Айви тосковала по северу, мечтая вернуться в Массачусетс, Вермонт или Мэн, – места, где в ее представлении всегда царила осень, пропитанная запахом каштана и дождей, и лежала красно-оранжевая листва, хрустящая под кожаной обувной подошвой, – или зима, когда все носили белые пушистые наушники, а витражные окна и крыши в форме пирамид укутывал свежий искрящийся снег. Все время, проведенное в Кларксвилле, она думала, что ее настоящим домом был Массачусетс, и даже упоминала Грув в разговорах с ухажерами, – причем делала это с притворной скромностью, противоречащей ее природной гордости: «Небольшая частная школа. В ней было всегда жарко. А мы еще ходили в этих неудобных формах… Да, я из Массачусетса. Очень скучаю по этому городу». Разумеется, она ни разу не говорила о Западном Мэйплбури или Фокс Хилл, хотя очень живо описывала тихие тенистые аллеи, звон цикад, отдых на галечном пляже, роскошные дома из камня и стекла и запах жимолости, – именно из этого мира, как ей казалось, она пришла, и именно по нему она тосковала больше всего.

Итоговые оценки гарантировали ей место в университете с частичной стипендией. Родители говорили об этом как о лучшем из возможных вариантов.

– Любая мать знает свою дочь, – говорила Нань мужу. – Ее сильные стороны не в учебе, а в общении. Она постоянно болтает по телефону. У нее много друзей. Пин говорит, что в Америке социальные навыки куда ценнее, чем школьный аттестат.

Под социальными навыками Нань имела в виду общение с мальчиками. Она понимала больше, чем думала Айви, и давно оставила желание отдать дочь в медики. На его место пришла надежда выдать ее замуж за врача-китайца, который бы зарабатывал шестизначные суммы и имел свой дом в Нью-Джерси. Они бы родили мальчика и девочку, а после перевезли бы к себе всех бабушек и дедушек, которые поочередно помогали бы им со внуками.

У Айви были другие планы. Ее приняли в женский колледж неподалеку от Бостона. Как и большинство девочек, интересы которых сводились к поиску очередного ухажера, она строила из себя недотрогу, превозносящую благопристойность и целомудрие, чтобы искупить совершенные грехи. Плата за обучение в частном учебном заведении была непомерной – Айви последние два года вела книгу доходов и расходов и понимала, что у родителей нет таких денег. Ей пришлось взять ссуду.

Когда она рассказала семье о том, что ради учебы ей придется съехать от них, подлив масло в огонь новостью о кредите, у них с Нань завязалась небывалая перепалка. Поскольку Айви выросла и стала сильнее, бить ее мать не решилась, но принялась сыпать угрозами.

– Я покончу с собой, если ты не тин хуа, – бросила она в конце ссоры.

– Да ты уже мертва! – крикнула Айви. – Ты умерла вместе со своим парнем в Китае. Мы для тебя лишь паршивая замена!

Лицо Нань помрачнело. Она открыла, а затем снова закрыла рот.

– Думаешь, я мертва? Не хочешь видеть родную мать? Отлично. Иди на все четыре стороны. Мне уже все равно. Однажды ты все поймешь. Не меня тебе следует ненавидеть.

– Но я же не сделала ничего плохого, – сказала Айви Мэйфэн, четвертый час стоя под палящим солнцем на футбольном стадионе, где проходил школьный выпускной. Нань на церемонию не пришла.

Под сине-серебряной мантией у Айви по спине ручьями стекал пот. Она захотела приобнять Остина за плечи, но тут же одернула себя, вспомнив, каким высоким он стал. Заметив, что отец направляет на них камеру, брат с сестрой вздрогнули.

– Твоя мать боится, что ты испортишь себе будущее, – повторила Мэйфэн. – Знаешь, какими процентами облагают эти негодяи из банков глупеньких студенток вроде тебя? Долг – бездонная яма в…

– Да я у нее в вечном долгу, – рявкнула Айви. – Она думает, что мы с Остином ее рабы, просто потому, что были у нее в утробе.

Мэйфэн откашлялась и вручила ей открытку из дисконтного магазина. Около слов «Выпускной 2000 г.» была прикреплена стодолларовая купюра.

