Больдог был доволен — Тандаполдо делал то, что желал Повелитель: раз голуг не опустил голову с виной, раз не стал спорить и защищаться, то, скорее всего, оттого, что и не видел своей вины. Пусть так дальше и будет: гордыня, самомнение, самопрощение — это то, что нужно было развивать в пленнике. Теперь нужно было добавить эльфу чувство собственного превосходства. Для этого подошел Фуинор.

Умаиа плавно возник в дверном проеме, глянул косо на Больдога и, покачав головой, сказал:

— Захлопнись, орк, — лишь трое из всех пленников знали, кто такой Больдог, а знай и больше, не беда, обращение Больдогу подходило. — Тандаполдо держится лучше всех прочих: он единственный, кто провисел все три часа без единого стона. Но даже этот герой лишь вещь сейчас, пока не передумает, так что оставь их, иди займись делом. Линаэвэн захотела работать на кухне, вели принести ей дров.

И оба Темных ушли.

То, что незнакомый умаиа хвалил молчание Тандаполдо, звал его героем, было поводом для гордости нолдо — один из врагов признавал его стойкость, тогда как Саурон недавно насмехался. Но внезапно в голову Тандаполдо пришла еще одна мысль: что если умаиа сейчас говорил это вовсе не ему, а Морнахэндо, чтобы задеть товарища еще больше?

…Но разве Морнахэндо вел себя неподобающе воину?

— Не слушай его, главное выдержать, и ты выдержишь, — произнес Тандаполдо и осекся, несмотря на свою выдержку. Потому что дальше лучшей поддержкой было бы сказать, что не сдержать стонов не так важно. Но сам Тандаполдо вчера согласился пойти к Саурону как раз из-за этого.

А сейчас ему оставалось только наблюдать…

Через какое-то время в их камеру снова пришел орк, и высек растянутого Морнахэндо кнутом. Слыша, как товарищ кричит, Тандаполдо рвался в ремнях, но, конечно же, освободиться не мог.

***

Стоны, и тихие, и почти срывающиеся в крики, долетали до ушей Нэльдора. Нолдо, лежа, слышал своих родичей: они были здесь все время, что он провел в ванной, за столом с Сауроном, в мягкой постели. Эльф припомнил слова Линаэвэн: другие будут рады, что его не мучили, и то, что он принял, было не наградой, а лишь возвращением малой части отнятого; только товарищи и под пыткой ничего не выдали, а он сам, отдыхая, проговорился. И может быть, их, в самом деле, не мучили, пока он не сказал о Нарготронде. Пока Саурон не видел в других ничего… полезного для себя.

***

Звуки в подземелье распространялись так, как того хотел Фуинор, бывший ученик Ирмо. Нэльдор слышал стоны эльфов, но не разговоры тюремщиков. Теперь Больдог, и не думавший заниматься дровами, подошел к камере юноши, зная, что и его не услышат ненужные уши, и заговорил через прорезь в двери камеры.

— Ну, как тебе, парень, нравится, как родичи поют? Это они еще не в голосе, только распеваются: послушаешь, как дальше будет. Вчера господин был милостив к тебе, две пары ради тебя отдыхать послали, да за Линаэвэн пару, да две пары сами нашли, чем Повелителя умаслить. А теперь ты тут, и больше своим дружкам ничем не поможешь. Сиди и слушай. Как только Ламмион вернется, тоже для тебя запоет, а девка, которую ты Повелителю отдал, и того раньше соловьем заливаться станет. Как у нее голосок, нежненький?

Нэльдора, лежавшего на деревянной лавке, от слов Больдога как подбросило. Он знал, что это не просто орк, а умаиа, и все же нолдо очень хотелось напасть на тварь, чем-то бросить в умаиа… вот Саурон посмеется.

— Мерзкие твари… — Нэльдор был переполнен чувствами.

Линаэвэн. И брат. Вот чем грозили Темные.

Больдог за дверью ухмыльнулся:

— А ты чего ждал? Тебе предложили ее защитить, ничего, вообще ни-че-го от тебя не требуя взамен, но ты сам отказался, а теперь это мы твари, а ты, значит, вообще ни при чем. Дурак ты: тебе предложили то, что мало кому из пленников предлагают, а ты все профукал и теперь еще других винишь.

Юноша мотнул головой, закусил губу. Не требовали ничего… Он оказался полезен Саурону, и еще был бы полезен, если бы не отказался быть «гостем» Продолжать разговоры — значило выдать Врагу что-то еще; Нэльдор был уверен, что этого не избежать. Он был не мудр, не хитроумен и даже не слишком осторожен, как бы ни старался. А отказаться говорить вообще что-либо, как он и отказался — значило слышать стоны пленных. Что за выбор!

— Подумай, парень, — уходя, сказал Больдог, — хорошенько подумай. От тебя ничего не просят: ешь, отдыхай, смотри звезды. И никто не будет страдать.

Когда умаиа-орк ушел, Нэльдор вновь бессильно упал на матрас и сжал зубы — в соседних камерах продолжалось все то же; а скоро твари еще приведут и Ламмиона с Линаэвэн… Но после того, что случилось в гостях, Нэльдор больше не воображал, будто сможет просто потянуть время и избавить кого-то от страданий, ничего не отдав взамен. Или он опять доставит радость Саурону, или не сдержится, и ему принесут окровавленную ткань, или вовсе выдаст что-то важное… Нет, довольно и того, что он уже натворил.

***

Тем временем в подземелье орки пришли в застенок к первой паре: Акасу (Оэглиру) и Хэльянвэ (Эйлианту). Тот голуг, что висел на стене, был растянут уже давно, и было понятно, что вряд ли эта пытка окажется для него действенной, провиси он подольше. Увы, ни один из пары не пробовал торговаться… Видимо, их не удастся легко обмануть. И потому пленников просто поменяли местами.

***

Слышал крики и стоны и Лаирсулэ, и с каждым стоном, с каждым криком целитель все больше ненавидел Саурона. И все больше жалел, что согласиться быть «гостем» твари. И все более невозможным казалось эльфу согласиться вновь придти к Саурону за стол, хотя… теперь он знал свою слабость и свои колебания. Что, если он снова уступит? Дыхание эльфа прерывалось, когда он выдохнул:

— Клянусь: я не соглашусь больше идти в гости к Саурону, чем бы он ни грозил.

Эльф верил, что такие клятвы в плену что-то значат и могут кому-то помочь.

***

Шестая пара, Морнахэндо и Тандаполдо… Умаиар держали совет, что лучше сделать, чтобы подтолкнуть растянутого и израненного эльфа сломаться, но решили, что лучше ничего особого пока не предпринимать. В камеру был послан орк, из сыновей Больдога, что умел держать себя в руках, и он монотонно, со скучающим видом, стал шить раны Морнахэндо по живому, прямо на растянутом, местами, по необходимости, прижигая раны железом. Крики нолдо должны были ввинчиваться в уши Тандаполдо, Нэльдору и Лаирсулэ (двое из которых оставались в отдельных камерах).