Больдог и помогающий ему Март поняли, что ничего не смогут сделать с пленниками, и допрос завершился.

Оставшись наедине с орком, Март сказал:

— Мы допрашивали Хэлйанвэ, и было тяжело видеть, как гордый и достойный воин выносит мучения и молчит; но то, что мы делали сегодня, заставляя одного говорить через страдания другого, это же подло! Это недостойно воина Твердыни!

— Если тебе что-то не нравится, иди и скажи это Повелителю, — ощетинился орк.

— Так и сделаю! — ответил Март. — И лучше бы тебе идти со мною, чтобы мне не говорить за твоей спиной.

***

Вдвоем они пришли к Волку, Маирон выслушал Марта и изобразил гнев на Больдога, который только глаза закатывал, но в результате получил от Волка наказание: двадцать плетей, а когда шкура заживет, на месяц удалиться из крепости и строить дорогу.

— Мне все равно нужно, чтобы кто-то присмотрел за тем, что там строит твой сброд, — мысленно сказал Маирон Больдогу.

— Больно много ты воли этому щенку даешь. Не наигрался еще с ним в благородство? — огрызнулся в ответ Больдог.

***

Март не захотел присутствовать при наказании Больдога (которое никто и не думал устраивать), вместо того беоринг спустился в темницу к Хэлйанвэ.

— Я пришел просить у тебя прощения от имени Твердыни. Допрашивать тебя через товарища было подло и низко. Такого больше не повторится. Больдог понес сегодня свое наказание за то, что сделал, Повелитель Маирон покарал его, но… забыл про меня. Я также участвовал в преступлении и не воспротивился происходящему, я также заслужил кару. И сейчас, договорив с тобой, я пойду просить воздаяния. Впрочем… я виноват перед тобой, возможно, ты сам хочешь взыскать с меня за то, что тебя заставили смотреть на мучения друга?

Когда человек-палач пришел просить прощения, Хэлйанвэ не сразу нашелся, что ответить.

— Не ждал, что любой из вас может просить прощения или назвать подлым то, что вы творите. Больше не повторится… Едва ли ты в силах добиться, чтобы меня больше не допрашивали через Кириона, или как до того через Линаэвэн.

— Линаэвэн? — щеки Марта вспыхнули. — Я знаю, что Больдог отводил ее в подземелье, понять, что ее жизнь не так и плоха, но разве ее осмелились… допрашивать? И сегодня я не видел на ней следов, или чтобы она двигалась неловко.

— Линаэвэн не пытали, если ты об этом, ее осмелились… — по лицу юноши прошла судорога отвращения; для эльдэ в случившемся не было ничего постыдного, но Темные оскверняли саму чистоту… — Саурон отдал ее оркам… на потеху, как говорили эти твари; они не совершили насилия, это убило бы эльдэ, но угрожали им. Орки содрали с прикованной Линаэвэн одежду, оставив нагой, хватали ее и глумились. — Хэлйанвэ видел, что этот человек знал тэлэрэ… Не о нем ли с такой горечью говорила Линаэвэн? Хорошо хоть, что этот Смертный, услышав рассказ нолдо, был разгневан издевательствами над эльдэ: Март невольно расширил глаза и сжал кулаки.

— Я видел Линаэвэн сегодня… — беоринг не мог поверить, что Больдог так поступил. Это было просто невозможно. Эльф врет, как обычно! — Она… вовсе не выглядит… как должна бы после такого. Она спокойна, молчаливее обычного, но и только: она не плачет, не прячет глаз. Ты лжешь! — воскликнул Март. Возможно, воля этого эльфа и была прочнее железа и тверже камня, но умом он явно не отличался.

Хэлйанвэ испытал облегчение от того, что Линаэвэн не плачет и не прячет глаз. Значит, она в самом деле справилась! На обвинения во лжи нолдо не стал отвечать — перед Хэлйанвэ стоял один из палачей.

— Ты предлагаешь мне стребовать с тебя воздаяния за содеянное, — заметил эльф. — Но ты явно не худший из Темных, хоть и палач. И ты хоть в чем-то раскаиваешься… Я бы ударил тебя, но ты, верно, и противиться не будешь… — нолдо мог бы убить человека-предателя прежде, когда он участвовал в пытке, но не теперь же, когда Смертный сам желал для себя наказания.

— Хэлйанвэ… — Март решил зайти издалека, — я буду присутствовать на допросах и следить, чтобы такое не повторилось. Я восхищаюсь твоей стойкостью, и… я был бы рад не искать, где у твоей воли пределы… Я искренне надеюсь, что мы не найдем их! — вдруг выдохнул Март. — Но… ради нашего народа… мы не можем не допрашивать. О, если бы ты заговорил, как это сделали остальные, и смог уйти! Да, Больдог поступил низко, но виной тому лишь отчаяние и страх за своих. Страх за другого толкает нас на безумства, тебе ли не знать? А воины и друзья Больдога падут первыми при вашей атаке. И потому Больдога можно оправдать, он совершил преступное ради любви к товарищам. Меня же вряд ли можно простить, я не прервал это из глупости и нерешительности. И если ты ударишь меня, я приму это, как должное. — Слова беоринга показались нолдо каким-то безумием. Хэлйанвэ даже не сказал бы, чего в них больше: Искажения или немыслимой наивности (Больдог? Из любви к товарищам?!) Хоть смейся… А беоринг продолжал: — Больдогу назначили двадцать кнутов и ссылку, я не смогу принести пользы в ссылке, но я принес кнут, чтобы ты отсчитал положенное мне, — и Март протянул фэанорингу орудие. — Моя честь стоит дороже, чем моя спина.

Услышав последние слова, Хэлйанвэ отшатнулся, его глаза полыхнули.

— За кого ты меня принимаешь, Смертный? Если бы меня под пыткой принудили бить кнутом, и то я не знал бы, как друзьям в глаза смотреть! — оскорбленный нолдо вскинул голову. Нет, напасть сейчас на этого атана было нельзя… Чего доброго, воспримет как наказание, и не ответит, а падет ниц, как орк перед господином… Вместе с тем, как с орком с беорингом тоже не поступишь, ведь орки не придут просить прощения и кары… Хэлйанвэ сумел взять себя в руки, выровнять дыхание и нашел, что ответить: — Если ты ищешь наказания, то я хотел бы, чтобы ты лишился права пользоваться кнутом и любыми орудиями пыток до тех пор, пока Больдог не вернется из ссылки. Для тебя же это почесть и отличие, не позор…

С точки зрения Марта, эльф повел себя странно — дернулся, начал говорить какую-то несуразность… И тут беоринг, как ему показалось, все понял, и глубокое сожаление отразилось на его лице: этот эльф запрещал себе даже кричать на допросе, но его разум не выдержал боли и помутился. Или… что, если его разум помутился от вида пытки товарища? Тогда эта вина лежит на Больдоге и Марте. Какой кошмар! Зато все слова о Линаэвэн — лишь бред поврежденного разума, ну конечно! Иначе и быть не может! Со скорбью, осторожно, не делая резких движений, Март отошел к выходу.