В августе Айви сложила в отцовскую машину два старых чемодана и пару настольных ламп. Остин выдавил мрачное «Пока». Мэйфэн вручила внучке какой-то крошечный предмет, завернутый в газету, – фигурку стеклянной собаки, в год которой та родилась.

– Не забывай звонить хотя бы иногда, – угрюмо попросила бабушка перед тем, как повернуться в сторону дома.

Отстояв семь часов в пробке под проливным дождем, Шэнь привез дочь в Бостон и помог ей занести вещи в общежитие. Комната оказалась блеклой и серой; пол был закрыт большим коричневым ковром.

– Я никогда не давал тебе наставлений, но хочу, чтобы ты запомнила одну вещь: будь скромной и благодарной за все, что имеешь. Не строй больших планов на жизнь. Всегда можно найти людей, которые в чем-то лучше тебя. Стоит только осмотреться.

– Хорошо, пап.

У Айви закололо кожу от негодования.

– И мама простит тебя. Не переживай, – добавил Шэнь.

Но Айви и не думала переживать. Она была свободна. На горизонте снова замаячили старые добрые союзники – решимость и целеустремленность. Под фотографией в выпускном альбоме у нее было написано: «Лучшее еще впереди» – и она действительно в это верила.

На часах было без двадцати минут четыре. Шестилетняя Арабелла Уитакер стояла под навесом, обросшим плющом, и рвала на куски собственный рисунок с оленями Санта Клауса. Ее должны были забрать еще двадцать минут назад.

– Арабелла, я позвоню Леонин.

– Но меня забирает Сиб.

– Кто?

– Моя двоюродная сестра.

Айви проверила почту. Эллен Уитакер писала, что сегодня вместо няни Арабеллу заберет ее племянница. Она не объясняла, что случилось, но Айви была уверена, что тихоня Леонин просто дождалась, пока ей не выдадут рождественский «бонус», и сбежала с корабля в родную Францию.

Наконец у обочины припарковалась белая спортивная машина, из которой вышла стройная блондинка. На снегу поблескивали металлические носки ее сапог.

– Вы кузина Арабеллы? – выпрямившись, спросила Айви. Она ожидала, что Сиб окажется пухлой ирландкой, похожей на девушку с пачки масла из ее любимого магазина.

– Да, это я, – ответила девушка. – Сильвия Спейер. Эллен предупредила вас?

Имя промелькнуло в сознании Айви, словно сдутая со старой книги библиотечная пыль. Она сделала вид, будто ищет в телефоне нужное письмо, но постаралась краем глаза рассмотреть Сильвию: кашемировое пальто, черный шарф до самых бедер, идеальная фигура, поджатые губы, темные очки-авиаторы. Ее сердце забилось сильнее.

– Так, вот оно, – сказала Айви, подняв взгляд. – Все в порядке.

– Отлично.

Девушка махнула Арабелле, чтобы ты садилась в машину.

– Только один вопрос, – крикнула Айви. – Мы с вами раньше не встречались?

Лицо Сильвии расплылось в абстрактной улыбке, которую обычно надевают политики, когда их узнают в общественных местах.

– Мы вместе учились в Йеле?

– Нет… А вы случайно не сестра Гидеона Спейера?

– Да, так и есть.

– Я ходила с ним в школу в Груве!

– Так вы подруга Гидди, – великодушно заключила Сильвия, поставив одну ногу в машину. – Включи печку, Белла. Я передам ему, что встретилась с вами, мисс…

– Линь. Айви Линь. Но я переехала после восьмого класса, и с тех пор мы не виделись.

– Восьмой класс? – Сильвия забарабанила пальцами по сумочке. – С ума сойти!

Айви в двух словах объяснила, что ей хорошо запомнилось то время, поскольку она была еще совсем глупышкой, влюбившейся в Гидеона.

– Мы встретились с вами на дне рождения. На стене еще висели красивые фотографии с каникул… и ваш отец! Такой весельчак. Он еще в политике?

Арабелла кричала, что опаздывает на балет.

– Твоя мама говорит, что сегодня можно пропустить, – ответила Сильвия через плечо. – Лучше сделаем пару фотографий для журнала одного моего друга. Ты же любишь позировать, золотце?