— А нам и незачем, мистер Боггинс. Все равно ты самый лучший!
Бильбо не смог сдержать улыбку. В конце концов, с Фили все было в порядке, а это единственное, что имело значение. Ну, по крайней мере, было единственным — до тех пор, пока он не услышал приближавшиеся к ним поспешные тяжелые шаги.
Торин резво дохромал до их спальников, неся на лице самое суровое выражение. Подойдя к Фили почти вплотную, он замер, глубоко вздохнул и рухнул на колени как подкошенный, тут же притянув племянника в объятия.
— Не смей впредь вытворять такие безрассудства, ты понял? — тихо проговорил он, но Бильбо слышал сквозившее в каждом слове облегчение и радость. Тут Торин ухватил одной рукой Кили за плечо и тоже притянул его ближе. — Тебя, кстати, это тоже касается.
Кили весело фыркнул.
— Мы тебя тоже очень любим, дядя.
Торин не спешил выпускать племянников, и Бильбо мог поклясться, что расслышал, как он невнятно проворчал «дурачье», явно имея в виду двух юных принцев. Потом он все же медленно отстранился и тяжело поднялся на ноги, опираясь на руки Фили и Кили.
— Мы выступаем, как только вы будете готовы.
Бильбо тоже поспешно вскочил, не желая снова упустить шанс принести свои извинения. Он понятия не имел, что будет говорить, но при одной мысли о растущей пропасти между ними и гнетущей неловкой тишине вместо дружеских разговоров у костра сердце его болезненно сжималось.
Торин повернулся, намереваясь похромать куда-то к центру лагеря. Бильбо решительно встряхнулся и поспешил за ним вслед:
— Торин, я хотел…
И не договорил, потому что Торин не замедлил шаг, не повернулся к нему.
— Собирайтесь побыстрее, мистер Бэггинс.
Чувство вины омыло Бильбо горячей волной, и в то же время он ощутил, как глубоко в сердце зарождается гнев. Он же просто хотел извиниться! Почему Торин упорно отказывает ему в этом? Почему не может перешагнуть через свое упрямство и просто выслушать то, что Бильбо хотел ему сказать, сделать шаг навстречу, постараться понять…
Бильбо и сам не понял, как оказался вплотную к Торину и ухватил его за рукав шубы — той самой шубы, которая укрывала их с Кили от ночной прохлады всего две ночи назад.
— Торин, пожалуйста, я просто хотел…
Торин резко остановился и медленно повернулся к Бильбо. На лице его застыло странное выражение. А потом он осторожно, почти невесомо, коснулся запястья Бильбо, вцепившегося в густой мех, и высвободил шубу из его хватки. Встретившись с ним взглядом, Бильбо вздрогнул — он не увидел ни гнева, ни печали, ни боли. Не увидел вообще ничего — только пустоту. Торин вновь отвернулся от него и двинулся прочь, оставив Бильбо потрясенно хлопать глазами и беспомощно сжимать кулаки, ловя ускользающую тень в холоде утреннего леса. Отчаяние грозило захлестнуть несчастного хоббита целиком, свет померк в глазах, а на грудь опустилась тяжесть, мешавшая дышать. «Ох, нет, — подумал он, бездумно уставившись на свои пустые ладони. — Нет-нет-нет».
Он все разрушил. Разрушил их дружбу с Торином — а все потому, что не смог удержать язык за зубами.
На плечо ему опустилась рука, и Бильбо от неожиданности едва не подпрыгнул.
— Все хорошо, мистер Бэггинс? — раздался голос Фили. Он переводил любопытный взгляд с хоббита на удалявшуюся спину Торина.
— Я… — Бильбо попытался облечь произошедшее в слова. — Я, кажется, совершил огромную ошибку, Фили.
Фили нахмурился и внимательнее вгляделся в потерянное лицо Бильбо, видимо, сообразив, что пока он лежал без сознания, случилось что-то не слишком приятное.
— Расскажешь? — Фили сочувственно похлопал его по плечу.
Бильбо очень хотелось поделиться своей бедой, сбросить с плеч тяжкий груз беспокойства и сомнений, но, взглянув на Фили, он вдруг понял, что не вправе жаловаться. В конце концов, Фили только что побывал в зубах речного чудища, пролежал без сознания почти два дня, нахлебавшись отравленной воды, — и все потому, что пытался спасти жизнь своего младшего брата. Бильбо просто не имел права множить его заботы своими жалобами — тем более что во всех своих бедах он был виноват сам. И пусть ему больше всего на свете хотелось выслушать мудрый совет Фили, он решил вдруг с неожиданно прорезавшимся упрямством, что будет расплачиваться за свои ошибки самостоятельно. И самостоятельно же найдет решение, как вернуть былое расположение Торина.
