— Он подошёл ко мне и шепнул мне на ушко, чтобы я отыскала его на литературных чтениях, когда он придёт в университет Ломоносова, — полная энтузиазма, восклицала Майя, приблизившись ко мне. Я же следила взглядом за уходящим Есениным и практически не слушала её. Он шёл по лестнице: шаг, второй, третий. Сергей и какая-то девица всё более и более отдалялись от нас, а я так и не успела сказать ему ни слова из того, что собиралась! Майя в тот самый момент дёрнула меня за плечо, точно отрезвляя.

— Вика, ты теперь будто сама не своя. Ты поговорила с Есениным? — она взглянула в ту же сторону, что и я, а после нахмурилась. — Подойти же к нему.

— Но с ним же другая женщина, — простонала я.

— Ничего. Ты же не по личному вопросу подходишь. Расскажи, как тебе понравились его стихи, что ты восхищаешься тем, как он выступает.

Я мотнула головою, и мы помолчали. Есенин и незнакомая барышня всё более и более отдалялись от нас, и милая их беседа всё сильнее раздражала зрение моё.

— Ну же, — вновь подтолкнула меня Майя. Мы продолжили стоять и смотреть вслед уходящим. Когда спустя некоторое время она вновь принялась меня раззадоривать, я уточнила:

— Только лишь подойти и рассказать, как мне нравятся его стихи?

— Ну конечно, — улыбнулась мне Майя, легонько подталкивая в спину. — Давай.

И стоило мне сделать всего несколько шагов, как Есенин и сам отстранился от девушки, с которой разговаривал. И то произошло столь поспешно, что мы разве что не столкнулись с ним, когда я быстро шла к нему, а он резко обернулся. Мы находились друг от друга на расстоянии нескольких метров, и во взглядах наших и, должно быть, мыслях была какая-то нелепица.

— Как же вы всё-таки прелестно читаете стихи! — только и смогла восхищённо произнести я. Он в ответ усмехнулся, но, заметно было, собирался как-либо ответить на эту похвалу.

— Когда же вы, наконец, поведаете о чём-либо из творчества своего?

— Я, возможно, буду вскорости читать, — тут же отозвалась я, и от меня не скрылось, как от изумления у него взмыли вверх брови. — Но это пока точно неизвестно.

— Напишите мне, где будете, — сказал Есенин. — На таких маленьких мероприятиях часто бывает Толя, можете передать через него.

— А вы будете? — с надеждою спросила я, хотя во мне стала закипать злость от явного его равнодушия.

— Постараюсь, однако ничего не могу обещать, — как-то неловко улыбнулся он, а после вновь обратился к кому-то случайно подбежавшему, и нас окончательно разделила толпа.

— Ну как? — Майя подкралась ко мне сзади, заметив, что наш с Есениным разговор окончен. — О чём говорили? — но, не успела я вымолвить ни слова, как сзади подбежали остальные наши друзья, и запыхавшийся Рюрик промолвил:

— Ну вот, не успели с Есениным пообщаться!

***

Когда я вовсе не надеялась на встречу с Есениным из-за того, что учёба вновь начала поглощать меня, она состоялась сама собою. Майя, помимо того, что ходила на лекции к Аркадию Никаноровичу, стала видеться и с Игорем Северяниным. Их встреча в литературном кружке при университете, в каком училась я, всё-таки была, и её Майя вспоминала с явной теплотою. Они почти тотчас же обменялись адресами, чтобы начать бурную переписку письмами, и однажды он даже пригласил её прогуляться по музею, а заодно решился подарить свои книги с автографами. Алиса продолжала учить немецкий на расстоянии. То было трудно из-за того, что письма за границу шли долго, а многие — и вовсе не доходили, и в какой-то момент ей стало казаться, что Альберт Вагнер либо вовсе не хочет учить его с нею, либо — общаться. В общем-то, как ни странно, в тот день мне вновь посчастливилось увидеть Есенина, когда я была совсем одна.

