Бильбо с усмешкой покачал головой.

— Боюсь, ты сам себя почему-то не воспринимаешь всерьез, Кили, и это я должен благодарить судьбу за таких друзей, как вы. Но все равно спасибо за эти слова. Весьма… любезно с твоей стороны.

Кили кивнул ему и замолчал. Некоторое время они сидели молча, глядя на Фили, который изредка вздрагивал во сне. Бильбо наконец-то согрелся, дюйм за дюймом придвигаясь ближе к Кили, так что вскоре почти навалился на него плечом. Повозившись, он укутался поплотнее в одеяло и стал клевать носом, тихонько напевая себе под нос мелодию, почти не отдавая себе в этом отчета.

— Что это за песня? — тихо спросил Кили, с любопытством поглядывая на него. — Я ее уже где-то слышал…

Бильбо, вынырнув из полудремы, с недоумением поднял глаза на гнома, который с самым сосредоточенным видом пытался вспомнить смутно знакомую мелодию.

— Ох, кажется, Бофур насвистывал ее пару раз, когда занимался ужином. Надо же, я даже не понял, что напевал ее…

Кили протянул радостно:

— Ааааа, теперь вспомнил! Моя мама пела ее, когда мы с Фили были детьми.

Бильбо нахмурился, пытаясь припомнить хоть какие-то слова из песни, слышанной от Бофура, но вспоминались только одни лишь его веселые окрики и замечания насчет ужина.

— Это колыбельная?

Кили закивал.

— Да. Если я правильно припоминаю, эта песня об одном гноме, который вызволил даму сердца из глубокой пропасти, спустив ей вниз свою длинную бороду, по которой она и выбралась наверх. Впрочем, слов я уже не помню.

Бильбо хихикнул.

— У вас, гномов, во всех колыбельных поются оды славным бородам?

Лицо Кили несколько вытянулось, но ответил он с достоинством:

— Это для нас… знак мужества и зрелости гномов и гномок, мистер Боггинс. Чем борода длиннее и пышнее, тем почетнее. А если нет никакой, то и воспринимать тебя будут как несмышленое дитя.

Вспомнив короткую, но неприятную стычку с Беорном нынче утром, Бильбо сообразил, что нечаянно вступил на весьма зыбкую почву, и поспешил уверить:

— Я… прости, я не хотел вновь ворошить минувшее.

Кили пожал плечами, но оставался весьма мрачен.

— Ладно, мистер Боггинс. Фили говорит, что я слишком близко к сердцу принимаю все эти разговоры насчет бороды, и, наверное, он все же прав… — Он запнулся на мгновение, а потом в раздражении фыркнул и затараторил: — Я уже давно взрослый гном, а не беспомощный младенец! Но никто в нашем отряде, кроме тебя и брата, не воспринимает меня всерьез! Я… я устал, оттого что все обращаются со мной как с ребенком! Даже Ори оказывают больше доверия, чем мне…

Бильбо успокаивающе похлопал его по руке, останавливая поток жалоб.

— Ты же знаешь, что это неправда, Кили. Торин и прочие гномы… уверен, они просто стараются защитить тебя, как только могут, и не хотят, чтобы ты пострадал.

Кили презрительно фыркнул, глядя на пламя костра.

— Я не нуждаюсь в защите! Я взрослый, даже если кое-кто этого не видит. Я вполне способен сам о себе позаботиться!

Бильбо помолчал немного, обдумывая, как бы половчее объяснить, что он сам видит в Кили и силу, и стойкость, и мужество.

— Я тебе рассказывал о моем отце, Банго Бэггинсе? — спросил он наконец.

Кили удивленно покосился на него и отрицательно помотал головой.

— Нет… Кажется, не рассказывал.

Бильбо улыбнулся, устроился поудобнее и заговорил:

— Мой отец, Банго Бэггинс, был достойным наследником рода Бэггинсов в Шире и считался крайне добропорядочным хоббитом. С ним никогда не случалось ничего нежданного или, упаси валар, авантюрного.

Кили захихикал.

— Я начинаю подозревать, что по меркам твоих сородичей ты не очень-то достойный хоббит, мистер Боггинс.

Бильбо весело подмигнул ему и продолжил свой рассказ.

