Светало. Так начинался восьмой день пленников в крепости.

***

Март почти совсем не спал этой ночью — но вот пришел рассвет. Беоринг решил, что приготовит завтрак и сразу ляжет опять. Как обычно, он постучал в дверь Линаэвэн.

— Доброе утро. Пойдем, нам пора.

— Доброе утро, — приветствовала тэлэрэ атана. Линаэвэн была бледна и напряжена. — Март, я… узнала, что с Вэрйанэром, я видела ночью из окна, как орки увезли его связанным, погруженным в сон… и это значит, его отправили в Ангамандо.

Март только покачал головой.

— Ты опять за свое. Ты же видела, как добр и благороден Повелитель Маирон. С твоим родичем все хорошо.

Линаэвэн повторила, мягко, но настойчиво:

— Я видела его. Орки погрузили Вэрйанэра связанным на телегу. Пленника связывают, чтобы он не мог бежать или бороться; для чего это делать, если он отправляется к родичам, на свободу, по собственной воле? — впрочем, больше дева не хотела спорить. Март ничего не желал слышать. Говорить атану о том, что Саурон поступает добро и благородно только при своем Смертном ученике, тем более было бессмысленно. — Идем.

Эльдэ подала Марту руку — ей было жаль, что этот добродушный атан так зачарован и обманут. И, увы, из-за ее ошибок теперь беоиринг не верил ей еще более, чем вначале.

Примечания:

*(1) В Битве-Под-Звездами именно Лорд Тйэлкормо разбил южную армию Врага, которая осаждала Гавани Кириамо.

38. Те, кто остался

Пока они спускались по лестнице, тэлерэ различила темные брызги на сапогах беоринга, которые не заметил Март, когда приводил себя в порядок после допроса Хэлйанвэ. Линаэвэн вздрогнула всем телом.

— Март… что на твоих сапогах? Это кровь? — дева говорила почти с недоумением, еще не понимая, как это может быть, после слов о доброте Саурона и заверений, что все будет хорошо.

Март удивленно глянул и только покачал головой.

— Я и не заметил, — «с непривычки», добавил горец про себя. — Не бери в голову, я все сотру.

Линаэвэн остановилась на лестнице.

— Ты… так спокойно говоришь об этом? — Март говорил, словно о дорожной пыли или брызгах на одежде от пронесшегося мимо коня: запачкался, не заметил, сейчас омоюсь. Нет, это было не спокойствие, скорее нежелание говорить. — Март, что произошло, и отчего ты не рассказал мне об этом? Ведь это кровь? Чья она? — голос эльдэ звенел от напряжения. Упрека или обвинения в нем не было, была тревога за родичей. Атан видел Нэльдора во время пытки. возможно, и сейчас видел одного из тех, кого мучили, и стоял совсем близко… В худшее Линаэвэн пока не верила.

Марту было неловко говорить Линаэвэн о том, что он участвовал в допросе пленника. Неловкость превратилась в раздражение.

— Ничего особенного не произошло, Линаэвэн. Лишь то, что происходит в плену с упрямцами и глупцами, которые отказываются от даров. Здесь не о чем говорить, идем на кухню.

Линаэвэн отняла у Марта руку, отступила на шаг.

— Моих товарищей пытали так, что их кровь долетала до твоей одежды, и ты говоришь об этом как о естественном? Как сильно ты изменился, как скоро стал безжалостен.

— Безжалостен? — возмутился Март. — И тебя, и других уговаривали, как только могли! Вы вынуждаете нас делать это! Думаешь, кому-то из нас нравится допрашивать?

Линаэвэн услышала это повторенное «нас», и еще надеясь, что ошиблась, переспросила:

— «Нас», значит, и ты тоже?.. — и убедившись, что это так, отшатнулась. С жалостью к тому, что сотворили с этим атаном, соединились чувства, каких она никогда прежде не питала к Марту: страх, отвращение и гнев.

— Это чудовищно, — жалость к беорингу все же побудила Линаэвэн говорить дальше. — Я скажу тебе… наверное, в последний раз. Ради того, кем ты был, ради твоих предков и твоего брата; и возможно, однажды ты услышишь и поймешь мои слова. Если бы тебя захватили твои враги, и ты не сделал того, что они хотят от тебя, даже после того, как тебе посулили разные блага, и тебя стали бы мучить, чтобы принудить к согласию силой, ты счел бы, что твои враги добры, или же что они жестоки? Если бы так поступили с твоими близкими, как ты относился бы к тем, кто это делал? Тоже считал бы, что они заслуживают сочувствия, потому что они, бедные, вынуждены терзать твоих друзей? Еще скажу тебе: содеянное тобой непоправимо, но возможность раскаяться и искупить зло есть у всех. Больше я не буду ни спорить с тобою, ни убеждать тебя. После того, как Саурон сделал из тебя палача, нам действительно не о чем больше говорить.

Слова Линаэвэн… жгли. И Март ответил невпопад:

— Из всех вас молчат только трое, значит, нет ничего страшного, чтобы рассказать, то что вы знаете, и уйти. Даже тот, кого вы зовете лучшим, Ларкатал, рассказал все и ушел. Значит, и вы можете это сделать. И если бы не упрямство, вы бы уже были свободны.

— Каждый решает за себя. И отвечает за себя. Мне говорить нельзя, — Линаэвэн все же ответила Марту, но уже совсем иначе, чем говорила с беорингом прежде. И тэлэрэ поняла, что Март теперь будет убеждать ее заговорить, а возможно… и пытать, когда она откажется.

Эльдэ молча прошла на кухню. Она больше не гостья Марита, но сейчас дева решила, что она будет помогать родичам, чтобы хотя бы пища укрепляла их силы.

Тэлэрэ не видела, что сейчас, когда Март сам был ошеломлен тем, что он делал, было лучшее время, чтобы поговорить с ним о Свете и Тьме, о том, что правильно, и что нет.

***

Минула ночь, и Энгватар вновь занимался ранами Кириона.

— Они принялись за Хэлйанвэ, — поделился новостями целитель, — фэаноринг молчит. Линаэвэн остается на кухне, и ее не трогают.