Я кивнул им обоим.

– Отстранение ради вашего же блага! – попытался состроить хорошую мину при плохой игре Брац. – Было непросто отговорить родителей Казимира от судебных исков. Мы не можем позволить, чтобы репутации Ночной стражи был нанесён такой ущерб, но вы должны не мелькать… ну и городской совет…

– В моём лице, – высокомерно перебил Пшкевич, – не позволит вашей некомпетентности ставить под угрозу безопасность горожан.

– «Зря времени не терял, – рассматривая его забрызганные до колен сапоги, подумал я, – разузнал всё про тварь, судя по всему носом рыл у конюшни Ночвицких, и решил, что дело у него в кармане. Осталось убрать конкурента! Напел безутешным родителям Казика, кто, якобы, угробил их сына, и получил карт-бланш на расследование. Думает, что Люсинда станет ему в рот глядеть?».

Я довольно улыбнулся.

– Прошу прощения, капитан, у меня много других дел. Разрешите заняться?

Брац ещё сильнее заморгал, будто собирался взлететь, и не найдя подходящих слов, кивнул.

– Вам, Рекар, огромных успехов! Буду молиться пресветлым богиням два раза вечером и еще немного утром, чтобы вы поскорее избавили нас от угрозы безопасности горожанам, – издевательски заметил я, чуть склонив голову, – Передавайте от меня привет Люсинде, она такая милашка, вы станете прекрасной командой!

Я резко развернулся, с мстительным удовольствием прочитал недоумение на лице Пшкевича, и направился к своему кабинету. Марек изумлённо козырнул капитану и, сглотнув, бросился следом.

Загнанная в глубину злость с наслаждением вырвалась на волю. От резкого рывка хлипкая дверь едва не слетела с петель. Меня так колотило, что даже не заметил, как вцепился в Марека.

– Пан Вильк, – пробормотал он, осторожно отрывая мои пальцы от своего рукава.

Тьфу, ещё и парня перепугал. Сделав несколько глубоких вдохов, я, наконец, успокоился. Железные светильники, изрезанные причудливыми трафаретами, разбрасывали по кабинету угловатые тени. Над столом, поднятые необузданной силой моей ярости, еще кружились наши вчерашние записи, а в кресле, стараясь не подавать виду, ждал взволнованный посетитель. Немолодой кряжистый пан в коричневом аксамитовом жупане застыл, как старая птица на иссохшем болоте. Костистые руки вжались в широкий набалдашник резной трости, будто только он удерживал их в этом мире, не позволяя сорваться в тартарары. Широкое лицо с зализанными назад седыми волосами, маленькие хваткие глаза и длинный горбатый нос дополняли сходство с пернатым хищником. И сколько я не прогонял из голоса скопившуюся неприязнь, спросил чрезмерно резко:

– С кем имею честь?

– Вечер добрый, пан чародей, – надтреснуто откликнулся посетитель. – Ендрих Ночвицкий.

– И вам добра и удачи! Не застал вас вчера, чем могу быть полезен? – озадачено спросил я, усаживаясь напротив него за стол.

Неужели Рекар добрался и до Ночвицкого и меня ждёт ещё один иск?

– Обретался по торговым делам неподалеку, – туманно заметил Ендрих. – Пришёл лично поблагодарить за спасение моего сына. Коли не ваше лечение чародейское совсем бы плох был, а так, того гляди на поправку пойдёт. Наследник у меня один, так что просите, что хотите.

– Благодарю, – смутился я. – Мы выполняли свою работу, – но тут же поправился, – буду признателен, если поможете с похоронами капрала Винека…

– Слышал про вашего хлопца, – кивнул он. – С родичами его уже беседовал. Не пойму, чего они на вас так взбеленились. Только горе людей не красит, уж не обессудьте. А помочь, конечно, помогу. За сына моего смерть принял, так что сделаем всё в лучшем виде.

Ендрих поёрзал на стуле, еще сильнее теребя трость, но сказал прямо, без обиняков:

– Хочу, чтобы тварь убили!

Лицо совсем закостенело, чем окончательно превратило его в хищную птицу.

– Так запретили мне этим делом заниматься, – мрачно заметил я.

– Знаю, – он кивнул, – а ежели частным порядком сызнова возьметесь? В частном порядке вам никто не запретит.

Я еле сдержал улыбку, и задумчиво погладил бороду.

