоняет меня в тоску. Я полностью забыл Линетт, но должен признать, она контролировала каждую гребаную часть моей жизни. У меня просто не было возможности впадать в отчаяние, когда она была рядом. Теперь Линетт ушла, и жизнь снова погрузилась в холодную, жуткую тишину. Чувствую себя пивной бутылкой, в которой не осталась пива. Никому не нужный. Бесполезный. Пустой.

Мне придется собрать всю свою решимость в кулак. Но так всегда, когда хочешь добиться чего-то действительно стоящего.

Помню, как в детстве думала, что чудеса будут происходить со мной просто так. Думается мне, многие люди питают подобные иллюзии. Они все уверены, что сейчас из-за угла выпрыгнет волшебник – вот-вот, осталось подождать совсем недолго. Правда, в моем случае эта иллюзия развеялась довольно рано. В какой-то момент, около семидесяти лет назад, все мои мечты превратились в пыль. События, произошедшие с тех пор, – это просто точки, отмеряющие этапы моей жизни. А жизнь – это цепочка незначительных событий, которые тянутся одно за другим и забываются через минуту после того, как случились. Сходить на прием к терапевту, стоматологу, окулисту, ревматологу. Постоять в очереди в супермаркете. Объяснить Эйлин, как стирать белье. Рассказать мистеру Перкинсу все о петуниях. Поспать. Почитать. Поразгадывать кроссворды. Собрать цветочную композицию. Выпить чай.

Я вообще предпочитала жить просто по привычке. И все эти дневники стали чем-то вроде оплеухи. Они напомнили мне о том, что давно забылось: о моей прежней энергии. С тех пор, как я прочитала блокноты, внутренний голос не умолкает. Он повторяет и повторяет: «Раньше ты была настоящим динамитом в человеческой оболочке. Ты смело бралась за любое дело. Шла наперекор судьбе, не боялась вызовов. Но сделала ли ты что-то по-настоящему стоящее за последние пятьдесят лет?»

Мне необходимо сделать что-то, пока не стало слишком поздно. Не просто решить, кому оставить свои деньги, но понять, что делать со своей жизнью, со временем, которое мне отведено. Я наивно полагала, что встреча с новоприобретенным родственником поможет мне решить обе проблемы сразу. Это была ошибка.

Необходимо найти план Б – цель, что-то вдохновляющее. К сожалению, на планете всего несколько вещей, которые отвечают этим критериям.

Одна из них появилась совсем недавно. Пока чищу зубы, поднимаю взгляд на зеркало над раковиной. Надпись все еще здесь, красуется прямо посередине зеркала.

– Почему бы и нет? – спрашиваю я у своего отражения.

Вероника Маккриди смотрит на меня в ответ, ее взгляд полон решимости.

Эйлин нацепила на себя безобразный комбинезон в бело-розовую клетку. От нее несет хлоркой.

– Вы хотите, чтобы я отмыла зеркало в ванной, миссис Маккриди?

Видимо, она специально спустилась вниз, чтобы задать мне этот вопрос. Я же пытаюсь найти свои очки для чтения, которые, как обычно, куда-то подевались.

– Эйлин, ты всерьез задаешь мне такой вопрос? – отвечаю я. – Вроде бы это твоя работа – мыть все, что испачкалось.