Иначе мне просто себя уважать станет не за что.

Когда я доехал до пит-лейна, то чувствовал себя лишь чуть менее погано, чем в гонке. Из-за давящей боли я не мог сфокусировать взгляд, всё расплывалось. Дыхание, правда, маленько восстановил, но кровь в висках всё ещё стучала молотом Тора.

Тем не менее, я был настроен решительно. Заключительная, двадцать первая, гонка сезона – и на кону титул первого в истории чемпиона Североевропейской зоны в классе «Формула-4».

Определённо, надо будет постараться, чтобы и на этот раз опередить Нико Кари.

Я остановил болид около грид-гёрл с указателем номер два – между белыми машинами победителя и призёра. Подрагивающими из-за отходняка руками кое-как расстегнул ремни, вытащил руль и стал выбираться из кокпита.

Когда перелезал через борт, закружилась голова, и я еле успел упереться руками в обшивку. Руль, лежавший дисплеем вниз на носовом обтекателе, при этом упал на асфальт.

Пошатнувшись, я спрыгнул на дорожку, поднял руль и с третьей попытки вставил его в крепление внутри кокпита. Захотелось немедленно стянуть шлем и вдохнуть полной грудью свежий прибалтийский воздух, но я заставил себя потерпеть, поднял визор, дал «пять» подошедшему Ахмеду и повернулся к Нико, чей шлем сверкал на солнце пёстрой разноцветной окраской.

– Отличная гонка, – выдохнул, протягивая руку.

– Да, точно, – сказал Кари, ответил на рукопожатие, и мы вместе начали снимать головную защиту. – В начале сезона ты спрашивал, как мне удалось тебя обойти; теперь же задавать вопрос впору мне самому.

– Да как сказать… Я просто решил поездить немного без тормоза. Как видишь, помогло.

– Ты псих! – покачал головой Нико.

– Есть немного…

Мы стукнулись кулаками, и я повернулся к подбежавшему Игорю. Механики уже утаскивали болиды в боксы.

– Молодец, Миш, – сказал инженер, хотя вид его показался мне излишне серьёзным для ободряющих слов. – Двадцать пять очков плюс быстрейший круг. 1:11.666 – лучшее время уик-энда, почти рекорд трассы; даже не знаю, как тебе это удалось. Разрыв теперь всего семь очков… Ты как себя чувствуешь? Голова не кружится?

Он замолчал, потому как именно в этот миг меня угораздило качнуться в сторону и опереться на кромку кокпита, чтобы не упасть.

– Так, идём со мной. – скомандовал инженер, ухватил меня за плечо и потащил к зданию автодрома, прочь от снимавшего всё это дело оператора.

Возразить я не успел. Да и не пытался. Понимал, что сейчас хорохориться не стоит.

Задержавшись только для того, чтобы я прошёл взвешивание, мы проследовали в кабинет врача команды.

Тот как будто сразу оценил моё состояние.

– Опять голова? – взглянул он на меня поверх очков и тут же принялся что-то писать свои личным тайным шифром.

– так, намного…

У Игоря звякнул телефон, и инженер, извинившись, выскочил в коридор, оставив меня наедине с одним из главных препятствий на пути к победам.

– Дай руку, – сказал врач, и я неохотно подчинился.

Он пощупал пульс – и спустя секунд двадцать помотал головой с выражением явно неодобрения.

– Нет, так не пойдёт. Всё, на этот год ты своё откатал. Давление померим – и решим, что с тобой потом делать…

– Осталась одна гонка, – процедил я, ощущая, как череп изнутри буквально раздирает на части. – Двадцать семь минут за рулём. Тридцать, считая прогревочный круг и заезд в боксы. Чего вам стоит? Разве это так много?

– Для тебя – много, – отрезал он и застегнул на моём плече манжету тонометра. – А насчёт того, чего мне… если ты помнишь, я уже дважды поддавался на твои уговоры… Что, если гематома появилась в твоей тупой башке ещё в мае, а всё это время ты, подключив отца, упорно водил меня за нос? Хватит уж – отвоевался! В конце концов, второе место в сезоне тоже неплохой результат…

– Для кого как… – пропыхтел я.

– Ну извини – поборешься за титул в следующий раз… М-да, показатели незавидные. Что могу сказать: иди пока отдохни, а как в Москву вернёмся – тотчас на обследование.

