Внезапно линия остановилась. Питерсона, одного из членов рабочей группы, вывели в сторону, и линия двинулась дальше. Можно было видеть, как его отдельно просканировали несколько раз в области спины. Лицо Питерсона побледнело от страха. В следующую секунду к нему подошли двое охранников облаченных в защитные герметичные костюмы и попросили проследовать в отдельный кабинет.

– Я здоров. Я не... У меня даже ни одного пятна нет! – пытался возразить он, но охранники крепко схватили его под руки и вывели из зала.

Стоя в очереди уже за вознаграждением по итогам работы, Моран обратился к Кайлу, который тарабанил пальцами по стене. Указывая на Табета впереди очереди, начислявшего кредиты на куб Моран почти шипя произнес: – Смотри-ка, Табет сегодня везунчик, циан нашел.

– Перепадет пара дополнительных кредитов.

– Черт, мне бы они не помешали, – усмехнулся Моран.

Как только Табет после досмотра вышел из рабочего отсека, ему навстречу с радостными и звонкими возгласами бросились бежать двое ребятишек. Это были его дети: паренек восьми лет и девочка трех лет, крохотная для своего возраста. За ними стояла его жена. Это была высокая, стройная женщина. Черные волосы были взбиты в творческом беспорядке и спадали локонами на глаза. Когда Табет касался ее белоснежной кожи, он словно окунался в лучи света, обволакивающие и согревающие его со всех сторон. А когда его пальцы скользили по ее волосам, он погружался в глубину самого космоса. Ее облик вызывал желание у мужчин, но глаза говорили, что всякий кто недооценит ее, пожалеет об этом. В ней не было красоты, которая так легко покупалась и продавалась на ТАУ-15, и вместе с тем в ней было нечто неосязаемое, невидимое глазу, но ощущаемое всем телом и каждой клеточкой в отдельности, – тепло, свет, источник энергии за нахождение вблизи которого, ты готов был отдать все, что у тебя есть. Такой ее видел Табет.

Приятно, когда люди тебе улыбаются, а за улыбки этих троих Табет был готов на многое. Он отдавал всего себя своей семье без остатка. Его душа и тело принадлежали не ему: он жил, и каждый его вздох, каждый удар его сердца был посвящен ей и их детям.

Табет двумя исполинскими руками подхватил ребят и усадил сына на плечи, а дочь на руки. Его рука была настолько огромной, что казалось, он мог легко спрятать девочку, накрыв второй ладонью сверху. Она гордо сидела под покровительством отца-исполина.

Так легко сделать отцу трехлетнюю девочку счастливой. Нужно подхватить ее на руки, подбросить высоко вверх, поймать, крепко обнять, поцеловать в пахучую макушку и подарить что-нибудь мягкое и плюшевое.

- Смотри что у меня есть.

Табет достал из-за пазухи небольшого плюшевого медвежонка. Девчонка взвизгнула от восторга и схватила игрушку.

- Ой! - расстроено собрав бровки домиком она указала маленьким пальчиком на место, где у медвежонка должен был быть глаз. - Неть.

- Да, - улыбнулся Табет. - У него нет глаза, но мы с тобой его вылечим.

Девочка стала гладить и успокаивать медвежонка. Видимо, морально готовя того к операции по восстановлению зрения.

Мальчуган хохотал на могучей шее, вцепившись пальцами в черную гриву Табета.

Табет, подойдя к жене, нежно обнял ее.

– Они хорошо себя вели? – спросил он.

– Как дети, – улыбаясь, ответила она.

- И всё? – прищурился Табет.

- Да, задрали, конечно. Сегодня вечером развлекаешь сам этих котят.

В следующее мгновение мальчик змеей сполз по торсу Табета и встал рядом с ним.

– Рамиз, мама говорит, что вы ее не слушали, – строго произнес Табет.

– Мама шутит, – серьезно ответил Рамиз.

Лицо Табета расплылось в улыбке.

– Мужик растет! – захохотал он. – А в школе что?

– Да ну ее. Расскажи лучше, что ты сегодня видел? – заблестели глаза у Рамиза.

– Учись усердно, Рамиз. А то мы с мамой расстроимся. Ты же не хочешь нас огорчить?

– Нет, – нахмурившись и опустив нос, буркнул Рамиз.

Табет потрепал темные волосы мальчугана.

Дочурка, соскользнув с рук Табета стала что-то бормотать, пытаясь завладеть вниманием отца. Он вновь взял ее на руки, и они отправились в каюту.

