Ларкатал, же, а вслед за ним и Кирион, все лучше понимали, что перед ними отнюдь не человек, который в чем-то может даже не подчиниться Саурону. И это понимание для эльфов было куда важнее, чем смысл слов, сказанных очередным умаиа.

— Ты говоришь не о том. Хочу, не хочу, считаю достойным, не считаю… Это просто немыслимо. Невозможно, — ответил Ларкатал. — И если бы я согласился теперь, после того, что осознал, то утратил бы то, чего так жаждет Саурон. Но ты не поймешь этого, Темный. — Нолдо считал, что целитель не поймет его отнюдь не по незнанию того, что такое Свет: аину не просто знал о Свете, он некогда жил в нем; но умаиа отрекся от него, и стал безумным. Потому объяснять что-либо ему или Саурону было бессмысленно.

***

Смысла притворяться человеком больше не было, и Эвег мысленно позвал орков. Те вошли почти мгновенно, ведь они были в коридоре, и одним из них был Больдог. Двое орков подошли к Кириону, двое к Ларкаталу.

— Сам ляжешь или помочь? — поинтересовался Эвег.

После угрозы применить силу Ларкатал тем более не хотел покоряться. Эльф долго сдерживал себя, беседуя с врагом, но теперь нолдо знал, что ни ему, ни его товарищам пощады не будет, а значит нечего бояться и можно сделать то, что и подобало воину: ударить.

Эвег молча кивнул оркам — те были готовы скрутить пленников. По два орка на эльфа оказалось маловато, но Больдог всегда был готов применить Волю. И Ларкатала, ударившего одного из парней головой о каменную стену, так, что тот затих, немедленно настигла такая боль, что эльф застыл в движении, беззвучно хватая ртом воздух, а затем скрючился на полу. Растянуть на кровати скованного болью проблемы не составило, и орки быстро привязывали нолдо за руки и за ноги к спинкам кровати.

С Кирионом, после короткой борьбы тоже справились, и вскоре тиндо лежал на второй кровати, на животе, с заломленными руками, стянутыми веревкой, в неудобной и болезненной позе. Видя безысходность и ужас их положения, глаза Кириона расширились, он попытался дернуться, но не смог. А нолдо, напротив, с удивлением осознал, что сейчас стал свободнее, чем был все это время. Теперь он был связан всего лишь веревками, а раньше был скован условиями и своим согласием; но теперь он мог сопротивляться так, как будет в его силах.

— Кто жил раньше в этой комнате, не знаешь? — усмехнулся Эвег, садясь рядом с Ларкаталом. — Уж не сын ли Артаресто с его наставником? Повелитель отвел тебе лучшие комнаты, а ты так неблагодарен.

Ларкатал не ответил, Кирион промолчал, а Эвегу слова пленников были и не нужны — и началось лечение. Эвег был почти бережным, не торопился и делал свою работу на славу. Это тело должно было быть готово к пыткам чем раньше, тем лучше.

Пока Эвег работал, он думал о словах нолдо:

— Я и правда не понимаю тебя, эльф, — неторопливо говорил целитель, временами, когда нужно было сосредоточиться, делая паузы. — С тобой обращались, как с принцем, все твои желания, даже невысказанные, учитывались. Я не помню, чтобы хоть одному пленнику досталось такое отношение. Ради тебя не трогали никого: ни Верных Финдарато, знающих все о Наркосторондо, ни Линаэвэн, что давно ведет переговоры со всеми соседями для Финдарато. Сколько всего хранится в ее прекрасной головке? Но ради тебя Повелитель отложил нужды войны, поставил нужды своей души во главу угла. Думаешь, Владыка Севера это оценит? Нет, уверяю тебя. Маирон рискует. Но и ты не ценишь. И я не понимаю этого. Линаэвэн допросят как следует, Наместник Владыки должен знать о землях вокруг себя и о планах врагов. Из Линаэвэн вытянут все, что она знает, если будет нужно, в ее теле переломают каждую косточку, а я все сращу обратно. Но если дева каким-то чудом будет молчать, ее отправят в Ангамандо, где валараукар своими бичами вытянут из нее нужные ответы. Она не Маитимо, рано или поздно она заговорит. И произойдет это потому, что однажды отказался говорить ты. И отметь при том: не о тайнах, не о запретном.

Каждое слово впивалось в Ларкатала, как игла, и он бледнел и сжимал зубы. Пока нолдо мог повторять себе, что все, что говорит Эвег, «это только слова»… Но эльф понимал, что скоро страшные слова станут реальностью. И все же Темному он не ответил.

Целитель продолжал свою работу в тишине, пока спустя еще какое-то время Кирион тихо не застонал сквозь зубы. Эвег знал, что тинда уже не чувствует онемевших рук, он ощущал это своим чутким восприятием целителя.

— Больдог, развяжи Кириона. Еще не настало время пыток; пусть он просто нам не мешает.

Развязанный тинда ничего не мог сделать и лишь выдохнул:

— Будь проклят весь ваш Север…

— Ах ты гаденыш, — беззлобно, скорее укоризненно, буркнул Болдог (ишь ты, вместо благодарности начал проклинать) и ударил Кириона по лицу ладонью, разбивая губы.

— Не пачкай кровать кровью, — поморщился Эвег. — Скоро он окажется в подземелье, и там ты сможешь обучить его манерам. Насколько я вижу, этот из понятливых.

Ларкатал дернулся от таких слов, но сделать ничего не мог.

— Держись! — крикнул нолдо товарищу, сознавая, что его ждет. — Ты сильнее, чем думаешь: ты выстоишь. А этого палача и тюремщика убьют, не я, так другие. — Нолдо жалел, что не может ударить Эвега.

Вскоре целитель закончил лечение и собрал инструменты. Мертвого орка вытащили из комнаты, вслед за ним увели и Кириона, снова заломив эльфу руки. А Эвег вновь спустился в темницы: ему предстояло много работы. Пленных нужно было долечить, так, чтобы они были готовы к допросам уже сегодня.

***

Ларкатал, все так же привязанный к кровати, остался в комнате один. Он молчал. Думал то о Кирионе, которого утащили, то о других товарищах, и в голове нолдо одни страшные образы сменялись другими. Ларкатал отгонял их от себя, повторяя, что это все не правда, это его воображение — но образы возвращались.

Так прошло довольно много времени, и лишь несколько часов спустя, когда утро разгорелось вовсю, к привязанному нолдо зашел Саурон.

Волк сел рядом с Ларкаталом на кровать.

— Вот, похоже, и все, да? — вздохнув, спросил умаиа. — Я не стану тебя пока отвязывать, иначе ты на меня бросишься, а я не хочу этого. Во-первых, успокойся, все в безопасности, никого пока не тронули. Во-вторых, Ламмион не вернулся на рассвете, но я получил от него весть: он пострадал от бури и задержится. Но я не накажу за это Нэльдора, ведь задержка была неумышленная. Есть еще и третье: я позволил Линаэвэн стать гостьей моего повара-беоринга, который верно служит мне много лет. Ваш гонец думает, что может переубедить человека, отвратить его от Тьмы и я не буду мешать ей. Ну, что скажешь? Разве я не стараюсь для тебя?