Я проходила мимо лавки на Никитской, но не знала совершенно, что там мог работать Есенин. Впрочем, я не знала о нём ничего, не считая того, что по временам читал он в «Стойле «Пегаса», а значит, мог частенько бывать там. Но в последнее время я стала уверять себя, что мне не хватает времени для того, чтобы посещать поэтические вечера — и отчасти была в том правда. Но уже довольно скоро я, томясь разлукою, стала понимать, как глупа моя обида на поступок, каковой Есенин не совершал — это я придумала себе что-то, что он, по уверению моему должен был совершить, но не сделал. Хотя неужто он был должен что-то кому-то? Разумеется, нет. И после осознания этого мне ещё больнее и горестнее было бы смотреть в глаза ему — я была виновата пред ним уже за эти помыслы свои. Однако же, как уже было раннее сказано, стоило мне невзначай оказаться на Большой Никитской, как я услышала невдалеке от себя знакомые голоса и мгновенно обернулась. Сомнений быть не могло: то были Есенин и Мариенгоф, разве только зрение могло начать обманывать меня! Поэт шёл с какой-то огромной перевязанной стопкой книг, а Анатолий Борисович помогал ему. Порой им приходилось останавливаться, чтобы по новой перевязать книги. Они много смеялись, выглядели малыми детьми, а оттого, что то был март, в лучах солнца казались какими-то совсем светлыми и жизнерадостными. Я, вероятно, очень долго решала, как поступить мне — пройти мимо и даже не взглянуть на них, либо поздороваться, потому что Анатолий Борисович, в конце концов, сам окликнул меня.

— Вика! Здравствуйте! — радостно отозвался Есенин, щурясь от солнца, точно 10-летний мальчик, только что прерванный от игры в снегу. — А к нам тут новые заказы поступили. Вы спешите?

Я отвечала, что нисколько не спешу и с радостью могла бы им помочь. Толя и Есенин просияли от этих слов, и мы ворвались в лавку все вместе, втроём, при входе весело топая сапогами о коврик и сметая с одежды своей и шапок снег. Я всё ещё не снимала осеннее пальто своё. Однажды Есенин намекнул мне, что ходить в таковом уже холодно. Вот и теперь он, оглядев меня всю, качнул головою, цокнув языком, но не произнёс на сей счёт ни слова.

Помню, как ставили чайник, и он кипел на всю лавку, что-то весело свистя. Помню, Мариенгоф что-то радостно и много рассказывал, но что именно — не помню. Я часто поглядывала на Есенина, точно бы мне хотелось извиниться перед ним за мысли свои прямо так, на расстоянии, не говоря ни слова. Он также попеременно кидал на меня взгляды. Мы не виделись всего несколько недель, но каждый раз при встрече с ним казалось мне, что прошла уже целая вечность: в нём всегда всё менялось, точно за неделю он проживал не менее полугода. Как-то сам собою зашёл разговор о прошлых стихах Есенина, в том числе, одном из первых — «Белая берёза» 1914 года. Сергей и Толя много смеялись над тем случаем, а когда вспомнили, что впервые оно было опубликовано под старым псевдонимом Есенина «Аристон», поэт и вовсе, хлопнув себя по коленке, воскликнул:

— Какая чушь! Правильно уговаривали товарищи, отказаться от этого псевдонима!

— Ну почему же, — улыбалась тогда я, обхватывая обеими руками тёплую жестяную кружку, — разве не вы говорили, что всё познаётся с опытом и для чего-то да приходит в нашу жизнь?

— Да, но ведь надобно и к высокому не забывать стремиться, — кивнул головою Есенин и принялся хвастать тем, какие стихи сочинял он уже в свои 16. Мы с Толей обменялись взглядами и усмехнулись. Вероятно, подумали об одном и том же — что он, Есенин, ещё ни разу не слышал и не видел стихов моих, меж тем, как Толя принялся уже чуть ли не сборник собирать — цикл, посвящённый Сергею. Внезапно Толя как-то некстати сообщил, что ему срочно нужно идти, и покинул нас, совершенно осенённых и даже удивлённых мыслью этой — точно бы в выходной день ни у кого не могло быть и дел своих. Некоторое время мы молча сидели с Есениным, по разные стороны стола, пока он не улыбнулся, отставляя от себя кружку с чаем и улыбаясь мне — признак, что какая-то мысль в тот самый момент сильно поразила его и вот-вот выльется словами и восхищёнными высказываниями наружу. — А я говорил вам, Вика, какие сейчас снега в Константиново? Совсем недавно, на днях, довелось вернуться мне туда.

И он принялся рассказывать. Как и полагается Есенину — с выражением, вдохновением и теплотою. Как-то внезапно коснулись мы и всей жизни его. Он поведал мне, между прочим, как в 16 лет впервые посетил Петроград, чтобы встретиться с Блоком.