В этих экзальтированных женских высказываниях было много восторженности праздной, но, те, кто на этом понимает, видели, что встретились с одним из тех, немногих, кто обладает способностью оказать реальную помощь.
Павел был известен, как спокойный, уверенный в себе профессионал, знающий цену себе и своему мастерству, но ему никогда не хватало простоты и легкости в отношениях с людьми. Своей отстраненно холодной рассудочностью он, словно стеной отгораживался от людей. Болезни его пациентов занимали его больше, чем сами пациенты. С книгой в руках он пытался найти ответы на вопросы, которые возникали у него почти ежедневно. Предметом его изучения стал страдающий человек. Павел понимал, что без основательных медицинских знаний он не имеет морального права лечить людей. Однако блеск известных имен не ослеплял его и не внушал благоговения, если великие умы не открывали ему правильные ответы на возникающие вопросы.
Целитель обязан объективно оценить клиническую картину болезни, назвать ее симптомы общепринятыми терминами и предвидеть дальнейшее развитие заболевания. Это математик может сформироваться, обложившись книгами в тиши кабинета. Целитель же, должен досконально знать человека, как в здоровом состоянии, так и во время болезни. А сколько подводных камней сокрыто во взаимоотношениях с больными, их родственниками, коллегами и администрацией.
Но главное, это принятие самостоятельного решения, которое для больного может означать одно из двух: жизнь либо смерть. Хорошим целителем сразу стать невозможно, прежде необходимо через многое пройти, многому научиться. Павлу это удалось, он стал целителем экстрасенсом. Но, настоящего целителя не бывает без искры человеколюбия и жалости к ближнему. И это у него было, ‒ сполна. Несчастный, почти отчаявшийся, он, наконец нашел, чему можно посвятить свою жизнь. Призвание властно вело его за собою.
В диагностике, как при дуэли на шпагах, один удар решает исход поединка. Но этот судьбоносный для пациента выпад целителя является результатом длительной и напряженной работы, его размышлений во тьме бессонных ночей, силы его характера, полета мысли и интуиции, и еще чего-то, самого главного, чему пока названия нет. Ни теоретическое образование, ни практика не могут заменить способности к синтетическому мышлению, когда из накапливаемых годами разнообразных знаний необходимо отыскать ответ в данном конкретном случае. Вот почему из набитых информацией зубрил-отличников редко получаются хорошие врачи, тогда как из находчивых троечников формируются светила медицины.
В чем же причина, столь очевидной обратной зависимости между первоначальными успехами, одних и последующими достижениями, других? Быть может, у последних, развивается дар предвидения? Он позволяет поставить правильный диагноз, увидеть дальнейший ход и даже исход болезни. Настоящий целитель умеет «видеть» больного и мыслить, как философ. Такой целитель – целитель от бога. Именно таким целителем был Павел. Он имел недюжинные способности и силу характера, когда приобретал эти необычные знания и реализовывал свой врожденный дар.
Мнение целителя может никто не разделять, но он должен твердо отстаивать свое решение. Иногда это приносит ему только страдания и отчуждение окружающих. В сложных клинических случаях со смертельным исходом целитель зачастую остается ответственным один. Все вокруг оказываются зрителями, а он, единственным действующим лицом. Блуждая и находя правильный путь в дебрях печатных строк и клинических наблюдений, Павел постоянно размышлял над сложностью и неоднозначностью человеческой жизни, и ответственностью целителя перед больным.
Но он никогда не убивался над умирающим, считая, что больному нужен не плакальщик, а умный и мужественный профессионал. О чем-то подобном писал Дени Дидро в «Парадоксе актера», когда профессиональный артист, исполняя трагическую роль, заставляет плакать весь зал, оставаясь при этом безучастным. Эта отстраненная безучастность долго Павлу не давалась, и он умирал вместе с каждым безнадежным больным. Со временем у него выработался иммунитет к страданиям, но он этому не обрадовался. Оттого что от него безвозвратно ушла душевная теплота. Остался холодный огонь, свет без тепла. Сознавая свои способности, Павел знал, что дар предвидения слишком близок к магии, и за него придется дорого заплатить, поскольку это не только дар, но и проклятие. Однако, если все время думать об этом, можно свихнуться.
