Линаэвэн казалось, что она нашла одновременно слова и для Хэлйанвэ, и для себя. И только теперь дева осознала, что держит нолдо за руку, но без страха, без мысли об орках… Она сможет брать за руки друзей, обнимать их — Темные не сумели изменить это. Хотя сейчас она протягивала руку сама, принять прикосновение, объятие будет труднее; страх и тяжелое воспоминание уйдут не скоро. Но если чудо произойдет, и она спасется, у нее будет много времени, и будет возможность обратиться к целителю.

Нолдо хотел обнять и прижать Линаэвэн к себе, но не посмел, только поднял свою руку, которую держали пальцы эльдэ, и осторожно прижал их к своим губам. Линаэвэн улыбнулась. Если тень пережитого будет мешать ей спокойно принимать объятия, она может сказать родичам, чтобы они были бережны — и они, несомненно, будут. Только что она была почти уверена, что отсюда ей не выйти иначе, чем через Чертоги Ожидания, а слова Хэлйанвэ стали словно свежим ветром… Линаэвэн посмотрела на фэаноринга: тело эльфа, чародейством Эвега, заживало, но сил организма не хватало, чтобы так быстро восстанавливаться. Хэлйанвэ был покрыт уродливыми шрамами и выглядел изможденным, только глаза смотрели прямо и были все также ярки.

— Я слишком юн, чтобы быть в состоянии помочь тебе. Но ты мудра, и ты сама нашла, как освободиться от Тени, и более того, рассказала мне, чтобы и я знал и держался… Ты очень сильная и мудрая. Теперь я понимаю, почему Финдарато и Маитимо послали именно тебя. Они знали, что даже если случится худшее, ты все равно справишься с их поручением. Я… постараюсь об этом помнить и молчать. И Кириону постараюсь сказать то же. И… — фэаноринг боялся, что их подслушивают, потому не мог сказать напрямую об Эвеге, — кто знает наперед? Быть может, исцеление к тебе ближе, чем ты думаешь. Кажется, ты уже встала на этот путь.

— Должно быть, Темные так и считали, что ты слишком юн, чтобы помочь, иначе не позволили бы нам говорить. Я сумела разобраться и нашла пути, но без тебя мне было бы трудно справиться. Я рада, что мы с тобой сейчас можем быть рядом. У нас есть время для отдыха… потом тебе, верно, понадобятся силы… Расскажи мне, что с тобою было, а потом спою для тебя, — Линаэвэн больше не дрожала, и ее слезы высохли.

— Мне нечего особо рассказывать, — мотнул головой эльф. Ему не хотелось говорить о бывшем с ним Линаэвэн, но молчать теперь было нехорошо. — Меня допрашивали всю последнюю неделю, каждый день. После допроса Эвег лечил меня, и все повторялось. Каждый раз они придумывают все новые пытки… хотя вряд ли придумывают, знакомят меня с еще более тяжелым. Но не тревожься за меня, я держусь, и… все, правда, не так плохо, как кажется. Я буду рад, если ты споешь мне. И Кирион тоже услышит тебя и поймет, что все хорошо. — Хэлйанвэ снял с себя рубаху и передал ее деве.— Возьми, тебе это будет, как платье, — нолдор в большинстве высоки ростом, в то время как тэлэри заметно ниже. И так как Линаэвэн доставала макушкой Хэлйанвэ только до груди, его длинная рубаха и правда была деве, как платье.

Линаэвэн поблагодарила юношу и надела рубаху, а поверх накинула плащ. Даже эта грубая ткань на ней смотрелась изящно. А Хэлйанвэ лег у ног девы и слушал ее пение, пока не забылся сном.

Юноша лежал, а Линаэвэн пела — о птице, улетающей ввысь, о яркой камнеломке, что пробивается сквозь скалы. Эти песни были и о них всех, и о ней самой, и служили знаком для Кириона, как и говорил Хэлйанвэ. Потом дева перешла к более спокойным песням — что могли принести хороший отдых спящему. Так закончился для Линаэвэн четырнадцатый день плена. И это был последний день отдыха для Кириона.

***

Под утро Линаэвэн забрали из камеры и вернули в ее комнату. Проведенная рядом с родичем ночь, несмотря ни на что, была, быть может, лучшей из тех, что эльдэ встретила в крепости. А к обеду ее вновь повели на кухню:

— Теперь будь с Мартом поласковее, помни, как тебе везет быть здесь!

Линаэвэн не ответила. Войдя в кухню, она была молчалива и сосредоточена: ей нужно было подготовиться к тому, что спустя неделю все могут повторить. С Мартом дева почти не говорила — да и не была уверена, что ему это нужно.

***

Лаирсулэ и Акас долго шли быстрым шагом прочь от границ Таурэ Хуинэва, прежде чем остановились на привал и только тогда стали обсуждать, куда им идти дальше. Лаирсулэ был норнорионцем (дортонионцем), Акас — Верным Лорда Куруфинвэ, каждый предлагал свое:

— Мы не можем вернуться в Наркосторондо, — произнес Акас.

— Верно, — отозвался Лаирсулэ. — Да и что мы скажем, вернувшись? Не лучше ли нам направиться в Хитиломэ? Я слышал, там живут некоторые из былых норнорионцев, правда, больше из атани, чем из эльдар.

— А я слышал, что часть воинов Ангарато и Аиканаро осталась в Химйарингэ, — Акас поднял голову. — Попытаемся добраться туда? Я не сомневаюсь, что там примут бывших пленников, и в целителе там есть нужда… А мне это… необходимо.

Лаирсулэ коснулся руки родича:

— Идем.

Они были последними, кого отпустили. Другие так и останутся на Тол-ин-Гаурхот.

***

Между тем отведенная тиндо неделя отдыха истекла. Кириона и Хэлйанвэ снова притащили в застенок.

— Ну что, фэаноринг, сразу заговоришь или будешь ждать, пока мы начнем калечить Кириона? — поинтересовался Больдог.

Тинда был готов (насколько можно быть готовым к такому), что его опять будут пытать, но Темные обещали худшее — искалечить его. Однако, как ни страшно было обещанное, эльф не стал говорить. А Хэлйанвэ попытался до начала пытки передать Кириону, что если один из них сейчас уступит, то угрозу обязательно повторят.

Так как пленники отказались говорить, Темные опять измучили Кириона до предела, а после вывернули ему руки из суставов, исполняя обещанное.

— Продолжать, или вы заговорите?

Тинда стонал, кричал, метался, но выдать тайны и не думал. К тому же… твари исполнили, что хотели, и если он что-то скажет, лучше не станет. Или станет, а потом они повторят то же самое снова. Кирион услышал сказанное фэанорингом и смог сдержаться. Держался и Хэлйанвэ. Ему было тяжело переносить мучения громко кричащего Кириона, но на сей раз юноша ни о чем не просил и рассказывать что-либо Темным не собирался.