– В деньгах не обижу, шляхетское слово! – неверно истолковав моё молчание, бросил Ендрих.

Сами пресветлые богини послали мне Ночвицкого. Теперь ни капитан, ни проклятый Пшкевич не смогут возразить против моего расследования. Клиент нанял меня по своему собственному желанию, за свои кровные расты. Исполнять частные сыски мне уже приходилось. Поиски трактата длились шесть лет и оказались головокружительно дороги, поэтому приходилось браться за несколько заказов, чтобы пополнить свои запасы. Да и довольствие в Ночной страже не слишком велико.

– По рукам, почтеннейший, мне и самому страсть как хочется, чтобы бестия получила по заслугам.

Ендрих выложил на стол туго набитый кожаный кошель.

– Сто левков на расходы, – пояснил он, – а как закончите, сами цену назовете. Все уплачу честь по чести.

– Договорились, – я придвинул кошель к себе, – пан Ночвицкий, как ваш сын сможет говорить, пришлите мне весточку.

– Несомненно, пан чародей, несомненно.

Ендрих разогнулся и, цокая тростью по полу, вышел за дверь, а я подозвал Марека и потребовал, вручая ему исписанные листки протоколов.

– Бери список жертв и читай вслух!

Раскурил трубку и задумчиво закрыл глаза. Я что-то упускаю. Если за тварью кто-то стоит, а за ней кто-то стоит, между несчастными щеголями должно быть что-то общее.

Мой помощник взял бумаги и забубнил:

– Казимир Винек, капрал Ночной стражи, двадцати двух лет от роду, не женат…

С Казиком-то всё ясно, он занял своё место случайно. Вместо него тварь могла разделаться со мной или Мареком. Она будто хотела вывести нас из игры. Чтобы не путались под ногами и не мешали планам её хозяина.

– Любомир Дражко, ювелир двадцати девяти лет от роду, не женат. Родные голосят, что трех дней до тридцати не дожил…

Моё первое знакомство с делом. Щеголь в шикарном камзоле.

– Игнаци Лунек, лекарь, на днях двадцать семь исполнилось, не женат…

Вот лекарю не поздоровилось, бывает и такое в наше время.

– Збигнев Смашко, помощник адвоката, двадцати четырёх лет от роду, не женат… До двадцати пяти двух дней не дотянул…

Все молодые, холостые, богатые. Вполне возможно, что оставили свои семьи без наследников. И что удивтельно, самую малость не дожили до очередного дня рождения. Может и не зря Казик на маньяка грешил? Хотя… Нет, не сходится, Ничек и Дарецкий совершенно в иную пору родились, а…

– …Ясь Дарецкий, мастер сновидений, шестидесяти трех лет от роду, не женат… – продолжал тем временем бубнить Марек

Не женат околдовано повторил я про себя.

– Юзеф Ничек, художник двадцать три года, не женат…

– Стой, – вскинулся я, чуть не выронив трубку, – а ну ещё раз!

– Юзеф Ничек, ху…

– Нет, перед ним.

– Ясь Дарецкий, мастер сновидений, шестидесяти трех лет от роду…

– Вот! – довольно сообщил я. – Что с ним не так?

– Остальным в деды годится, – шмыгнул носом Марек.

– То-то и оно! Наша смешливица предпочитает молодых, а Дарецкий обед просроченный. Значит, то ли ненароком подвернулся, то ли был особо ненавистен её хозяину. Где его нашли?

– Так вестимо где, – буркнул помощник, – как остальных – на улице…

– Без отсебятины! – строго прервал я. – Читай давай!

Марек уткнулся в протоколы, и снова забубнил:

– Тело Дарецкого было обнаружено в Постромкином переулке на ступенях черного хода музейного дома. Тело лежало головой на тротуаре, ногами в распахнутом дверном проёме. Служители музея клялись, что этого пана никогда не видали.

– Достаточно, – я вздохнул. – Так откуда же к нам пожаловал мастер сновидений?

– Не кипелленский он, пан Вильк.

– Откуда же его принесло?

Из рассказа Аланы де Керси,

младшего книгопродавца книжной лавки «У Моста»

Я спала и видела сон. Передо мной стояла только что законченная гравюра. Круглая зала с семью дверями, из которых видно только четыре. Только откуда мне знать, что тяжелых дубовых дверей, окованных узорными решетками, семь?