— Не все ломаются, — прошипел Эвег в лицо пленнику, — но где гарантия, что Нэльдор не будет из тех, что раздавится? Пока он бодрствует, его истязаем мы, а когда спит: видит кошмары Фуинора. Как думаешь, надолго его хватит?

Ларкатал верил в Нэльдора, но… беспокоился за Химйамакиля, который не удержался от того, чтобы просить врагов — удержится ли от того, чтобы заговорить, если его будут калечить и терзать кошмарами, пытками и лечением поочередно?! Ларкатал закрыл глаза и через секунду снова открыл. Перед ним был умаиа, который ненавидел его самого и терзал его товарищей… но это был единственный шанс для эльфов…

— Ты можешь быть отвратительным, но ты не такой, как Саурон. Ты говоришь это мне, чтобы причинить больше боли за те вопросы, что я задал. Но я задал их не для того, чтобы уязвить; и они не уязвили бы тебя, если бы не были важны для тебя самого.

Целитель выдавил из себя ледяную улыбку.

— Ты убедишься, что я такой же. Тот, первый, тоже был уверен, что я иной. Но прошло почти пять веков, а я по-прежнему здесь! — вот только давно уже держался подальше от Владыки и его Твердыни… — Ты еще сам увидишь, что я такой же. Когда выпросишь себе облегчение: чтобы начали пытать тебя, а не других, и когда попадешь в мои руки.

— Ты уже слышал подобные слова? — Ларкатал не знал, имеет ли смысл тогда говорить снова, но он должен был и говорил: — Ты жесток, но ты другой, хотя можешь стать таким же. Если позволишь Тьме пожрать тебя целиком… Пока ты словно сохранил что-то и внутри тебя не только гниль и пустота…

Но в этот момент в камеру ввели новых пленных, и Эвег снова заткнул Ларкаталу рот.

***

Имен новоприведенных Темные пока не знали, но было видно, что перед ними опытные пленники. Пугать их было бесполезно, однако на Ларкатала и они произведут впечатление.

Эльфов из второй пары поставили в рамах напротив друг друга. Фантазия Больдога, казалось, была неистощимой, и он придумал новый способ, как заставлять пленников мучить друг друга. Умаиа веселился и наслаждался своими задачами. Эвег был там же, и лицо его не выражало былой заинтересованности, но каждый раз, как его взгляд падал на Ларкатала, в глазах целителя читалась ненависть. Эвег ненавидел этого эльфа. За то, что он говорил, как другой (первый) когда-то. Ненавидел так, как и не знал, что умеет. Даже Больдог услышал отзвук и с удивлением обернулся — никогда раньше не встречая ничего подобного от «скользкого» и холодного целителя.

Тардуинэ и Таурвэ обменялись взглядами. Опять? Что ж… один раз они выдержали, выдержат и второй. Выказать сейчас слабость, это все равно что сказать палачам: «Вот мое слабое место — мучайте моего друга дальше, и вы от меня многого добьетесь». Поэтому, когда началась пытка Таурвэ, Тардуинэ держал себя в руках насколько мог, хотя сам Таурвэ кричал, почти не пытаясь сдержаться: силы требовались для другого…

Ларкаталу не удавалось сдерживать своих чувств или поддержать товарищей, но бывшие пленники и сами держались, кляли палачей и ни о чем не просили. Умаиар видели, что Ларкатал не ломался — но этого почти и не ждали. Было достаточно того, что он страдал.

Наконец, двух товарищей поменяли местами, и пытка возобновилась.

Теперь кричал Тардуинэ: выплескивая и боль от ран, и боль за друга, которую перед тем пытался удержать в себе в меру сил… Но кто это поймет? Пусть лучше считают, что для него собственная боль тяжелее. Хотя… если бы он и хотел молчать, не смог бы: слишком сильной была пытка.

Но наконец, и эта часть допроса закончилась.

— Я же не могу дать Саурону то, чего он хочет, я же говорил, — обессиленно произнес Ларкатал, когда измученных Тардуинэ с Таурвэ увели и с сидящего нолдо сняли кляп. — Вы только бессмысленно терзаете их. Если бы я мог уступить Саурону, он был бы разочарован; но и ты, Эвег, если ты сумеешь чего-то от меня добиться, тебе это будет в радость, ты будешь счастлив?

— Ты можешь кое-что дать нам и помочь Нэльдору, — улыбнулся Эвег, радуясь своей власти над Ларкаталом. — Линаэвэн сказала, что Нэльдор почти ничего не знает о вашем задании. Вели ему рассказать, что именно он знает, и больше его никто не будет пытать! Спаси того одного, кого можешь. И более того. Ты спасешь товарища, а я верну тебя Маирону, и другие не будут страдать, займутся только тобой. Хотя бы на время.

Эвег не просто ненавидел Ларкатала. Целитель отчаянно боялся. Он понимал, что и правда не получает больше радости от терзания пленных. Точнее… может получить, если до того особым образом себя накрутит… Но не сам по себе. А если он не будет издеваться над ранеными, терзая их и мучая своим лечением — куда он пойдет? Что он будет делать?.. Куда он может уйти от Властелина Мэлькора? К Валар, чтобы быть заточенным в тюрьму? Или, быть может, к эльфам, которых он пытал? Нет. Он один. И идти ему некуда. И только Тьма вокруг.

Ларкатал закусил губу. Это было так просто велеть Нэльдору: «Скажи, что ты ничего не знаешь о задании и о письме»…

— Дайте мне поговорить с Нэльдором… — глухо выдохнул эльф.

***

Ларкатала отвязали и повели к Нэльдору, лежавшему в полузабытье в своей клети — погрузиться в полноценный сон нолдо не давали болящие раны.

Еще по пути Ларкатал осознал: Нэльдор сам мог сказать, что ничего не знает, но смолчал. Для Нэльдора стало так важно ни в чем не уступить врагу, ничего не сказать? Он сам пытался заслонить других от допроса? Не лишит ли он, Ларкатал, смысла стойкость молодого воина своей просьбой, не ослабит ли его дух?

— Нет, я не могу ничего сказать Нэльдору. Я прошу вас пощадить его, он шел только защищать нас и даже не знает о сути того, с чем мы шли…

— Нет, — отрезал целитель. — Или Нэльдор расскажет все, что ему известно, раз тайн в этом нет, или его будут допрашивать, пока не сломают или не замучают до смерти. И ты будешь свидетелем всему.

***

Ларкатала вернули в камеру, вставили ему кляп и скоро в застенок ввели Ароквэна и Акаса. Первый снова стоял в раме, второй сидел в кресле, и пальцы его были в механизме. Больдог решил проверить, что в этот раз решит Ароквэн.

Акас с Ароквэном впервые видели друг друга с тех пор, как их взяли, и пытались что-нибудь сообщить друг другу. Ароквэн знал теперь, что пытку будут вести до конца, но пленника не сделают калекой. И либо он будет держать руки, и с Акасом будет то же, что было с Химйамакилем. Либо самому нужно участвовать в пытке, но облегчить ее для товарища… Или попросить, чтобы все это прервали, как попросил Химйамакиль. Но на просьбы, даже ради товарищей, гордый нолдо готов не был. Перед его внутренним взором предстало все, что должно случится: медленно разрываемые ткани, медленно переламываемые кости, крик Химйамакиля и потом просьба… — и Ароквэн не смог поступить как в прошлый раз. Он опустил руки, внутренне кляня себя.