— Ни я, и никто из эльдар никогда не применяли пытки, это для нас… ужасно; и я уверена, что никто из вас никогда не мог встретиться с подобным среди эльфов. Я хотела бы услышать от тебя прямой ответ, Больдог.

— Ты дева, не воин, ты мало что знаешь о грязной стороне войны, — хрипло ответил орк. — И ты не знаешь о страшных пытках, которым ваши подвергают нашего брата. Но меня ты можешь не бояться, я узнаю о твоих товарищах и расскажу тебе. — О да, он расскажет. Только когда рядом не будет Марта. Парню некоторые вещи пока знать не стоит.

— Я дева, не воин, но я знаю природу эльдар, — теперь Линаэвэн поняла, чьи слова повторял Март. И ей было горько видеть атани, из Друзей эльфов, поверивших Темным, и забывших, что их родичи были убиты Севером или страдали в плену в Ангамандо… — Я не верю тебе, Больдог, как и вы не верите мне, но легко узнать, кто из нас прав. Ты утверждаешь, что ты как воин знаешь о страшных пытках, которые применяют эльдар? Просто поклянись, что говоришь правду, — люди могли искренне верить в то, что им рассказали другие; но умаиа не был наивен и обманут, а сам сеял ложь.

За столом повисла тяжелая пауза.

— Мне своими глазами доводилось видеть, во что превращали эльфы захваченных парней, — медленно и жестко ответил орк.

Март и Эвэг опустили взгляд, немногословный Ханор молча положил руку на плечо орка и сжал губы, Фуинор молча ворошил еду в своей тарелке. Аппетит у всех, похоже, пропал окончательно, но Ханор тряхнул головой и первый продолжил есть: ибо нужно.

Линаэвэн покачала головой. Умаиа сумел ответить на прямой вопрос так, что «подтвердил» людям, что говорит правду, хотя не дал клятвы, а четкую фразу о страшных пытках заменил на расплывчатое: «видел, во что превращали». Убитые стрелами или мечами — это тоже «во что превращали».

— Ты, небось, ненавидишь нас, Линаэвэн? — спросил Больдог.

— Наверное, вы не поверите, но нет, — ответила дева. — Я осуждаю вас, не доверяю вам, могу прийти в гнев из-за ваших действий, но ненависти к умаиар я не питаю; а атани скорее сострадаю: за что бы мне их ненавидеть?

— Почему же мы тебе не поверим, — возразил Фуинор. — Я рад, что ты так относишься к умаиар, оркам, людям, потому что мы относимся к вам точно так же. И, значит, не все еще потеряно, и мы можем не только убивать друг друга, но и разговаривать, и жить в мире. — Фуинор усмехался про себя: Линаэвэн в любом случае послужит Тьме, не информацией, так своими словами, тем, что еще больше убедит Марта и навсегда отдаст его душу Мэлькору.

А Линаэвэн размышляла, возможно ли жить в мире с тем же Больдогом? Ведь Тьма и Темные желают уничтожить Свет, но люди могли думать иначе… Линаэвэн не стала отвечать сразу и дала себе время подумать, вернувшись к еде.

— Да, если бы вы отказались от войны, разрушения, порабощения, хранили и украшали Арду, мы жили бы в мире, — подтвердила дева, думая какими эти умаиар были до падения. — В конце концов, в каждом есть Свет, и он не может быть уничтожен.

— Не мы начали эту войну, — заметил Фуинор. — И мы с радостью сложим оружие, как только нам не нужно будет защищаться. Но, боюсь, ты говоришь о мире, в котором наш дом разрушен, а мы подчиняемся Валар. Нашу свободу можно забрать у нас лишь силой, — и все собравшиеся за столом Темные согласно кивнули.

— Вы говорите, что только защищаете себя, свой дом и свою свободу. Верно ли я понимаю, что вы хотели бы жить подобно Эльвэ Тинголло, Государю Лэстанорэ (Дориата)? Не позволяя другим приходить в ваши пределы и действовать там против вашей воли. И вы готовы не вторгаться в чужие пределы, не вмешиваться в чужие дела, не покушаться на чужую свободу. Так?

— Мы не хотим быть, как Лэстанорэ, — возразил Фуинор. — Мы не хотим закрываться от мира, мы рады жить в дружбе, учить и помогать. Мы готовы протянуть навстречу пустые ладони, даже если в очередной раз поплатимся за доверчивость. Но мы не хотим крови.

Линаэвэн не нашла, что ответить, и снова повисла пауза.

— Часть из вас знает, что мое имя Линаэвэн, — наконец заговорила тэлэрэ. — Я же не знаю ваших имен, кроме Марта и Больдога.

— Если нам предстоит теперь часто встречаться, — согласился атан, — то надо знакомиться ближе.

И Темные представились: Фуинор, Эвэг и молчаливый Ханор.

— Чем ты будешь заниматься в крепости? — поинтересовался Фуинор.

— Помогать Марту готовить пищу, — ответила Линаэвэн, хотя даже не знала, что будет делать завтра. Она металась, волновалась, колебалась, подобно водам озера. И думала, поднося к губам вино: «Если бы я приняла решение и стояла на нем, то… с одной стороны, это могло бы быть ошибкой, но с другой, я хоть чего-то достигла бы. Если бы решила молчать во что бы то ни стало, ничего бы не выдала. Если бы последовательно решила соглашаться на все, что может облегчить участь товарищей, кроме совсем неприемлемого, то облегчила бы их участь. А так не достигаю ничего: и о Наркосторондо что-то выдала, и где-то товарищам могла помочь и не помогла, и с Мартом тоже, и прислуживать стала… Но если бы я смолчала, то оставила бы Нэльдора наедине с Сауроном; если бы отказалась сейчас готовить и идти в гости, то отказалась бы от любой возможности помочь Марту и оставила бы без пищи своих товарищей…»

А Март все это время пытался уложить у себя в голове мысль: Линаэвэн знала, что пока у Повелителя есть гости, ее друзей никто не тронет, и, зная это, не стала защищать своих товарищей, отказалась быть гостьей Повелителя, но при этом стала гостьей Марта. То есть отдала своих товарищей на допросы, а сама спряталась…

— Надеюсь, ты нас не отравишь, — попробовал пошутить Эвэг, зная, что отравить его было бы очень непросто. — А еще, надеюсь, мы узнаем друг друга лучше и подружимся. Скажи, тебе всего хватает? Быть может, что-то нужно?

— Конечно же, не отравлю, — с печалью ответила эльдэ, — и буду стараться, чтобы еда была вкусной и красивой… Что до нужды, то мне, кроме свободы, которой не получить, нужно немного. Быть может, в ваших силах помочь одному из моих товарищей?

— Чем ты хочешь, чтобы мы помогли ему? — спросил Фуинор.

— Мы сделаем все из возможного, — подтвердил Март. «И тогда Линаэвэн поймет, что ошибалась, думая о нас дурно».