— Нет… Нет, спасибо, Фили, скоро все пройдет. Не о чем волноваться. — Бильбо попытался изобразить на лице улыбку, хотя и догадывался, что она вряд ли выйдет беззаботной и непринужденной.
— Ну, если ты так говоришь… — Фили в последний раз хлопнул его по плечу и вернулся обратно к брату.
Компания продолжала свой путь сквозь мрак Лихолесья среди огромных скрюченных деревьев и искривленных корней. С каждым шагом воздух становился все более душным и спертым. К тому же стала чувствоваться нехватка еды — Беорн снабдил их провизией, но все же ее было определенно недостаточно для длительного путешествия отряда в четырнадцать персон, и Торин велел экономить припасы.
Дни проходили за днями. Почти неотличимые друг от друга, они сливались в один бесконечный вечер — под густо переплетенными ветвями Лихолесья царили вечные сумерки. Припасы таяли на глазах. Чем дольше длилось путешествие, тем беспокойнее и раздражительнее становились гномы. Они понемногу поддавались недобрым чарам леса, унынию и усталости.
Бильбо по-прежнему шагал, привязанный к Фили и Кили, хотя веселые разговоры между ними стали столь же редки, как и припасы на дне их рюкзаков. Никогда в жизни он не чувствовал себя таким подавленным и разбитым. Даже на языке после каждой трапезы оставался горький привкус, хоть Бильбо и храбрился, убеждая себя, что во всем виноват проклятый мрачный лес. Да и прочие гномы угрюмо помалкивали, только Торин изредка выкрикивал команды — остановиться, повернуть, разбить лагерь. Бильбо стало казаться, что любая искорка веселья или радости мгновенно глушится в сердце, впитываясь ненасытным нутром Лихолесья. Тропа становилась все уже и в конце концов вообще исчезла из виду. Торин, памятуя предостережение Беорна, наотрез отказался идти дальше, пока тропа вновь не отыщется. После недолгого замешательства решено было разбить лагерь и дождаться утра, хотя Бильбо давно уже не отличал день от ночи. Недостаток еды и сна значительно замедлял их продвижение по лесу, и сколько еще унылых безрадостных дней пути ждало впереди — было неизвестно. Тишина нависла над отрядом — слышно было лишь урчание голодных желудков и тихий шепот: гномы давно уже не разговаривали в полный голос.
— Дядя, нам нужен хороший ужин. Пожалуйста, разреши поохотиться. Обещаем, мы будем держаться поблизости и даже не потеряем вас из виду, — дружно уговаривали Торина Фили и Кили, но тот, несмотря на плачевное положение компании, остался непреклонен.
— Нет. Мы не сойдем с тропы. Не о чем говорить.
— Но дядя! — воскликнул Кили, ухватив Торина за руку. — Мы не протянем долго на такой кормежке! Хоть ненадолго пусти нас на охоту!
Оглядев племянников с самым мрачным выражением лица, Торин презрительно фыркнул.
— Мне все равно, голодны вы или нет. Гэндальф предупреждал, что ничего хорошего не ждет нас в этом лесу, особенно если мы потеряем тропу.
Фили несчастно заморгал и принялся яростно дергать свои косички, словно задумал вовсе их оторвать.
— Какая разница, что за опасности подстерегают нас в чаще леса, если мы умрем с голоду, не сойдя с этой проклятой тропы!
Торин сердито зыркнул на него и помрачнел еще больше.
— Я все сказал. Никто никуда не идет.
С этими словами он поднялся и направился к Бофуру, который безуспешно пытался развести огонь. Фили молча глядел ему вслед, стискивая кулаки и раздувая ноздри, и вдруг выкрикнул:
— Я не собираюсь сидеть здесь и ждать неизвестно чего! Я ухожу на охоту — согласен ты или нет!
Бильбо и Кили обменялись одинаково пораженными взглядами — никто еще не смел так открыто и дерзко перечить Торину. Напротив, Фили всегда являл образец почтительного и любящего племянника — и представить было невозможно, что он осмелится воспротивиться прямому запрету своего дяди.
