— Жаль, что я не успел задушить его, — ответил Химйамакиль. — Может, в следующий раз удастся.

— Не ерепенься, — похлопал Больдог эльфа по спине. — И не таких горячих, как ты, обламывали. Бери пример со своих товарищей, рудничных крыс. Держись тихо, целее будешь.

Химйамакиль, напряженно смотревший на Эвега и Ларкатала, чуть напрягся от прикосновения и процедил сквозь зубы:

— На одного моего родича таких, как ты, мешок нужен, — он считал Больдога просто орком-палачом из умных.

Ароквэн же, услышав слова Больдога, побледнел еще сильнее, чем от недавней пытки, и сжал губы. Ламмион, воин и охотник, что пошел в гости только ради Нэльдора… Что сделали с ним, чтобы он согласился? Или это ложь? Если и ложь, возможно, именно ее сейчас нашептывает враг Ларкаталу. Ароквэн хотел крикнуть: «Не открывай свой разум!» Но если Ларкатал и не собирался, предостережение будет оскорбительным. И Лорд Наркосторондо крикнул:

— Мы верим в тебя, ты справишься!

Ларкатал повернулся к товарищу и с горечью улыбнулся ему. А Химйамакиль и Ароквэн поняли по взгляду и улыбке — Больдог просто лгал.

Но Эвег не обращал внимания на пленных; целитель был занят Ларкаталом.

***

— Нет, беседа с тобой — это другое, — ответил Ларкатал целителю. — И ты спрашивал не с той же целью, что Саурон, и я бросаю не в пропасть. Твои слова устрашили бы лишь того, кто боится прислушаться к себе.

— Я передам твои слова Маирону. И пусть он сам решает, что делать. Ты не ответил на мой вопрос сполна, но все же отвечал, и потому я пойду тебе навстречу и избавлю от мук одного из этих двоих. Выбирай, какого, — Эвег рисковал. Волк ясно дал понять, что не желает прибегать к грязным уловкам с этим пленником, и все же целитель решил рискнуть, настолько Ларкатал был ему ненавистен. А еще умаиа грела мысль, что чуть ли не впервые Маирон явно благоволит пленнику, уважает его, но Ларкатал этого не увидит и не узнает, и будет посылать Маирону лишь проклятья. Хотя теперь именно Эвег, не Маирон, будет добиваться, чтобы Ларкатала допрашивали. До того, как целитель лично поговорил с этим нолдо, считавшим себя Светлым, он не пытался ускорить начало допросов.

Ларкатала же обдало холодом. Умаиа обещал передать его слова Саурону — неужели целитель задавал вопросы по его поручению? Но эльф говорил с Эвегом, а не с Сауроном… И целитель этот что-то услышал. А еще предложил избавить от мук товарища, и нолдо с волнением переводил взгляд с одного эльфа на другого. То, чего он так желал, ради чего начал говорить, пусть наполовину, но сбывалось…

Первая мысль была освободить Ароквэна. Он и так только что перенес допрос, ему даже стоять было тяжело. А что, если Химйамакиль перенес не меньше, только это не бросается в глаза? Нет, он выглядит лучше… Значит, мучить его будут дольше, тогда как Ароквэн скоро может лишиться чувств. Тогда — Химйамакиль? Ларкатал считал сильными своих спутников, но кто из них лучше может вынести то, что его ждет? Взгляд нолдо переходил от одного товарища к другому, и вдруг эльф осознал: рассуждая так, он выбирает не столько, кого отпустить, сколько — кого мучить. Кто сильнее, кто легче перенесет… Одного из его товарищей будут пытать, но он не будет указывать, кого.

— Я не знаю, для кого это будет легче или кто сильнее, — произнес эльф наконец, прерывисто выдохнув. — Брось жребий, пусть выберет Судьба. А ты, умаиа… ты действительно намерен передать Саурону все? И те мои вопросы, на которые ты не ответил? Мне-то ты можешь не отвечать.

Ларкатал выбрал… правильно. Эвег посмотрел на эльфа с ненавистью, но ответил спокойно:

— Очень хорошо, нолдо. Раз так, раз ты не можешь выбрать, то сегодня не тронут ни одного из них*(3). А до завтра они оба окрепнут, и Больдогу будет лишь интереснее, — Но наглец попытался прижать к стенке умаиа, и Эвег ненавидел этого эльфа, мнившего себя Светлым. Сегодня же целитель будет уговаривать Волка приступить к допросу Ларкатала. А потом будет с упоением и жестокостью лечить исковерканную плоть. Так лечить, что и шрамов не останется, чтобы Волк мог раз за разом терзать чистое тело. — А ты сам спроси у Маирона, о чем ему рассказали, а о чем нет, — улыбнулся Эвег.

Ларкатал тоже не мог сдержать улыбки — но, в отличие от умаиа, радостной. Что бы ни говорил Эвег, Ароквэн и Химйамакиль были избавлены от мук… Да, только на один день, но каждый день здесь был так долог! И какой радостью была эта отсрочка!

***

По знаку Эвега орки, отвязав, вывели Ларкатала прочь и вернули в камеру, где он раньше был с Кирионом. А Эвег обратился к двум оставшимся пленникам:

— У вашего товарища нашлось, чем выкупить вас. Радуйтесь, на сегодня допрос отменяется. Но тебя, Ароквэн, еще нужно подлатать.

Эльфы не знали, что и думать. Правда ли, что Ларкатал сумел их выкупить? Темные не могли избавить их от пытки просто так, значит, они получили от Ларкатала нечто важное. Но товарищ смотрел ясно и улыбался с таким усталым облегчением, как не мог бы смотреть и улыбаться тот, кто выдал тайну или согласился послужить врагу.

Нолдор вернули в их камеру; туда же пришел Эвег со всем необходимым, чтобы лечить крепко привязанного Ароквэна.

***

Бывший винный погреб был разделен на клети, так что получилось два десятка одиночных камер, и еще одна просторная общая — для представлений. После пытки перед Ларкаталом, всех пленных возвращали именно в эти загородки. Пока привели лишь троих: кого-то из них успели вылечить, остальные дожидались своей очереди.

Когда Маирон пришел допросить Морнахэндо, эльфа даже не стали выводить из узкой и тесной одиночной камеры, в которую его бросили, только крепко связали по рукам и ногам. Волк развлекался с пленником прямо там — для сегодняшней задумки умаиа не понадобилось много места, более того, теснота лучше давила на пленника. Маирон использовал лишь нож, прямые или зазубренные спицы и простенькие, но обычно действенные, чары ужаса.

— Если ты захочешь, чтобы я остановился, попроси, — посоветовал Волк, прежде чем начать. Больше он с пленником не заговаривал. Сведенья о посольстве, вот чего нужно добиться. А еще… Маирон собирался «отпустить» этого эльфа: сломанным и служащим Северу вольно или невольно.