– Насчёт обследования согласен, сам собирался потратить осень на лечение… А вот по поводу того, что делать сейчас, не соглашусь.

Стиснув зубы, я повернулся к доктору и заглянул ему в глаза. Так, как умел смотреть лишь мизантроп Шумилов.

Врач отвёл взгляд практически сразу. Видимо, не понравилась в прошлый раз игра в гляделки.

– Даже не проси. Я аннулирую твой допуск до выступлений.

– А если подумать?

– Не начинай, Жумакин!

– Нет, это вы не начинайте!

Я вскочил со стула и треснул ладонью по столу на глазах у опешившего доктора.

Удивительно, но боль куда-то ненадолго ушла. И зрение как-то в момент сфокусировалось на его физиономии.

– вы не знаете, что значит – находиться в гоночном болиде, мчащемся на огромной скорости! Да, это нагрузки, но в то же время для кого-то это может быть и терапией! Мне плохо ровно настолько, насколько я так считаю! Вы сами видели, что ухудшения проявлялись намного сильнее за пределами трассы! А для меня сейчас, может быть, принципиальный…

Я уже не кричал, как в начале своей тирады, а шипел, уставившись в его застывшее лицо.

– …шанс, которого в будущем может и не представиться! И будьте уверены: за рулём со мной ничего не случится. Из ситуации в Ахвенисто я сделал выводы – и теперь продержусь эти грёбаные двадцать пять плюс один. И мне всё равно, как я поеду: прямо так или выпив две таблетки обезболивающего, – я поеду. Ставлю вас перед фактом. А вот это, – я взял со стола бумажку, которую доктор в начале разговора принялся заполнять, – я у вас забираю. До закрытия сезона несколько часов. Потерпите, будьте любезны.

– Михаил, ты совершаешь очень большую ошибку, – покачал головой врач.

– Пусть так. Но это будет только моя ошибка.

На последних словах я ткнул себе в грудь пальцем, чтобы подчеркнуть сказанное… И тут за моей спиной негромко хлопнула дверь кабинета.

Игорь вернулся. И весьма, на мой взгляд, вовремя.

Но вот видом посерьёзнел ещё сильнее.

– Миша, мне тут механики звонили… – сказал инженер, и я с первых же слов почувствовал недоброе. – В крайних гонках ты сильно нагрузил двигатель, и теперь нельзя поручиться, что на нынешнем комплекте деталей ты сможешь проехать оставшуюся гонку. Увы, придётся, как в Сочи, заменять кое-какие элементы… Извини, но лучше получить штраф в десять мест и финиш в очках, чем сход из-за отказа мотора. А чемпионом ты однажды обязательно станешь, я уверен…

– Так, стоп, – прервал его я. – Игорь Владимирович, вы знаете, что в этом сезоне гонки выигрывались максимум с четвёртого места на решётке?

– Миш, так будет правильнее. Лучше перестраховаться.

– Этой машине осталось проехать по трассе каких-то шестьдесят километров. И я убеждён, что смогу пилотировать её так, чтобы доехать до финиша без фатальных последствий. – В такт словам я качал рукой с выставленным указательным пальцем. – Не надо ничего менять. Поеду так.

– Ты себя слышишь, Шумахер недоделанный?.. – вклинился было врач, но я его перебил:

– А, да… Игорь Владимирович, проследите, пожалуйста, за тем, чтобы товарищ доктор не прикасался к бумагам – хотя бы до прогревочного круга финальной гонки. Извините, мне пора идти.

Закрывая за собой дверь, я услышал обрывок разговора между гоночным инженером и врачом команды.

– …Вы что-нибудь понимаете?

– Детское упрямство играет…

– Но это для него, должно быть, и правда важно… Может быть, дадим сейчас ему ещё один шанс?..

Дальше я не слушал. Мне это было безразлично.

Что бы они там ни решили, я всё равно выйду на старт. И докажу, что списывать меня со счетов пока рано.

Вот разве что выпью перед стартом пару таблеток. И вообще всё будет идеально.

Чёрт возьми, как же мне плохо.

Анальгин, съеденный после награждения, ничего не решил. Как и две но-шпы перед стартом, провезённые утром на автодром в нагрудном кармане.