– Какого лешего вы ржете, словно лошадь на выгоне?! – раздраженно прорычал Вильк. – И что вы, куць вас задери, делаете в моем доме?

Я честно попыталась ответить, но изо рта вылетел лишь невнятный всхлип, и меня одолел новый приступ смеха, ибо мокрая мышь в гневе, это уже чересчур. А, как говорится, в гневе вы смешны, то есть страшны, в смысле испугалась бы, если б так смешно не было.

Разъярённый Вильк, поняв, что ничего от меня не добьется, попросту схватил за локоть, выволок в коридор, а после выставил на улицу.

– Завтра придёте в чувство, жду от вас объяснений. Ясно?

Он даже не стал ждать ответа, а я успокоилась ещё нескоро и всю дорогу домой глупо хихикала, привлекая внимание припозднившихся прохожих. Перед глазами все ещё стоял герой в полотенце, а воображение подкидывало всё новые варианты развития событий.

Из личных записок Бальтазара Вилька, мага-припоя ночной стражи

Я был вне себя от гнева! Нет, совсем не оттого, что меня увидели в чем мать родила, и не оттого, что при этом выглядел, как дурак. А ведь наверняка выглядел. Ну-ка припомни, друг Бальтазар, когда над тобой в последний раз смеялась девушка? Но все это лирика. В мой дом проникли, а я узнал об этом в последнюю очередь. Ловчие заклятия не сработали. Хотя, чему удивляться? В последнее время прихожу домой только спать, совершенно забросив свое жилище на произвол судьбы. Охранные чары износились, ослабли – и вот результат. А домовой бестолковейше проморгал незваную гостью. И зачем только держу в доме это мохнатое недоразумение?

– Пронька! Куда ты залез, чудище лопоухое?! – прорычал я, тщетно пытаясь найти пару от носка.

Домовой сердито сопел где-то за печкой.

– Где брат-близнец этого носка?

– Моль пожрала, Бальтазарушка, – злорадно донеслось из-за печки. – Ты их почаще в кабинете оставляй, она все твои носки слопает!

– Я, что, запер носки в кабинете?

– Да, ты, Бальтазарушка, давно в облаках летаешь. Так что, ничего удивительного.

Оставалось только пожать плечами. Если честно, в последнее время предпочитаю работать на кухне, ибо в кабинете царит жуткий бардак, а прибраться все руки не доходят. Проньку же не пускаю туда из-за охранных чар (будь они неладны), направленных на нечисть.

Я сменил гнев на милость.

– Ладно… Пронь, приберись в кабинете. Там все равно охранка поломана. Только бумаги никакие не выкидывай.

– Вот всегда так: Пронька то, Пронька это… Нет, чтоб молочка налить или сметанки, – недовольно бухтел домовой, вылезая из-за печки. – Как девке этой белобрысой, так канхветы посылаешь… а она опосля в дом без спросу лезет!

Но слушать его жалобы мне было недосуг. Сделает, никуда не денется. А самому в управление пора.

– «Твоя щепетильность тебя когда-нибудь погубит, друг Бальтазар», – мрачно подумал я.

Увы, отношусь к тому типу людей, которые спешат даже на собственную казнь, боясь опоздать к назначенному времени. Ведь знаю же, что ничего хорошего меня сегодня на рабочем месте не ждет, но стремлюсь туда с завидным упорством обречённого.

Из личных записок Бальтазара Вилька, мага-припоя ночной стражи

Черные камни брусчатки на кривых улочках старого города влажно поблескивали в свете фонарей. В воздухе висела противная туманная морось, пригнанная ветром со стороны Болотного края. В те редкие моменты, когда «мерзавец» не дул с залива, всегда приносил туман, гнилостный дух и лихорадку с болот, и эта дрянь оседала у нас, не долетая каких-то пятидесяти верст до Сабрии.

Я зябко поморщился и опустил трость на мостовую. Покалеченная нога раздражающе ныла, как капризный ребенок, которому не купили сластей. Взять что ли повозку? Но проклятая погода распугала редких извозчиков. Они почему-то не выстраиваются в очереди у моего дома.

Воздух дрожал от дыхания холода. Не приведи богини, к завтрашнему утру морось на камнях замёрзнет ледяной коркой. Будет похуже ярмарочных горок на дешевых аттракционах. А уж с моей ногой поход домой и вовсе превратится в затяжную пытку.

