— Спасибо за вести. Хорошо, что Линаэвэн пока в безопасности, — ответил Кирион. Он сознавал, что именно «пока», рано или поздно ее все равно будут допрашивать о письме. Еще одно было хорошо, что их осталось лишь трое. То, что допрашивали Хэлйанвэ… это было горько, но могло быть хуже. И у самого Кириона оставались еще шесть дней лечения и отдыха.
***
В обед, когда Линаэвэн пришла готовить вновь, на кухню зашел Больдог.
— Март, постарайся отдохнуть сегодня днем. Мне понадобится твоя помощь после ужина, — орк обнял горца за плечо. — Ты настоящий Воин Твердыни. Повелитель прав: скоро тебя будет нужно отвести в Твердыню и представить Учителю. Ты заслужил эту честь.
Линаэвэн услышала слова Больдога и поняла, что сегодня беоринга вновь поведут помогать на допросах. А вскоре увезут в Ангамандо… Что будет с Мартом после встречи с Моринготто? И ничего нельзя было сделать, чтобы помешать Темным… Эльдэ медленно обернулась к Больдогу.
— Да постигнет тебя гибель за то, что вы сотворили с Мартом, и за все зло, что ты совершил, — эти слова ничего не изменят: сколько раз пленники проклинали Больдога, сколько раз проклянут еще.
— Откуда в тебе столько злобы, — вздохнул Больдог и вышел.
***
После того, как ужин был приготовлен, Март предложил Линаэвэн разделить с ним трапезу, и тэлэрэ сдержанно ответила:
— Если я принимаю твое гостеприимство, то не должна отказываться и от еды, — она будет ужинать вместе с Мартом, если потребуется, и говорить будет вежливо. Потому что таковы «обязанности гостя».
Март принял слова тэлэрэ за согласие.
За ужином эльдэ избегала серьезных тем, и если речь заходила о важном то вежливо уклонялась от ответа, в остальное же время они говорили о всякой ерунде, и дева отвечала с долей отстраненности. Сердце Линаэвэн сжималось от того, что сделали и продолжали делать с Мартом, но теперь она уже не могла говорить с атаном как со своим, а значит, не могла говорить вовсе. Перед ней больше не было обманутого, но доброго беоринга, до которого она так неудачно пыталась достучаться (возможно, Вэрйанэру это удалось бы лучше). Теперь перед Линаэвэн был тот, кто мучил ее товарищей. Но Март хотя бы не строил ловушек — можно было не слишком опасаться случайно проговориться о чем-то важном, если следить за собой.
Марту новая манера Линаэвэн держаться нравилась куда больше. Пожалуй, это была самая приятная из его бесед с тэлэрэ.
***
Оставшись одна в своей комнате, Линаэвэн дала волю слезам — о Вэрйанэре, о тех, кого теперь пытали, о том, что ее товарищи многое рассказали (часть Отряда почти ничего не знала о посольстве, но другие-то да), об участи Марта… Обессилев от слез, тэлэрэ наконец уснула.
***
После ужина Март вновь пошел с Больдогом допрашивать Хэлйанвэ. Нолдо уже был подготовлен к допросу — сегодня его растянули на вертикальной дыбе, так что эльф едва касался ногами пола.
— Воины Твердыни опять пришли доблестно сразиться с привязанным? Вы оба на удивление отважны, — усмехнулся фэаноринг, вспомнив горделивые слова Смертного-предателя.
Хэлйанвэ снова держался стойко, хотя, пытка для не до конца восстановившегося тела оказалась тяжелее предыдущей; особенно, когда растянутого нолдо, которому причиняли боль само натяжение и вес собственного тела, стали бить кнутом. В конце концов Хэлйанвэ, что долгое время не издавал ни звука, не мог сдержать стона. В один из перерывов между муками, переводящий дух юноша подумал об Эвэге — умаиа-целитель теперь был тайно на стороне эльфов, и это воодушевляло. И нолдо сжал зубы и снова поднял опустившуюся от боли голову.
Больдог не думал, что запала мальчишки хватит надолго. Умаиа не ждал, что фэаноринг заговорит сразу, но если вчера эльф молчал, то сегодня уже стонал. Завтра он будет кричать. А потом… потом фэаноринг заговорит.
***
Девятый день в крепости прошел для Линаэвэн спокойнее предыдущих, не принеся никаких потрясений. Она готовила, сидела за столом с Мартом, если нужно, говорила вежливо и отстраненно, вновь готовила. Все предыдущие дни были длинны, а сегодня она не заметила, как опустился вечер. И тэлэрэ вновь думала — кого сейчас будут мучить? Хэлйанвэ? Кириона? Обоих? Линаэвэн не знала, что Кирион сейчас получал отдых и лечение.
Обоими пленниками, и Кирионом, и Хэлйанвэ занимался Эвэг — по приказу Маирона целитель должен был восстанавливать тело фэаноинга так быстро, как возможно (какие сроки были необходимы для лечения, оба умаиар знали, так что Эвег не мог обмануть Волка).
***
Когда наступил вечер девятого дня, Хэлйанвэ вновь подготовили к допросу. Уже третий день подряд нолдо растягивали на дыбе: сегодня пленник висел на стене, закрепленный так, чтобы не мочь дернуться, и Больдог резал тело Хэлйанвэ и учил Марта ковыряться в ранах пленника.
Нолдо было непросто продолжать молчать, и держаться гордо, но Хэлйанвэ узнал, что не сдаваться легче, если, когда особенно больно, смеяться над своими палачами и над Сауроном (Больдогу-то было все равно до насмешек над Волком, но … беоринга такие насмешки задевали, и это придавало силы пленнику). Больдог ненавидел щенка-фэаноринга, не желающего даже кричать, а Март проникся уважением к нолдо — несмотря на свои юные годы (нолдо выглядел ровестником Марта), Хэлйанвэ держался как герой.
***
Вечер перешел в ночь, и Линаэвэн уснула. Фуинор ожидал этого момента и неслышно вошел в комнату девы, сел рядом и окутал тэлэрэ колдовским сном. И во сне дева задумалась — точно ли пленные получают ту еду, что она готовит? Не подмешивают ли чего к этой еде?
Утром эльдэ проснулась в тревоге. Она оставалась на кухне ради того, чтобы хотя бы помогать родичам чарами, вложенными в пищу, укреплять таким образом их дух. Но этой ночью ей виделся Кирион, истощенный и измученный пытками, с какой-то лепешкой отвратительного серого цвета, и довольно хохочущие орки, что расписывали тиндо, как вкусно готовит Линаэвэн. А в другом сне виделось, как над едой, приготовленной ею, колдуют Фуинор и Саурон, подмешивая в пищу свои зелья, а после — сгибающийся от боли после отравленного варева Хэлйанвэ… И Линаэвэн не могла не гадать, что это было — просто сны, воплощение ее страхов, или предчувствие? Ведь Темные могли так поступать. Но потом тэлэрэ вспомнила благодарные слова Вэрйанэра. Если бы приготовленное ею не доставалось пленникам или от него становилось бы тяжело, нолдо говорил бы иначе.