Гермиона надулась, отводя глаза в сторону.

— Зачем Тео рассказывать то, что я говорила о тебе?

— Он считает забавным, что я тебе так сильно не нравлюсь, — он перевернул страницу, но замер, устремив взгляд в одну точку на странице. — Учитывая, как давно я тобой интересуюсь.

— Что? — воскликнула она. Он поджал губы. — Ты ведь это не всерьёз.

— Думаю, я посчитал, что теперь все карты раскрыты, — мягко сказал он, пожав плечами, что скрыло напряжение в его челюсти.

Гермиона уставилась на него, забыв о своей книге.

— Ты постоянно ведёшь себя так, будто я раздражаю тебя одним своим существованием. Каждый раз, когда мы собираемся вместе, ты обращаешься со мной так, будто предпочёл бы быть где-нибудь в другом месте, и мы не можем провести ни одного вечера, не поссорившись…

— Ты закончила?

Его серые глаза на миг остановились на ней. Он откинул голову назад на диван, проводя рукой по волосам.

— Да, — вздохнула она.

— Если ты не заметила, — сказал он, — это происходит в обе стороны. Как я уже сказал прошлой ночью: это просто то, что мы делаем. Мне гораздо проще согласиться с этим и делать вид, что мне всё равно, чем сидеть и позволять себе зацикливаться на том, что никогда не произойдёт — по крайней мере, я думал, что никогда не произойдёт до прошлой ночи.

Слова роились в её сознании, но никак не могли уложиться в голове и обрести смысл. В течение многих лет она подавляла каждый проблеск интереса к нему, потому что считала это необоснованным и односторонним; она запрещала себе думать о нём в таком ключе.

— Ты должен был рассказать мне.

— Зачем? — он наконец-то повернулся, чтобы посмотреть на неё. — Чтобы ты чувствовала себя неловко? Или чувствовала вину? Даже если бы это было, по странной случайности, взаимно, ты никогда не забудешь, как я относился к тебе. Даже если бы мы попробовали, это бы не сработало, как только сияние померкло бы и реальность опустилась бы на нас, — его голос упал до шёпота, и он поднял руку. — Вот почему это пугает меня.

Гермиона смотрела на него, с болью осознавая, как гулко бьётся её сердце.

— Меня это тоже пугает. Но не из-за этого. Я не думаю, что мы должны всё забыть, чтобы простить, Малфой. Я убедилась, что ты уже не тот мальчик, каким был, даже когда ты из кожи вон лезешь, чтобы меня раздражать. Я видела, как ты ведёшь себя с Тео, и даже с Гарри и остальными нашими друзьями. И… может быть, именно поэтому, несмотря на то, что мы всё ещё постоянно ссоримся, ты мне тоже небезразличен. Я напугана только потому, что эта магия кажется мне утратившей контроль, как будто это огромный прыжок веры во что-то, чего я не могу предвидеть или понять.

Он так долго держал её взгляд, что она переместилась в своём кресле, и напряжение осело на них, как одеяло.

— Я прекрасно это понимаю, — сказал он наконец и, переведя дыхание, положил руку на её. — И мне жаль, что ты так себя чувствуешь. Я знаю, что не даю тебе покоя — возможно, даже чаще, чем следовало бы, — но я очень уважаю тебя, Грейнджер.

Поражённая, она переплела пальцы с его пальцами.

— Похоже, нам нужно узнать друг друга получше.

Искренний оттенок теплоты коснулся его губ так, что она почувствовала, как он пробуждает в ней интригу, которую испытывала к нему прошлой ночью.

— Не могу сказать, что мне не нравится эта идея.

Улыбнувшись ему, Гермиона вернулась к чтению. Малфой продолжал держать её за руку, и это ощущение отвлекало её от его близости. По ней проносились волны энергии, зарождавшиеся в месте, где их связывала красная нить; она не могла не задумываться о том, каковы условия связи, о которых он читал.

Признать и принять.

Большая часть объёмистого тома, который она пролистала, не имела отношения к их конкретному случаю, но её взгляд остановился на объяснении родственных душ.