Павел с усердием следил за своим внешним видом, был аккуратен и скрупулезно тщателен в выборе одежды. Он был не чужд известного щегольства, одевался со вкусом, костюм у него всегда был новый, отменно и по моде сшитый, рубашка свежая, ботинки начищены. Его одежда носила именно тот отпечаток строгого изящества и хорошего тона, который отличает жителя столицы от провинциала.
Однако в быту он был аскетом. Главное излишество, которое он себе позволял после тяжелого трудового дня, было поуютствовать лежа в постели за чтением интересной книги. Красиво одетых людей, тщательно следящих за своим внешним видом, многие считают эгоистами. В этом есть своя логика, ведь если человек ухаживает за собой, значит, он себя любит. А любил ли себя Павел? Хоть он и красиво одевался, он был исключением из этого правила.
Склонный к уединению и созерцанию, жил он как-то равнодушно, по принципу: «будь, что будет», предоставляя все на волю случаю, и случай его любил. Он плыл по течению времени без дум, без желаний, не имея ни привязанностей, ни стремлений, мир вращался вокруг него, не задевая его. Он постоянно работал и совершенно не умел отдыхать. В общении он был довольно приятен, людям нравилось его доброжелательное внимание. Общительный и приветливый, Павел обладал чрезвычайно замкнутым характером и непроницаемым сердцем.
Его скрытность давно стала привычкой, стеной, которую он возвел вокруг себя еще в детстве. Осторожность, искусство показывать лишь внешние проявления своего естества, скрывая мысли и чувства, он считал первым из качеств. Его внутренний мир был сокрыт ото всех, подобно тайне за семью печатями. Он всегда старался скрыть от чужих глаз то, кем он был на самом деле, создавая свой портрет без сходства с внутренней сутью, забавляясь тем, что ему это ловко удается.
С виду он был таким, как все. Он мог поговорить о всякой всячине и делал это легко, мог поделиться смешной историей из своей практики, при этом беспечно хохотал вместе с теми, кто его слушал. Но за видимой общительностью скрывалось его одиночество, его безграничная отчужденность от мира людей. Он этого не замечал, замкнутый в своем одиночестве, с самим собой он был не менее одинок, чем среди людей. Одиночка, ‒ это определение точно соответствовало ему.
Даже в пустом будничном разговоре Павел оставался в напряжении мысли, беззаботно спокойный внешне, он был неустанно деятелен внутренне. Его окружал непроницаемый ореол самоуглубленной замкнутости. Он не в состоянии был отомкнуть для себя этот мир и постоянно боролся с чем-то. С чем? С тем, что таилось в его бессознательном. Боролся тяжело и мучительно, с переменным успехом, забывая, что в борьбе с собой не бывает победителей. Сам он давно понял причину своей «нанайской» борьбы, но легче от этого не стало.
У натур тонкой духовной организации переживания, испытанные в детстве, предопределяют умонастроения зрелых лет. Обремененный памятью о событиях прошлого, он жил обособленно, жизнью воспоминаний, как тупиковый переулок. И жил он тихо, оставаясь скрытым от окружающих настолько, что его переживания никогда не отражались на лице, и не понять было, когда он радуется, а когда удручен или печален. Есть закономерность, чем сдержаннее человек, чем меньше он выказывает, что происходит у него на душе, тем глубже он переживает, и тем сильнее действуют на него жизненные потрясения.
Павлу шел уже двадцать восьмой год. И его тоска неотступно вилась при нем, тихая и неизбывная, и чем дольше он жил, тем больше она им овладевала. И был он одинок, глубинно одинок, – одинок всею своею сущностью. Известно, что одиночество плата за особый дар. Но мало кто знает, каково оно быть одиночкой, его одиночество сравнимо лишь с одиночеством тигра в джунглях мира людей.
