В тех книгах, которые он читал, всегда была высшая цель, за которую герои шли вперёд без сомнений. Цель, которая помогала победить любой страх. И там всегда были короли, которые шли первыми среди своих солдат. Шли в алых плащах, ярких, как мишени, и первыми скрещивали свои мечи с врагом.

Здесь же он видел только перепуганных до полусмерти мальчишек с обеих сторон и орущих офицеров, которые боялись не меньше них. А «короли» оставались где-то далеко в своих дворцах. И не взмахом меча, а росчерком пера они отправляли на фронты войны всё новые и новые легионы. Отправляли до тех пор, пока весь мир не погрузился в этот хаос.

Примерно в начале второго года войны Нэттинел оказался в медицинском отряде. У него не было врачебного образования; он попал в отряд после того, как получил ранение и остался тылу, а в это время его взвод пошёл в атаку. Ранение было в плечо. Рука отдавала болью, но он мог ходить и оставаться в палатке не стал, а вызвался в число санитаров. Врачи не имели права отпускать его, но он их и не спрашивал. А в суматохе боя его уже некому было остановить. Так он впервые за время войны перестал убивать вражеских солдат и стал спасать раненных бойцов. В этом он нашёл свой смысл, которого ему не хватало. То, что он делал тогда, было правильнее и понятнее.

После боя он сказал о своём желании остаться в медицинском отряде. Надо отметить, что добровольцы в этот отряд не шли. Солдаты могли не участвовать в боях по несколько месяцев. Но медиков было мало, и их всегда перекидывали на линию боя. Без работы они не оставались никогда. Поэтому его командир и согласился на перевод.

С тех пор и до самого конца Аррен остался в числе санитаров. Его обучили зашивать раны и делать перевязки. Эта работа была страшней: он всегда был среди криков и стонов умирающих и раненых солдат. И теперь он не мог от них отвернуться и бежать дальше. Теперь ему нужно было их спасать.

Люди вокруг него сменялись калейдоскопом. Большинство погибали рядом с ним. Других пересылали в другие медицинские отряды. Многих своих сослуживцев он не смог бы вспомнить ни в лицо, ни по имени. Но так было проще… когда они уходили.

Он и сам побывал в десятках стран и на трёх континентах. Впрочем, этим он не гордился и не вспоминал об этом по той простой причине, что везде он видел лишь кровь и разбитые окна домов. А они везде одинаковые.

Именно тогда он и стал записывать свои истории. Раньше он читал много книг, но сам писать никогда не собирался. У него и мыслей таких никогда не возникало. Но в госпитале ему часто встречались дети – раненые и искалеченные. Ему нужно было как-то успокоить их, отвлечь от страха и боли. И сказки оставались порой единственной помощью, которую он мог им оказать.

Он очень хорошо запомнил одну маленькую девочку. Её привезли уже после боя – нашли в руинах одного из домов. Она была жива и даже в сознании, хотя на её теле не было целого места. Она тогда сказала, что её зовут Лилия. И больше она не издала ни звука, крепко сжав губы. Ни единого стона не вырвалось из её груди, пока врачи старались обработать её раны. Впервые в жизни у Нэтта тогда задрожали руки и слёзы застили глаза. Каких-то пару часов назад родители Лилии погибли у неё на глазах под руинами собственного дома, а сейчас она лежала на больничной кровати, изломанная, словно забытая кукла. Но девчонка не проронила ни звука, упрямо уставившись на врачей огромными, словно блюдца, голубыми глазами. Тогда он попросил его подменить, а сам занялся другими пациентами.

Лилию было не спасти. Она оставалась жива каким-то чудом. Вечером Аррен обходил пациентов. А возле её кровати задержался. Казалось, она уснула. Глаза были прикрыты, светлые волосы разбросаны вокруг неё каким-то волшебным ореолом. Наверное, они были ей ниже пояса… Но этого он не узнает, потому что она больше никогда не поднимется с этой кровати.

Он уже собирался идти дальше, но Лилия резко раскрыла глаза: она не спала. Нэтт понял, что это боль не даёт ей уснуть все эти долгие часы. В его груди что-то кольнуло, когда он встретился с её взглядом. А потом присел на край кровати и осторожно накрыл её ладошку своими пальцами.