Идти сейчас в управление совсем не хочется. Подозреваю, что капитан Брац не упустит момента вытереть об меня ноги.

До управления Ночной стражи я добрался насквозь отсыревшим и в три раза злее любой нежити. Унылая рожа застрявшего у дверей Марека радости не прибавила. Даже его рыжие вихры, вечно торчащие, как им заблагорассудится, отсырели и обвисли, превратив его в домового-утопленника.

– У нас дело отобрали, – вместо приветствия с надрывом сообщил он, передергивая худыми плечами. – Говорят, что мы не-ком-пе-тент-ны, – четко по слогам произнес он новое слово.

Меня же будто из ведра окатили. Как отобрали? Почему? А Казик? Он что, зря голову сложил? Брац хоть и тупой карьерист, но даже он понимает, что я буду копать, пока не доберусь до истины. Для меня это дело чести!

– Идем, – я подхватил Марека за шиворот и затащил в темный широкий холл. – Сейчас вернем обратно свое дело!

Внутри клокотала неудержимая ярость. Кто и что наплёл главе Ночной стражи, что он оставил нас на обочине? Родители Казимира? Убитых горем родных понять можно, что им остаётся, как не искать виноватого. Но вряд ли они сами догадались, кто-то подкинул им эту блестящую идею. Уж не Пшкевич ли постарался? Ведь с самого начала убийствами занимался он.

Длинный коридор с темными нишами, в которых скрывались изваяния именитых сыщиков Ночной стражи, грохотал от наших шагов. Я даже готов был подпрыгнуть, чтобы задрожали и посыпались колонны у входа, лишь бы капитан понял, что так просто отстранить меня не удастся… Погрудные статуи бывших глав Ночной стражи, украшавшие коридор и наделенные сторожевыми чарами, почуяли мою злость, и напряжённо проводили вспыхнувшим зеленым огнем глазами до самой приёмной. Подскочивший адъютант, бросился наперерез, но натолкнулся на открывшуюся дверь и замер в нерешительности. Брац, подобострастно расплывшись в многообещающей улыбке, провожал посетителя:

– Не извольте беспокоиться, пан Пшкевич. При вашем покровительстве, такая перспективная следовательница, как Люсинда Бряк, враз словит нам проклятую бестию…

Так вот оно что. Я застыл на месте. Пшкевич, изворотливая тварь, все-таки нашел способ вернуться в расследование. Люсинда там ни Виле свечка, ни дидьку кочерга, так ширма, чтобы было на кого всех собак повесить в случае неудачи.

– Если нам не будут мешать, – напыщенно бросил Рекар.

– Родители капрала Винека требуют судить пана Вилька, – начал капитан, но натолкнулся на мои сузившиеся глаза и позеленел. – Вы, вы, вы…

– Я!

– О! – довольно пропел Пшкевич. – Наш нерасторопный сыщик! Нога не беспокоит пан Вильк? Или вы теперь всё время будете отправлять подчиненных на смерть, чтобы сберечь собственные конечности?

Пришлось подавить всколыхнувшуюся ярость. Нашел больное место и не преминул ударить. Только мы еще посмотрим, кому сыграют гимн Кипеллена, а кого отпоют по всем правилам.

– Они мне ещё пригодятся, – коротко ответил я, – для хорошего пинка!

– Что вы себе позволяете? – принял и на свой счёт Брац, а пышущее злорадством лицо Пшкевича заметно поугасло.

– Имел ввиду убийцу, и того, кто за ним стоит…

– Она специально Казика убила, не из-за голода, – встрял Марек.

– Свои пинки, – бросив испепеляющий взгляд на моего помощника, предупредил капитан, – оставьте при себе. Запрещаю вам заниматься делом и мешать пану… панне Люсинде выполнять свою работу.

– Вы попробовали, и у вас, как обычно, не получилось, – отстранённо заметил Пшкевич, – Теперь в игру вступают профессионалы…

– Шесть убийств не игра, – отрезал я.

– Так решили в городском совете, им не нужна лишняя шумиха, – замахал руками капитан.

– Дело ваше, панове. Не хотите помощи, не надо…