И тэлэрэ вновь отправилась на кухню, и снова готовила. И в тот день еда, сделанная Линаэвэн вновь была окутана чарами умаиар — и несла подавленность, страх, безысходность. Фуинор не обманул тэлэрэ, но она не поверила предупреждению. Однако у Волка были планы, как должна была действовать дева, и от своих планов он не собирался отказываться.

Фуинор не был уверен, что сны побудят Линаэвэн к каким-то действиям, или хотя бы к действиям в ближайшем будущем. Значит, вместо того, чтобы и дальше вкладываться в сны, можно было поступить проще: и после обеда Волк подстроил так, чтобы тэлэрэ услышала разговор вроде как орков. Они смеялись, обсуждая друг с другом, что эльфка сама же своих травит. Через приоткрытую дверь кухни деве были слышны их голоса, но не Марту и остальным. Впрочем, беоринга на кухне в тот момент и не было.

***

Тэлэрэ отогнала ночные тревоги, но, конечно, не забыла о них. После обеда, случайно (как она считала) услышав орочьи насмешки, дева вздрогнула. Если бы орки сказали это ей в лицо, Линаэвэн сочла бы, что они намеренно пугают ее, но орки говорили друг с другом, не с ней; и это было похоже на правду — в приготовленное ее руками могли подмешивать яд. Возможно, что и не с самого начала, и потому Вэрйанэр ничего не сказал Линаэвэн. Но как было узнать наверняка? Ни Марта не спросить, ни умаиар с орками, ни товарищей: один правды не знает и узнавать не захочет, другие солгут, с третьими не встретиться. С другой стороны, орки тоже могли не знать правду. Быть может, они зовут «отравой» все, что готовят эльфы? Что, если орков спросить прямо, не отравляют ли ее еду? Нет, они или посмеются, или подтвердят, чтобы напугать… Но все же что, если сказанное ими правда?

Линаэвэн выглянула за дверь и, несмотря на отвращение к оркам, спросила:

— Отчего я травлю своих?

Орки, увидев Линаэвэн, испугано примолкли, явно испугавшись и заморгали, не зная, что ответить.

— А ну, пошла обратно! — наконец крикнул один из них.

Линаэвэн вернулась на кухню, прикрыла дверь и прислонилась к стене. Если бы орки принялись рассказывать ей, что творится с ее товарищами, и то у тэлэрэ оставалось бы больше сомнений. Но орки не пугали ее, они испугались сами, словно проговорились о том, чего она не должна была слышать. Значит, она только полагала, что помогает товарищам тем, что готовит. А в результате прислуживала Темным. И теперь, когда она узнала правду, она больше не могла принимать участие в этом злом деле… Хотя, конечно, яд будут подмешивать все равно. А ведь она в самом начале опасалась этого, и ей обещали, что она будет есть то же, что и пленники! Но ведь прямо не спрашивала — не будет ли яда в еде. Значит, обещание могли обойти…

Когда Март вернулся на кухню, Линаэвэн сказала ему, что отказывается готовить для своих товарищей, и попросила передать это своему господину.

— Почему? — опешил Март.

— Если я назову причину, ты все равно не поверишь, — качнула головой дева.

Март сначала молчал, а потом ответил:

— Это значит, что ты опять хочешь вернуться в подземелье? Я не могу тебя туда пустить.

Линаэвэн задумалась. Правильно ли ей будет оставаться в «гостях», ведь она избавляла от допросов только саму себя? Но здесь было легче сберечь тайну, чем в застенке, и ее товарищам будет легче от того, что она здесь, тем более, что за это не требовали рассказа тайн.

— Вэрйанэр приложил столько усилий, чтобы избавить от допросов, кого мог… — наконец произнесла дева. — Будь я в подземелье, он сделал бы то же для меня. От того, что я готовлю, сейчас… пользы не будет, но я не буду настаивать на том, чтобы уйти в подземелья, — мысли тэлэрэ во многом изменились после того, как ее товарищи получили свободу из рук Саурона.

— И что ты тогда будешь делать? — поинтересовался Март. — Сидеть целыми днями в своей комнате? Мне нравится говорить с тобой. Так что… продолжай готовить для меня и всех нас.

— Я узнала, что приготовленное мною идет не на пользу моим товарищам, но даже во вред, — серьезно ответила Линаэвэн, не слыша, что Март предложил готовить не для пленников, а для людей и умаиар крепости. — И потому, буду ли оставаться в комнате или приходить на кухню, готовить больше не смогу. Если у меня есть выбор, я предпочла бы остаться в комнате.

— Тогда считай, что у тебя нет выбора. Пой для нас, пока мы готовим — ты так красиво поешь!

— Хорошо, — отозвалась Линаэвэн, сильнее прежнего ощущая свою несвободу. Петь для Марта, даже зная, что он делает, и для тех, кто трудился на кухне, она могла. Хотя и печальны будут те песни.

***

Март уже немного привык к тому, что по ночам он помогал Больдогу допрашивать фэаноринга. Сегодня Хэлйанвэ допрашивали еще жестче — растерзанные раны прижигали, вкладывая в них угли. Хэлйанвэ же из Пламенного Дома? Как ему такое близкое знакомство с огнем?

С каждым днем пытки становились все тяжелее, хотя жестокость их нарастала постепенно. Лечение Энгватара для Хэлйанвэ было отдыхом и облегчением, но когда опускался вечер, эльф догадывался — подходило время его очередного испытания, которое с каждым разом становилось все труднее переносить.

Когда началась очередная пытка молодой воин старался держаться гордо. Но когда рваные раны стали прижигать, эльф застонал. А пламя жгло рану за раной, исторгая из Хэлйанвэ все новые стоны.

***

Март не мог не восхищаться фэанорингом. И хотя Темные «друзья» постоянно убеждали беоринга в правильности того, что они делали, атан был все более неуверен, что пытать пленников правильно. Больдог видел, что Март близок к тому, чтобы отказаться от допросов, а то, чего доброго, и встать на сторону эльфов, вернуться к своим истокам, и тогда умаиар вновь пошли на хитрость.

— Тебе нужно отвлечься от тягот своей службы, — сказал Фуинор, когда Хэлйанвэ, потерявшего от боли сознание, унесли. — Посмотри, как прекрасна та служанка с кухни, она давно мечтает о тебе, — Фуинор позаботился, чтобы затуманить сознание молодой женщины. — Проведи с нею ночь, быть может, ты развеселишься?

Март был поражен предложением, и Фуинор словно поправился: