Шелест тканей. Шаги. Лёгкое прикосновение на моей щеке. От неожиданности я даже моргнула, и Ума резко одёрнул руку. Мысленно выругалась: интересно, он заметил, что я не сплю?

– Иди сюда, – раздалось откуда-то издалека. Снова шаги, снова шелест и едва различимый шёпот...

Как назло они сидели в таком месте, что, не поднимая головы, разглядеть я их никак не могла. Время от времени только отдельные слова, сказанные особо эмоционально, долетали до моих ушей. И спокойнее мне от этого не становилось.

Проснулась Лина. Отчаянно зевая и потирая глаза, она оправила юбку длинного бежевого платья и сделала несколько глотков из толстопузого кувшина, стоявшего на единственной жёсткой поверхности склада – узком столе, который больше напоминал витрину газетной лавки. Сверху послышались голоса и тяжёлые шаги. Великое Солнце, о чём я только думаю! Какая разница, кто кому и с кем изменяет, меня с минуты на минуту увезут в чужую, враждебную страну и сдадут в рабство!

Твёрдо решив больше не думать ни о Мике, ни об Уме, ни вообще о ком бы то ни было, я подошла к светловолосой женщине и тихо спросила:

– А вы не пробовали убежать?

– Как? – широко раскрыла она глаза. – Здесь же даже окна нет! Только дыры под потолком для воздуха.

– Это я заметила. А через дверь?

– Нэрд пытался с ней договориться, но она мертва. Среди людей живые двери – редкость.

– Что?.. А, не важно! Можно же, например, стукнуть по голове верзилу, когда он еду и воду приносит. Второй заглянет проверить, что случилось – и тогда его тоже!

– А наверху сидят ищейки, – прошипела Лина в ответ. – И стоит нам подняться – и прощайте мозги!

– Это как понимать? – нахмурилась я, отрывая кусок хлеба. Тот оказался совсем не свежим, а запах плесени отбивал аппетит. Отложила хлеб обратно.

– Всё время забываю, что ты не знаешь о... В общем, поверь, ищейкам лучше не попадаться.

– Но ведь вы же гладиры? Можете убедить этих ищеек отпустить вас.

– Глупость какая! Помнишь, тебя учили выстраивать стену? Так вот у них стены в пять раз крепче твоих. Нет, в десять! Сквозь них пробиться – задача для меня непосильная.

– Но вас ведь много. Если взяться вместе...

– Они сильны, – Лина перестала шептать, вложив в свои слова особенный напор. – Это самые, понимаешь? – самые опытные и талантливые из всех гладиров! И набирать такую толпу, с которой не смогут справиться, они не будут. А пережить то, что они сделают с твоей головкой, если разозлятся, не пожелаю никому. Если Глад будет благосклонен, то ты сохранишь обрывки памяти, но личность тебе уже не вернуть.

– Дрянь какая, – я прикусила губу и села на ближайший тюк. – Но как-то ведь сбежать можно! Должен быть выход! Должен быть...

– Кроме того, – устало выдохнула Лина, перебив меня, – у них есть не только ментальность. Теперь у них есть огонь-труба.

Я непонимающе сдвинула брови.

– Такая штука, – Лина попыталась изобразить в воздухе некий изогнутый предмет, – которая огнём в тебя плюёт. Они как-то её назвали, я не запомнила.

– Неужели боевой браслет?..

– Нет, такое бы я запомнила. Пестик... Пистель...

Быстро подобрав челюсть, я помогла гладирке:

– Пистолет?!

– Да, точно! Точно так. Пистолет. Зачем только люди его изобрели? Мы же никогда с вами не враждовали!

Действительно, вопрос так вопрос. Рю рассказывал о разработке огнестрельного оружия, никак не связанного с магией. Его планировали использовать для борьбы с преступностью и, как он сказал, «для перестраховки на случай особой враждебности соседнего государства»... Хоть он и улыбался при этих словах, но напряжённо сжатые челюсти намекали, что не просто так он страховался.

Но откуда эти штуки у ищеек?

Этажом выше поднялся шум. Крики, команды, шаги и грохот тяжёлых предметов. Я подошла к двери и выглянула в узкую щель, пытаясь выяснить, в чём дело, и еле успела отскочить. Дверь распахнулась, и внутрь влетело очередное спящее тело.

