Малфои обнимали своего сына, а лицо Нарциссы блестело от пролитых слёз. Нотты обнимали Тео, а рядом с ними стояла Пэнси с Мишель. Астория и Дафна помогали Оливии залечивать раны отца, пока Винсент и Грегори успокаивали своих матерей. Эти люди были счастливы ровно настолько, насколько они были разбиты. Лишь так может выглядеть счастье в таких условиях — оно не может быть абсолютным.

Гермиона понимала, что чувствуют все вокруг, но так сильно боялась понять саму себя. Она не знала, что происходило внутри неё, что говорило сердце и что шептала израненная душонка. Она заметно напряглась, когда увидела приближающегося Гарри. Они не виделись очень давно, а уж тем более не разговаривали. Все нити внутри неё были натянуты до предела — она видела в Поттере всех ею убитых людей. Всех тех, кого они знали и любили, и начинался этот список с Джинни Уизли.

— Привет, — он сел возле неё. — Ты как?

— Ты лгать не умеешь, Гарри. Тебе неинтересно это, — Гермиона не могла посмотреть ему в глаза. — Тебе-то и сидеть возле меня не особо приятно.

— Я не могу тебя простить за одну минуту, Гермиона…

— Ты не простишь меня ни сегодня, ни завтра, никогда, — перебила она. — И я тебя не собираюсь просить о прощении, Гарри. Ты знаешь, что в том, что случилось, есть твоя вина. Во всей этой истории, которая тянулась так долго, есть твоя вина и вина всех тех, кто отверг меня.

— Я…

— Нет, Гарри, — она вновь перебила его, не желая продолжать этот бессмысленный разговор. — Мы с тобой не друзья и не станем ими. Я противна тебе во всех отношениях — начиная с того, скольких людей я убила, и заканчивая тем, что я — Гермиона Грейнджер. Но и ты не вызываешь во мне животного восторга, Гарри Поттер. Ты не Избранный. Нет.

В поместье раздалась череда хлопков аппарации. Гермиона поднялась, оставив Гарри размышлять над её словами, отряхнула мантию от осколков стекла и убрала палочку во внутренний карман, успев до того, как в комнату вбежали авроры, оглушая каждого встречного. Гермиона устала. Она чувствовала себя опустошённым треснутым сосудом, который некому наполнить. Когда ближайший аврор выпустил в неё Оглушающее, она не сопротивлялась.

Её миссия окончена.

========== Глава 16 ==========

В камере было сыро, холодно и темно. Но даже это место ей нравилось больше, чем поместье Лестрейндж. Она так много раз обещала себе больше не возвращаться туда, как будто бы у неё была такая возможность. Были и те дни, когда Гермиона обещала себе, что когда-то сожжёт этот дом дотла, как дурное воспоминание, как напоминание о том, в кого она превратилась. В кого была вынуждена превратиться. Но теперь она сидела на холодном каменном полу маленькой камеры и понимала, что больше нет такой сжигающей ненависти к семейному гнездышку безумных Лестрейндж. В том поместье для неё всё началось, там же всё и закончилось. И это заставило её улыбнуться.

Глаза давно привыкли к мраку и девушка отчётливо видела свои руки, пальцы и отметины на бледной коже. На спине чувствовались те мелкие порезы, которые образовались от полета в окно, но они не болели. Просто небольшой дискомфорт по сравнению с тем, что творилось внутри Гермионы. У неё впервые за много лет появилось время, чтобы понять себя, чтобы приоткрыть занавес в своей душе и побеседовать со своим сердцем. Но вместо вменяемого диалога она слышала лишь горький плач той Гермионы Грейнджер, которая пять лет назад оказалась взаперти.

Она не была способна вынести увиденных ужасов и очень быстро отправилась под замок, позволяя родиться новой Гермионе — той, которую так часто хвалил Волан-де-Морт, которая беспощадно убивала и, которую схватили и упрятали в камеру. И теперь, когда в ней должны были уживаться эти две личности — она начинала сходить с ума. Это было безумие высшей пробы, которое изводило похлеще Круциатуса.

Её слушание будет последним: то ли на потеху всем, то ли, как способ сильнее её помучить. Она сидела на полу, поджав под себя ноги и продолжала бубнить имена тех, кого убила. Список был заучен — это всё, что она скажет во время своего слушания. Гермиона собиралась просто подтвердить, что действительно убила всех их и готова встретиться с дементором. Это правильно.

