— Я? — удивился Ларкатал. — Я понял бы, если бы важными были Линаэвэн, Ароквэн, Акас, Морнахэндо, даже ты; ведь Саурон думает, что ты должен убедить в чем-то Кириамо. А я просто один из воинов отряда. И если я все же важен для Саурона, то, думаю, это потому, что я сказал что-то, что внезапно оказалось значимым лично для него, а не для Ангамандо и войны. Но что именно я сказал, что ему от меня нужно, я не понимаю…

***

Ближе к вечеру, в дверь комнаты Линаэвэн постучал Март и пригласил тэлэрэ готовить вместе с ним ужин.

— Доброго вечера, — приветствовала Марта дева, думая про себя, что, возможно, часть приготовленной ею еды отдадут Саурону… и она, уже зная об этом, сама согласилась идти и готовить… Но она делала это ради атана, ради возможности помочь ему. К тому же эльдэ немного утешала мысль, что благодаря ее жертве другие пленники не останутся без пищи и получат незримую поддержку Линаэвэн через те чары, что дева накладывала на приготовленную еду. И тэлэрэ напомнила Марту о том, что ее тревожило:

— Сейчас мы идем готовить, но после я хотела бы справить тризну. Где мы могли бы совершить ее?

Конечно же, Март помнил, об их договоренности и планах и ободряюще кивнул Линаэвэн, хотя ее нетерпеливость слегка удивила беоринга:

— Я думаю, после ужина, когда я все уберу, мы можем подняться к тебе в комнату, здесь нас никто не потревожит. Я принесу хлеб и вино, и мы сможем помянуть погибших в этой нелепой войне.

Для Линаэвэн Охта Вэрканаро (Дагор Браголлах), как и вся война с Врагом, отнюдь не была нелепой, но тэлэрэ знала, насколько обманут и запутан атан. Так что… хорошо, что, по крайней мере, он готов поминать павших…

***

Работы на кухне в этот час было много, и на разговоры у Линаэвэн и Марта времени не оставалось: дым стоял коромыслом, и все торопились, сновали туда-сюда. Да и не лучшее это было время для серьезного и горького разговора, который хотелось вести Линаэвэн. Поэтому эльдэ полностью сосредоточилась на хлебе и густой похлебке, почти каше, из лущеного ячменя, наверняка доставленного с Севера. Где, скорее всего, такие же пленницы, как она, готовили еду для других несчастных, а заодно и для тюремщиков, надсмотрщиков, палачей. И горечь и печаль неизбежно будет отдаваться эхом в их пище, и не быть приготовленному в плену, таким же, как на воле…

— Найдется ли среди трав лаванда? — спросила Марта эльдэ: с ней такая похлебка могла бы стать куда вкуснее и ароматнее.Лаванды на кухне не нашлось, хотя были другие травы*(1). Но Март живо заинтересовался и расспросил, что Линаэвэн хотела делать с лавандой, как будет без нее, чем заменить и так далее. Да и потом, кто знает, быть может, со временем Повелитель найдет для него и лаванды?

Линаэвэн не делала секретов из своих знаний и делилась ими с Мартом. А еще — вновь старалась поддержать товарищей и пела для них песню чар, побуждающих вспоминать о просторах под звездным светом: пусть ее заклятья всколыхнут в памяти пленников картины минувшего, и эльфы ненадолго словно вырвутся из плена…

Март опасался эльфийского колдовства, но во всем остальном слушал тэлэрэ и старался подмечать, что и как она делает, хотя и не всегда мог находиться рядом, а когда последний котел был повешен над огнем, и последний хлеб был убран в печь, беоринг предложил Линаэвэн:

— Теперь здесь и без нас справятся, давай я провожу тебя, ты сможешь отдохнуть до ужина.

— Спасибо тебе, — ответила дева.Про себя она думала о поваре, которого жизнь в крепости врага, рядом с пленными и подвергаемыми пыткам, отнюдь не печалила… хотя он и был добродушен. И даже старался помочь ей, хотел избавить ее саму от мучений — стоило ценить это при том отношении и к эльдар, и к пыткам, что внушали Марту.

И Линаэвэн с грустной улыбкой пошла вслед за беорингом в свою комнату, с тем, чтобы перед ужином встретиться вновь. Пока же у девы было время погрузиться в воспоминания, ища в них радость и поддержку; и подумать о том, что еще она может сказать Марту, чтобы образумить беоринга и открыть ему глаза на правду. А еще тэлэрэ думал об их пари с Гортхауром, которое все же подспудно тревожило ее. Если умаиа обещал отпустить пленника, очевидно, он был уверен в своей победе. Но сама Линаэвэн думала, что в этом сказывается его гордыня: Саурон полагает, что для него нет невозможного в мастерстве.

***

А Маирон тем временем «благословил» пищу для пленных, приготовленную Линаэвэн. Как и в прошлый раз, обладая большей силой и большим мастерством, Волк накладывая свои чары поверх чар тэлэрэ; при этом умаиа изменил лишь смысл песни Линаэвэн, расставляя акценты: звезды в вышине остались, но заклятье призывало пленника спросить себя, был ли он достоин того света в вышине? Есть ли ему на что надеяться, есть ли чего ждать?..

Даже те, кто распознает чары, не смогут отказаться от этой мысли. Зачем лгать там, где довольно полуправды?

***

Если зачарованный обед на всех действовал по-разному, то с ужином было иначе. Еда, приготовленная тэлэрэ, была вкусной и восхитительной, и съев ее, пленники с новой ясностью вспомнили, что над потолком их камеры, над крышей Волчьего Острова сияют звезды. И эльфы поднимали головы, вглядываясь в толщу камня, словно и правда могли различить за ним что-то…

И сокрушенно опускали плечи, потому, что печалью и горечью их настигал один и тот же вопрос: достойны ли они Света, есть ли для них надежда?.. И не нашлось в подземелье ни одного, кому не было бы в чем себя винить и кто имел бы крепкую эстэль.

Наблюдатели сообщили Маирону, кто из эльфов как держался, и для Маирона это знание было важным. Ведь чем меньше в пленнике эстэль, тем проще этого пленника сломать или заставить служить Тьме.

И все же Темные могли видеть лишь внешнее проявление, то, как эльфы опускали плечи и головы, но они не знали мыслей пленников, ведь нолдор не обсуждали свое состояние друг с другом.

***

Эльфы, сидя в подземелье, волшебным образом словно ощущали свет, нисходящий от звезд, но все они по-разному реагировали на свое видение.

Одни, как Нэльдор, думали, что Линаэвэн, наверное, хотела помочь товарищам стать тверже, помочь остаться верными Свету даже в тюрьме, чтобы пройдя все испытания, они стали достойными Света.

Другие, как Ароквэн, сначала испытывали чувство вины и угрызения совести… пока им не приходило в голову, что, должно быть, то, что они ощущали, было на самом деле состоянием Линаэвэн: должно быть, это она сомневалась в себе и печалилась. При этом такие эльфы считали, что, думая о Линаэвэн вместо себя, они испытывают сострадание, хотя в действительности переставали ощущать вину, взваливая ее на другого.