– Куда уходят люди, когда они умирают? – вдруг спросила она. Голос её был чист и звонок. А её тонкие пальчики неожиданно крепко сжали его руку. Лилия требовательно смотрела ему прямо в глаза: ей необходимо было знать ответ на свой вопрос.

Нэттинел не выдержал её взгляда. Он почувствовал, как комок подкатил к горлу. Он сглотнул и постарался взять себя в руки. Такой сказки он не знал. Но он должен был ей ответить.

– Это очень далеко… – неуверенно начал он, подбирая слова. – За морем. Вернее, за тремя морями. Первое – Море Страха. Второе – Море Лжи. Третье – Море Безверия. Это очень страшные воды. Поэтому никто из людей не смог преодолеть их. Только добрые и светлые души могут пройти этот далёкий и трудный путь.

Он ещё раз сглотнул, замолчав на секунду. Ему сложно было придумывать новую сказку для девочки. Но сейчас ему казалось, что важней этой истории ничего нет в целом мире. И когда он говорил, то путь сам вставал перед его глазами. И Нэтт уже знал, что расскажет дальше.

– За теми тремя морями есть земля. Она называется страной Забвение. Живые люди иногда могут заглянуть туда, но лишь на короткое время, в своих снах. На берегу, на высоком утёсе, стоит одинокий маяк. Его свет не даёт заблудиться тем, кто ищет туда дорогу. Но тем, кто во сне оказался на том берегу, нужно быть осторожней. Перед ними будет стоять дремучий лес. В том лесу растут древние деревья, которые частенько поют удивительные истории тем, кто забрёл под их сень.

Но в том лесу легко заблудиться. Из него можно выйти в чудесный горный край, где живут гордые и отважные люди. А можно свернуть не на ту тропку и выйти в Дремучий Морок, где обитают все самые страшные ночные кошмары. В том лесу, в маленьком домике на одном из деревьев, живёт маленькая старушка. Именно она плетёт и грёзы, и страшные видения, которые нам все мы видим по ночам. Может, её как-то звали раньше, но теперь все называют её просто Кружевницей.

– А ещё дальше за этим лесом стоит замок, куда уходят все хорошие люди после смерти. Но это не простой замок, он создан из стекла и хрусталя. Поэтому там могут жить только души. В том краю нет зимы. Только на вершинах гор, которые его окружают со всех сторон, лежит снег, который никогда не тает. А внизу всегда тепло. Когда восходит Солнце, то его лучи переливаются на шпилях Замка всеми цветами радуги. Он искрится настолько ярко, что даже смотреть на него очень трудно. А ночью, когда восходит Луна, Хрустальный Дворец озаряется мягким нежным светом, будто он сам светится изнутри. В том краю с гор текут могучие реки, спускаясь к зелёным лугам…

– А кто построил этот Дворец? – неожиданно перебила его Лилия. Нэтт растерялся от этого вопроса и пару раз хлопнул глазами.

– Я построил, – выпалил он первое, что пришло в голову. – И ты. И другие люди.

Лилия опустила глаза и задумалась над его ответом. А Нэттинел старался связать свои слова с мыслями, которые будто играли друг с другом в догонялки.

– Но я не понимаю… – медленно произнесла она. – Как мы его построили, если мы там никогда не были? И никто из людей не был.

– Очень просто. Закрой глаза… – улыбнулся Аррен. Лилия недоверчиво на него поглядела, но послушно опустила веки. – А теперь вспомни, как я его описывал. Представь зелёные луга, представь реки, что стекаются к Замку. А потом представь его высокие хрустальные стены, которые устремляются к самим небесам, навстречу Солнцу и Луне; острые шпили башен, прозрачные мостки между ними; широкие улицы, вымощенные хрустальной плиткой; и фонтаны, бьющие бесчисленными потоками вверх…

– Я вижу… – робко откликнулась Лилия, не открывая глаз. И Нэтт с удовольствием отметил, как улыбка тронула её губы.

– Ты права – мы не можем туда попасть. Мы можем лишь заглянуть туда в своих снах и мечтаньях. Но ведь эта страна волшебная, а в волшебстве самое главное и есть – вера и мечты. Поэтому именно мы строим этот Замок своими мыслями и желаниями. И чем светлее наши помыслы, тем выше устремляются вверх башни Хрустального Дворца.