Спустя несколько часов после смены вся бригада собиралась в одном из проржавевших баров или просто где-нибудь на заброшенном пустыре и все травили друг другу истории, заливая окружающую серость самогоном. Самогон обжигал горло, согревал внутренности и растворял дурное настроение. Налив дурную жижу по стаканам бармен, грузный обладатель блестящей лысой черепной коробкой и облаченный в черную растянутую майку, поднял взгляд.

- Кто платит?

- Я угощаю, - ответил Табет.

Группы одобрительно вскрикнула. Табет наклонился к бармену и тот поднес запястье на которой располагался тонкий экран коммуниктора к области шеи Табета. У горла под кожей, моргнул красный свет. С чипа, установленного на сонной артерии, списались кредиты. Вечер продолжился.

Комната была чистой, но изношенной с явными признаками обветшалости: стены были обшарпаны настолько, что уже было и не разглядеть ранее нанесенные надписи, потолок подсвечивался лишь местами. Столы и стулья, очевидно, ранее располагались либо в других комнатах, либо были вырваны из заброшенных кораблей.

Табет был краснолицый здоровяк, с гривой темных волос, шумный и самоуверенный, добродушный и искренне приветливый ко всем. Но за дело мог и хорошенько огреть, как словом, так и кулаком. Двухметровая ряха сердечности. Нестарый, широк в плечах, приземист, с черной, смоляной бандитской бородой. Лицо крупное, круглое, глаза большие, карие, неспособные спрятаться за густыми бровями. Он хорошо справлялся с работой, был неплохим инженером, и главное, Крысы уважали его. Группа работников, рыскающая по кольцам Фароса в поисках чего-либо ценного, собирающая лёд, газогдраты, минералы и, конечно, циан, вот уже на год оказалась его престанищем. Но он продолжал надеятся, что это временно.

Рядом с Табетом в изодранном кресле, сидел Чаукин. Он внешне был противоположностью Табета, выглядел молодо, лет на двадцать пять, с болезненно худым, но переплетенным, словно проволокой, жилами телом. Обритая наголо голова правильной формы, не раз поломанный в юношеских драках и оттого расплющенный нос, и большие губы. Несколько нелюдимый и замкнутый в себе. Иногда глаза его точно загорались пламенем, словно его тело не справлялось с огромной энергией, рождавшейся в глубине, светом вырывавшимся через глаза и высушивающее его изнутри. Табет с Чаукином были старыми знакомыми, вместе выросшими однокашниками и питали друг к другу взаимное уважение.

– ...И вот, нахлеставшись, этот идиот, рассказывая про очередные свои похождения, подорвался с места и, не удержав равновесия, уселся задом прямо на раскаленный генератор. Он потом еще неделю садиться не мог! Мы потом по очереди снимали слои кожи с его зада! – Табет разразился громким раскатистым хохотом, и смеялся так, что, услышав его, нельзя было не засмеяться самому. Все смотрели на улыбки друг друга, и они перерастали в неудержимый хохот, вышибающий слезы. И не шутка была столь заразительна, а та жизненная энергия, что исходила с каждым возгласом, с каждым раскатом из груди здоровяка Табета.

– Табет, а что будет с Питерсоном? – оборвав гоготание, спросил Кайл.

Лицо Табета мгновенно стало серьезным. Он наклонил голову вперед, пару секунд смотрел на свое отражение в кружке, а затем, приподняв взгляд, исподлобья ответил:

- Я надеюсь ему достанется антидот, - он опрокинул кружку с трудом проглотив ее содержимое, скривив лицо как от дряни.

– Ты правда веришь в это? – спросил Кайл.

- Излучение циана поражает человеческую плоть. Люди покрываются синими язвами и потихоньку начинают гнить заживо. Если заражение остановят до тех пор как будет поражен мозг, его спасут. Все это время его продержат в карантине.

- А если заражение дойдет до мозга, то личностная составляющая полностью стирается. Кожа через некоторое время покрывается чешуей. Кости приобретают несвойственную человеку гибкость и упругость. Если ему повезет, то превратится в овощ и тихо сгниет в сторонке. А если нет, будет жрать других. Таких отстреливают или отправляют за пределы обитаемых уровней. Нижние уровни кишат этими тварями. Вон его будущее, - Кайл указал на экран проектора, транслировавшего еженедельные забеги.