С уст Лины сорвалось такое крепкое словечко, которое ожидаешь услышать от старого, прожжённого моряка или от кузнеца, неудачно приложившегося к раскалённому металлу, но никак не от худенькой хрупкой женщины.

– Да что ж это за день-то такой! – воскликнула она, оттаскивая нового соседа на всё ещё не убранное с пола ложе. Подбежал Ума, и вдвоём они споро уложили парня.

– Что, опять?! – протянул проснувшийся Ранд и накрыл голову одеялом: – Меня здесь нет! Только глаза закрыл...

С кряхтением спустила на пол старший из гладиров и, присев на корточки рядом с Умой, снял со спящего капюшон его плаща.

– Ба!.. – изумлённо вскинул брови Нэрд. – Это же Хельг! Плохо дело.

Тут выпрямился и молчаливый Брак. Судя по всему, он спал очень крепко, и теперь напряжённо щурился, чтобы держать глаза открытыми.

– И до двора добрались, – покачала головой Лина.

– А что с ним не так? – спросил Ума. Ответил ему Нэрд:

– Он – один из самых близких королю гладиров. А с недавних пор – главный советник по вопоросам межнационального взаимодействия.

– Если они добрались до короля, – вынырнул из-под одеяла Ранд, – не трудно догадаться, что задумал Прокурор.

– У них ничего не получится, – возразила Лина. – Вокруг короля много гладиров, в том числе и среди дворцовой стражи.

– Наш король молод! – отрезал Нэрд, и мне показалось, что в его голосе проскользнули нотки отчаяния. – Молод и очень самонадеян.

Он принялся осматривать Хельга, а остальные расселись вокруг. Кто на полу, подложив под себя несколько газет для тепла, кто на импровизированные стулья. Наконец, он тяжело вздохнул и поднял глаза на биолога:

– Здравствуй, Гардо. Давненько мы с тобой не встречались.

Ума поднял на Нэрда глаза и застыл с приоткрытым ртом. Несколько мгновений они так и смотрели друг на друга: один в изумлении, второй – с усмешкой.

– Не совсем уверен, – сказал Ума. – Может ли быть... дядя Як?

– Зачем же так официально, – отмахнулся старший и встал, с трудом разгибая затёкшую спину. – Зови меня по имени: Нэрд. Сколько тебе уже? Восемнадцать? Девятнадцать?

– Двадцать один, – поправил его беловолосый, и я едва спохватилась, чтобы подобрать челюсть.

Тогда, на карнавале мне казалось, что ему... больше! Двадцать семь или даже тридцать. Объём его знаний, владение магией были настолько глубоки, что я не могла даже допустить разницу между нами в какие полтора-два года.

Прикусила губу. Если подумать, я ведь о нём вообще ничего не знаю. И чем дальше, тем больше понимаю, что ничего не понимаю. Тогда мне казалось, что изменённая форма лица – плод его искусного владения медицинской магией, но по всему выходит, что это и есть его настоящее лицо. Что же тогда растения, которые цветут от одного его прикосновения? Если он может управлять светлячком, то почему бы ему не управлять растениями?

Я схватилась за голову, вновь вспомнив о светлячке. А ведь Оле управляла им! Я точно помню! Она говорила, что жучок слушается только хозяина, однако Нэрд без проблем заставил малыша Зола светиться. Значит, она солгала... А Мика? По всему выходило, что она тоже гладирка, но под иллюзией. Так сколько же вокруг могло быть таких, скрывших своё лицо?!

– Кая? – Ума коснулся моего плеча. Вздрогнув, я обернулась. Он присел на корточки рядом со мной, чуть в стороне от остальных, и его лицо было совсем близко. Белые, словно из шёлковых нитей, брови вразлёт, удивительно голубые, словно сверкающие глаза на длинном лице из белого бархата. – С тобой всё в порядке?

– Так вот вы какие, – вместо ответа тихо произнесла я, пытаясь побороть вновь подступившие слёзы смешанных чувств.

Его лицо было так близко и такое серьёзно-сочувствующее, что хотелось одновременно ударить по нему и зарыться в плечо. Почувствовать его узловатые ладони на своих плечах, и в то же время – впиться изо всех сил зубами в его руку. Наорать, высказать всё, что думаю о нём, о Мике и о гладирах вообще – и услышать, как стучит сердце иной расы. Такое же оно, как у людей? Как у человеков... Склонно ли оно к предательству так же, как у окружавших меня – человеческих – мужчин?..