Магия природы, которая управляет связью родственных душ, является древнейшей и самой чистой магией, которая когда-либо существовала. У каждой души, вошедшей на физический уровень этого мира с начала времён, была другая, спутница, чтобы дополнить её. Большинство людей никогда не обретут свою вторую половинку, но в редких случаях две души встречаются, и все остальные проявления платонической или романтической любви меркнут по сравнению с ними.

Родственная душа — это неотъемлемая, неизбежная и по самой своей природе воплощение связи между людьми.

Потребовалось несколько долгих вдохов, чтобы Гермиона поняла, что её трясет, и она шмыгнула носом, когда слеза грозила вырваться наружу.

— Мерлин, Грейнджер, — хмыкнул Малфой, не отрываясь от своей книги. — Я знаю, что я далеко не самый лучший твой выбор, но ты не должна плакать.

Поскольку она ничего не ответила, он поднял голову и нахмурил брови, увидев выражение её лица. Гермиона свободной рукой передала книгу и коснулась нужного абзаца. Лицо Малфоя оставалось невозмутимым, пока он читал.

— О.

— О, — эхом отозвалась Гермиона, сжимая его руку. Эмоции переполняли её до такой степени, что она не была уверена, что сможет справиться с ними.

Когда он повернулся к ней, его брови сошлись в печали, и она потерялась в бурных серых глубинах его глаз.

— Это всё кажется нереальным, и многое нужно принять, Грейнджер. Но магия не лжёт, и… если всё это реально и правда, я обещаю тебе, — он тяжело вздохнул, — что сделаю всё возможное, чтобы быть достойным тебя.

Слёзы хлынули из её глаз, скатываясь по щекам, но Гермиона видела только его, его руку в своей, его взгляд, устремлённый на неё, как будто он мог пронзить её насквозь, за её пределы, в ту душу, на которую он претендовал.

— Хорошо, — вздохнула она, слова подводили её от запутанной и сложной связи, танцующей в её сердце. — Я думаю… может быть, сейчас мне трудно осознать всё это, но я не в силах отрицать, что это чувство… правильное.

— Это правильно, — тихо повторил он. Он закрыл книгу и убрал стопку в чемодан. — Хватит исследований на сегодня — может, найдём себе какое-нибудь развлечение?

Гермиона смахнула слёзы со щёк и улыбнулась.

— Звучит неплохо.

***

Малфой аппарировал их обратно в Лондон. Трудно было скрыть тонкую красную ленточку, связывающую их, и ни один из них не хотел раскрывать правду о произошедшем, поскольку они ещё не успели как следует смириться с этим.

К удивлению Гермионы, он предложил им остановиться в маггловском Лондоне; солнце светило над ними, и она чувствовала, как постепенно с её тела исчезает напряжение. Он взял её руку в свою, пока они бесцельно шли, и лента, протянутая между ними, ослабла настолько, что она могла бы подумать, что она исчезла, если бы не то, как она оставалась обвитой вокруг её пальцев.

Она не могла отрицать магию связи, возникающей при его прикосновении.

Понимая суть сложившейся ситуации, она не могла побороть в себе ту часть, которая противилась этой идее. Она чувствовала себя так, словно у неё отобрали важное судьбоносное решение, и предлагали некую законченность, с которой она была не совсем согласна.

Но всё же… Не боялась ли она признаться себе в том влечении, которое со временем возникло к мужчине рядом с ней?

Мысль о том, что он испытывал к ней обоснованный интерес — даже до появления связи — принесла ей некоторое утешение. Особенно осознание того, что это касается не только её, и она не сошла с ума.

Ощутимая совместимость, которую они испытали прошлой ночью, тоже не мешала.

Несколько часов они бродили по улицам Лондона, разговаривая с такой лёгкостью, которую Гермиона даже представить себе не могла. До тех пор, пока они находились в обществе друг друга, их отношения при любой возможности становились напряжёнными. Было приятно осознавать, что впредь такого не будет.

К тому времени, когда они вернулись в квартиру Малфоя после обеда, Гермиона отметила, что чувствует себя лучше, чем утром, после их пробуждения.

Она не могла отрицать своего растущего влечения — как физического, так и эмоционального — но вопрос о связи навязчиво нависал над ними.