Стиль монументального историзма. Летописный стиль, который наиболее соответствовал литературному этикету XI–XIII веков, Д.С. Лихачев назвал «стилем монументального историзма» Но при этом нельзя утверждать, что в этом стиле выдержано все летописное повествование. Если понимать стиль как общую характеристику отношения автора к предмету своего повествования, то можно говорить о всеобъемлющем характере этого стиля в летописи – летописец действительно отбирает для своего повествования только наиболее важные, государственного значения события и деяния. Если же требовать от стиля и непременного соблюдения неких языковых черт (т. е. собственно стилистических приемов), то окажется, что отражением стиля монументального историзма будет далеко не всякая строка летописи. Поэтому наиболее яркое проявление этого стиля можно обнаружить лишь в описании традиционных ситуаций: в изображении прихода князя «на стол», в описании битв, в некрологических характеристиках и т. д. В то же время значительное место в летописи занимают народные легенды и предания, во множестве входящие в состав «Повести временных лет». Если собственно летописные статьи являлись порождением своего времени, носили на себе печать «стиля эпохи», были выдержаны в традициях стиля монументального историзма, то вошедшие в состав летописи устные легенды отражали иную – эпическую традицию и, естественно, имели иной стилистический характер. Стиль народных преданий, включенных в летопись, Д.С. Лихачев определил как «эпический стиль». «Повесть временных лет», где рассказ о событиях, свидетелем которых был летописец, предваряется припоминаниями о деяниях славных князей прошлых времен – Олега Вещего, Игоря, Ольги, Святослава, Владимира, сочетает оба эти стиля.

В стиле монументального историзма излагаются, например, события времени Ярослава Мудрого и его сына – Всеволода. Достаточно напомнить описание битвы на Альте, принесшей Ярославу победу над «окаянным» Святополком, убийцей Бориса и Глеба. Изложение сюжетных линий и событий в «Повести временных лет» в стиле монументального историзма выполнено не столько в форме описания впечатлений очевидца о конкретном явлении, происшествии, сколько в виде традиционных формул, в которых описывались и другие подобные ему события. Например, при описании сражений в той же «Повести временных лет» и в последующих летописях: традиционен оборот «сеча зла», традиционна концовка, сообщающая, кто «одоле» и кто «бежа», обычно для летописного повествования указание на многочисленность войск, и даже формула «яко по удольемь крови тещи» встречается в описаниях других сражений. Словом, перед нами один из образцов «этикетного» изображения битвы.

Применение литературных формул, предписываемых стилем монументального историзма, придавало летописному тексту особый художественный колорит. Специфика этого колорита, сила его эстетического воздействия на читателя заключается в том, что он создает не эффект неожиданности, а, напротив, ожидание встречи со знакомым, привычным, выраженным в «отшлифованной», освященной традицией форме. Подобный прием хорошо знаком фольклору – вспомним традиционные сюжеты былин, троекратные повторы сюжетных ситуаций, постоянные эпитеты и тому подобные художественные средства. Стиль монументального историзма, таким образом, не свидетельство ограниченности художественных возможностей, а, напротив, свидетельство глубокого осознания роли поэтического слова. Но в то же время этот стиль, естественно, сковывал свободу сюжетного повествования, ибо стремился унифицировать, выразить в единообразных речевых формулах и сюжетных мотивах различные жизненные ситуации.

Для развития сюжетного повествования сыграли значительную роль закрепленные в летописном тексте устные народные предания, отличающиеся каждый раз необычностью и «занимательностью» сюжета. Широко известен рассказ о смерти Вещего Олега, рассказы о мести княгини Ольги древлянам и т. д. Именно, в подобных преданиях героями могли выступать не только князья, но и незначительные по своему социальному положению люди: старик, спасший белгородцев от гибели и печенежского плена, юноша-кожемяка, одолевший печенежского богатыря. В подобных летописных рассказах, в которых отражены устные исторические предания, летописец использует совершенно иной – сравнительно с рассказами, написанными в стиле монументального историзма, – метод изображения событий и характеристики персонажей. Если в рассказах, исполненных в манере монументального историзма, все известно читателю заранее, то в эпических преданиях рассказчик умело использует эффект неожиданности. Предсказание, данное Вещему Олегу, казалось бы, не сбылось (конь, от которого князь должен был умереть, уже погиб сам), но, тем не менее, череп этого коня, из которого выползает змея, выступает источником смерти Олега. Мудрая Ольга, как бы всерьез принимая сватовство древлянского князя Мала, втайне готовит его послам страшную смерть. На поединок с печенежским богатырем выходит не воин, а отрок-кожемяка, к тому же «середний телом», и печенежский богатырь – «превелик зело и страшен» – посмеивается над ним. И вопреки этой «экспозиции» одолевает именно отрок. Здесь мы можем увидеть отсыл к библейской истории: поединок Давида и Голиафа.

Литературное влияние «Повести временных лет» отчетливо ощущается на протяжении последующих веков: летописцы продолжили применять или варьировать те литературные формулы, которые были употреблены создателями «Повести временных лет». Использовались приемы подражания имеющимся в ней стилистическим формам и характеристикам. Осуществлялось прямое цитирование «Повести»: в текст более поздних летописей вводились фрагменты из этого памятника. Свое эстетическое обаяние «Повесть временных лет» сохранила и до нашего времени, красноречиво свидетельствуя о таланте и литературном мастерстве древнерусских летописцев. Русские летописи – это средоточие исторической мысли Древней Руси, ее идеологии, понимания ее места и роли в мировой истории – являются одним из важнейших памятников и письменности, и литературы, и истории, и культуры в целом.

Василий Никитич Татищев (1686–1750) – основоположник исторической науки в России, географ, государственный деятель. Окончил в Москве Инженерную и Артиллерийскую школу. Участвовал в северной войне (1700–1721), выполнял различные военно-дипломатические поручения царя Петра I. Его часто называют последним летописцем и первым русским историком-ученым. Такое мнение основано на том, что к своей работе он подходил как исследователь-профессионал, а не просто хронист, т. е. В.Н. Татищев опирался на вполне научный для своего времени исследовательский подход. Он тщательно собирал исторические сведения и факты, учитывал и иностранные свидетельства, сопоставлял и анализировал данные, получаемые из различных источников, рассуждал об их содержании и достоверности. И на этой основе стремился выявить закономерности исторического процесса. В свое время В.Н. Татищев открыл исторический закон: «ремесла причина городов». Но это и социологический закон, выражающий отношение между ремеслом и городом как институциональной формой организации общественной жизни.

В.Н. Татищев открыл и ввел в научный оборот несколько ценных источников по русской истории, в том числе «Русскую Правду» и «Судебник Ивана Грозного». В распоряжении В.Н. Татищева были и другие уникальные источники: Раскольничья летопись, близкая к Ипатьевской, но явно ей предшествующая. Другой уникальный источник – Ростовская летопись, которую В.Н. Татищев подарил Английскому академическому собранию, но она пропала, и до сих пор еще не найдена. К сожалению, не дошли до нас и другие источники, которыми пользовался В.Н. Татищев: его собрание рукописей сгорело в пожаре в XVIII веке. Благодаря этим летописным источникам в его «Истории Российской» содержится большое число сведений, которых нет ни в Лаврентьевской, ни в Ипатьевской летописях. Именно по этим летописным сводам обычно издается «Повесть временных лет» в качестве первого летописного памятника. Имевшиеся в распоряжении В.Н. Татищева источники давали иную интерпретацию многих событий, и он вполне профессионально представил их в своем труде. Но на этой почве возникли обвинения в фальсификации, третирование и даже травля первого русского историка.