— К тебе пришли, Грейнджер, — раздался грубый мужской голос. — Не пойму, кто вообще это разрешил и почему ты всё ещё жива.

— Я тоже этого не понимаю, — прошептала девушка и послушно встала на ноги.

Руки были связаны магическими нитями, а каждый шаг давался с невероятной болью. Неужели кто-то считал, что она собиралась бежать отсюда? Она ведь сдалась первой там, в поместье. Аврор грубо одёрнул её за плечо и открыл металлическую дверь. В этой камере света было не больше, чем в той, в которой она сидела. Это была камера для свиданий? А такая вообще может быть в Азкабане?

Дверь громко захлопнулась за ней. В тех слабых солнечных лучах, которые проникали через крошечное отверстие под потолком, невозможно было понять, кто решил проведать Гермиону. Она лишь поняла то, что это мужчина. Руки затекли, а ноги неистово болели. Грейнджер сделала несколько шагов и невесомо приземлилась на холодный стул, не решаясь первой заговорить. Молодой человек стоял к ней спиной с высоко поднятой головой, всматриваясь в решетки маленького окна.

— Это бесчеловечно, — зазвучал бархатистый голос, который она не могла узнать. — Мало того, что волшебники, заточенные здесь, лишены любых привилегий жизни, так у них отбирают даже солнце.

— Это доказывает всю никчёмность жизни тех, кто тут отказался, — спокойно ответила Гермиона. — Они настолько противны этому миру, что не заслуживают даже солнца.

— Считаешь, что узники Азкабана — какие-то нелюди? — незнакомец не спешил поворачиваться к ней лицом. — Тебе ли не знать историю Сириуса Блэка?

— Я знаю свою историю. Полагаю, раз ты ко мне пришел, то ты тоже знаешь её?

— Я знаю её начало, — парень повернулся и в секунду оказался за столом. — Поэтому и пришёл сюда.

— Здравствуй, Седрик.

— Привет, Гермиона. Давно не виделись.

— Да, — она слабо улыбнулась. — Я рада видеть тебя живым. Что тебя привело ко мне?

— Мне кажется, что я тебе обязан жизнью…

— Нет, Седрик, — её голос стал тише. — Ты ничем не обязан мне, и если это всё, что ты хотел мне сказать, то на этом можем заканчивать разговор.

Она была рада узнать, что выжил хотя бы кто-то, что она смогла сохранить чью-то жизнь. Но не хотела слышать подобных громких слов в свою сторону. Гермиона давно усвоила для себя урок, что она не заслуживает жизни и бьющегося сердца в груди за все свои поступки.

— Я хочу свидетельствовать в твою пользу, — продолжил Диггори. — Ты ведь спасла меня тогда — выскочила передо мной за секунду до того, как меня могли убить.

— Не бери на свой счёт, Седрик. Это лишь был удобный момент. Тебя спасла случайность, а не я.

— Я так не думаю.

Гермиона устало посмотрела на парня и снова выжала из себя улыбку. Она не нуждалась в защите или жалости к себе, не нуждалась и в оправданиях своим поступкам. Было бы у неё желание — она нашла бы, что сказать на суде: отдала бы им свои школьные воспоминания или дневник Северуса, не отвергала бы помощь Диггори или поговорила бы с Поттером. Но она не хотела. Гермиона Грейнджер хотела лишь покоя.

Встреча с дементором привлекала её и малость пугала только тем, что Снейп так и не дождётся её на Кингс-Кросс. Они не смогут больше поговорить и не будет уютного молчания. От Гермионы ничего не останется. Она встала и направилась к двери на дрожащих ногах, оставляя Диггори и его попытки ей помочь. Это было великодушно с его стороны. Он прожигал взглядом ей спину и она это чувствовала, даже когда аврор вывел её из этой камеры для свиданий.

Гермиона вновь сидела на каменном полу своей камеры, продолжая ковыряться в своих мыслях. Непонятно для кого она продолжала сохранять внешнее спокойствие и делать вид, что ей на всё безразлично. Сколько она тут уже сидела? Две недели? И не разу не позволила себе пустить слезу, завязала эмоции в тугой узел и пыталась утихомирить бесов в душе. Ей было больно, противно и мерзко, но ещё было чувство вины. Гермиона чувствовала виноватой себя перед той маленькой девочкой, которая в одиннадцать лет познала мир магии и волшебства, и мечтала стать лучшей ведьмой.