Но среди пленников были и те, кто спрашивал себя — достоин ли он Света? Таким вопросом задавались и те, кому уже доводилось сталкиваться с колдовством Севера — Тардуинэ, догадываясь, что за ним наблюдают или хотя бы подслушивают, напряженно поднял голову, и во весь голос, громко и четко, произнес:

— Мы будем достойны. А ты — никогда.

***

Для Хэлйанвэ и Акаса (ради Ларкатала) сделали перерыв в допросе, и нолдор удалось передохнуть и наконец-то поесть. Они пропустили обед, но заклятья, наложенные на пищу, не развеялись, и потому Фуинор сохранил для нолдор их порции и теперь разогрел и передал пленникам.

Хэлйанвэ, рожденный уже после Исхода, тяжелее переносил бессмысленную пытку. Юный нолдо хотел согласиться стать гостем, но сдерживал себя, видя, что товарищ молчит. Акасу, старшему в паре, было тяжело смотреть на юношу, но все же он, даже после этих непростых и, казалось, напрасных часов страданий не сомневался в своем выборе и думал так же, как и в начале: нельзя уступать и продаваться Врагу.

Когда пленникам сказали, что им сейчас принесут еду, нолдор ждали, что это будет отвратительное орочье варево, приготовленное Темными кое-как, но нет: еда было прекрасной. И орки не преминули сказать, кто именно ее делал.

Акас принялся за еду и печально покачал головой — ему на ум пришло дыхание моря; конечно, Линаэвэн не могла не вложить такой образы… Нолдо съел еще несколько ложек и вдруг вскинулся, и лицо его исказили боль и гнев: направленный не на Саурона, а на Валар. Сколько нолдор и тэлэри не сразили бы друг друга, если бы вестник явился не только к Тириону, но и к Альквалондэ, и сказал тэлэри то же — что Валар не будут препятствовать Исходу? А после сколько родичей погибло в колдовской буре? А потом случился Араман и Льды…

Акас, воин Лорда Тйэлкормо, никогда не видел всего этого, как видел теперь — крошащиеся, бесконечные льды и снег, и несущийся над белым безмолвием пронизывающий ветер. Но… они, уплывшие на кораблях, не знали, что так случится, и не желали никому такой злой судьбы…

Хэлйанвэ, рожденный уже после Исхода, был огорчен скорее тем, что Линаэвэн заставили как рабыню готовить на кухне, чем родившимися в уме образами. Для него это были мимолетные и не слишком приятные видения, но не более того

***

Темнело, и Волк удовлетворенно выпрямился, отойдя от сплава серебра, что он только что залил в форму, направляя металл своей волей и создавая изысканнейшие завитки и волны. Будь это обычная заколка, хватило бы на все и часа, но чары требуют времени, особенно такие, что будут неприметны и словно бы вплетены в сами волны.

***

В этот день из-за непогоды стемнело раньше обычного, и когда Март, уже переодевшийся из рабочей одежды к ужину, вновь пришел к Линаэвэн, на улице была ночь.

За окнами крепости легкий дождь сменился порывами сильного ветра — наступал черед осенних гроз.

— Ты готова, госпожа? — спросил беоринг, когда Линаэвэн открыла ему дверь и отступила, пропуская в комнату.

— Да, — не без удивления ответила тэлэрэ: адан не спрашивал ее, готова ли она вновь идти готовить, так почему спрашивает готова ли идти ужинать? — Отчего ты спрашиваешь? Это будет особый ужин?

— Вовсе нет, — в свою очередь удивился Март, — самый обычный ужин. Повелитель каждый вечер собирает за столом своих командиров и друзей. — В голосе Марта слышалась нескрываемая гордость.

Но Линаэвэн, получив ответ атана, прикрыла глаза и задержала дыхание.

— Когда я предположила, что согласие идти в гости к тебе, как ты предложил мне, означает согласие идти в гости заодно и к твоему повелителю и беседовать с ним, ты так возмутился… Но сейчас ты делаешь именно то, что я и ожидала: ведешь меня на ужин и беседу с Гортхауром. Помнишь ли ты те свои слова? Понял ли, что я говорила о сути, не о названии: о том, чтобы не разговаривать с Гортхауром, не приходить к нему больше, не сидеть с ним за одним столом, а не просто именоваться или не именоваться его гостьей? Знал ли ты в тот момент, что поведешь меня к нему на ужин или совершенно не ожидал, что так случится?

Вопросы для Линаэвэн были серьезными, а не риторическими, но в голосе тэлэрэ не слышалось гнева. Атан слишком явно не понимал, что делает, и объявлял о своих намерениях с такой гордостью, что это походило не на обман, а на повреждение рассудка. Но может быть, если спросить его прямо, Март заметит противоречие в своем поведении… а если повреждение слишком глубокое, хотя бы выявится, что с ним. Например, если Март возмущенно объявит, что они никогда не говорили ни о чем подобном прежде.И тэлэрэ продолжила:

— Понимаешь ли ты, Март, что такой ужин для меня это испытание, после которого мне нужно будет приходить в себя? — дева вздохнула, посмотрела на беоринга и заключила: — Но я готова вытерпеть и это ради тебя.

Март с изумлением смотрел на эльдэ. Он уже знал, что ложь и хитрость для ее народа так же естественна, как для волка охотиться, и все же встречаться с этим лицом к лицу Марту еще не доводилось. Атан лишь диву давался, как искренне может притворяться Линаэвэн.

С каменным лицом, стараясь не передавать эмоций, горец выслушал свою «гостью», полную лицемерия и яда: Март сам уже не знал, сможет ли он ей помочь, или дева слишком глубоко испорчена? Повелитель не мешал ему общаться с эльдэ, лишь сказал быть осторожным — отчего? Верит ли Повелитель, что Март справится, или просто хочет показать другу всю порочность эльфов, чтобы и тени жалости к ним не осталось?.. Вслух же Март сказал:

— Сегодня ты говорила, что хочешь следовать за мной, увидеть мир, как его вижу я, жить жизнью, какой живу я, а теперь ты пытаешься заставить меня отказываться от моей жизни, обвиняя меня в обмане и говоря, как тебе трудно выполнить, что сама же и обещала? — Март был в смятении. Ведь еще днем она так, казалось, искренне плакала, неужели и это был лишь эльфийский обман, один из тех, которым эльфы когда-то подчинили его народ?

Линаэвэн слушала беоринга с изумлением. Дева точно помнила, что не произносила таких или подобных слов… Возможно, это Саурон внушил атану, что тэлэрэ говорила, или даже обещала что-то подобное; или чары, опутавшие разум Марта, так исказили и преломили ее слова? Как бы то ни было, Линаэвэн посмотрела на беоринга с жалостью.

— Март, — тихо сказала дева, — я не в обмане тебя винила сейчас, а пыталась разобраться, понимаешь ли ты, что для меня значит этот ужин и помнишь ли ты о чем мы говорили, и чтобы разобраться, я спрашивала тебя… И я не отказываюсь идти с тобой. Но о таких вещах нужно предупреждать заранее: неужели ты не догадывался, что для меня такой ужин будет тягостным? И если бы ты сказал прямо и заранее, я могла бы морально подготовиться, — Линаэвэн покачала головой, и не давая Марту ответить, продолжила. — Могу я попросить тебя? Когда в следующий раз ты соберешься сделать или предложить мне что-то, или ожидаешь от меня каких-то действий, не держи при себе то, что… ты считаешь очевидным. Не подразумевай, но говори обо всем вслух. Я вижу, что мы… рассуждаем не одинаково.