— Нет. И наверное, моя репутация уже окончательно испорчена. А вот моего отца очень уважали в округе. Он женился на моей матери, несмотря на ее весьма странную для хоббитянки страсть к исследованию нового и разговорам с незнакомцами, а потом родился я. Моя мать говорила мне как-то, что отец с годами становился все подозрительнее, особенно ко всему пришлому и чуждому хоббитам. Он хотел уберечь свою жену и ребенка от бед и невзгод внешнего мира, поэтому не позволял нам покидать пределы Хоббитона, разве что без этого было никак не обойтись.

Кили нахмурился, пытаясь представить себе жизнь, ограниченную маленьким уютным мирком Шира.

— Моя мать пыталась уважать его желания, но я подрастал, и она знала, что туковская кровь во мне рано или поздно взыграет — и позовет на поиски приключений, иначе я зачахну, стены родного дома обернутся мне тюрьмой. А если моя мать принимала решение, ничто не могло отвернуть ее от задуманного. Отцу приходилось с этим считаться, но на этот раз он наотрез отказался отпустить меня одного бродить по полям и лугам Шира, хоть и знал, что они совершенно безопасны.

Кили презрительно фыркнул.

— Это ужасно, мистер Боггинс.

Бильбо только усмехнулся.

— Это еще не конец истории. Как бы там ни было, моя мать наконец убедила отца позволить мне порыбачить в ручье, протекавшем неподалеку от нашей норы, но только под его присмотром. К тому времени отец стал… хм, весьма грузным хоббитом, и рыбалка его не прельщала, тем более что рыбу можно было с легкостью купить на ярмарке. Поэтому и учиться плавать он не видел смысла и никогда даже не пытался. — Бильбо плотнее укутался в одеяло. — В общем, мы спустились к ручью, но отец позволил мне в воде только ноги помочить, а глубже заходить строжайше запретил. Мы никогда не обсуждали это с матерью, но отец всегда чрезмерно тревожился и беспокоился за меня. Короче говоря, все шло хорошо до тех пор, пока одна пичуга вдруг не спикировала на голову отцу. Он испугался, шарахнулся в сторону, подскользнулся на мокрой гальке и рухнул в ручей. Ручей был не особенно глубоким, но плавать-то отец не умел, поэтому тут же пошел ко дну.

Кили нахмурился сильнее обычного и во все глаза уставился на хоббита.

— Но он же выбрался?

Бильбо усмехнулся.

— О да. Выбрался — с моей непосредственной помощью. Мне пришлось вытаскивать его из ручья.

— Кажется, у тебя вошло в привычку спасать утопающих, мистер Боггинс, — улыбнулся Кили.

— Ну что тут можно сказать? Стараюсь, — посмеиваясь, ответил Бильбо. — Но я не об этом сейчас, а вот о чем: только когда мой отец воочию убедился, что я вовсе не беспомощный маленький хоббитенок, когда он на собственном опыте прочувствовал, что я могу позаботиться не только о себе, но и о нем, — тогда и только тогда он перестал видеть во мне лишь неразумное дитя, за которым нужен постоянный пригляд.

— То есть ты хочешь сказать, на меня смотрят как на неразумное дитя? — оскорблено вскинулся Кили, и Бильбо со вздохом покачал головой.

— Я не то хотел сказать. Я лишь говорю, что порой… Порой для самых близких — тех, кто годами защищал нас от бед и невзгод, заботился и оберегал… так вот, порой для них нужно своего рода… происшествие, чтобы они перестали относиться к нам, как к хрупким фарфоровым куклам. Я вовсе не считаю, что Торин и прочие гномы видят в тебе мальчишку, Кили. Просто их стремление защищать и ограждать тебя от опасностей велико, хотя ты уже давно вышел из детского возраста. Они любят тебя, как и мой отец любил меня, но должно произойти нечто неожиданное, и вот тогда они поймут, что ограничивать и запрещать не значит оберегать и заботиться.

Кили некоторое время напряженно размышлял, потом уныло поинтересовался:

— И что же этакое должно произойти, мистер Боггинс?

Бильбо пожал плечами.

— Тут я тебе не помощник, друг мой. Подожди немного, и рано или поздно что-нибудь обязательно случится.

Кили засопел.

— Да, зря я надеялся, что у тебя готовы ответы на все вопросы…

Бильбо ободряюще сжал его ладонь.

— Может, и зря. Но ты все равно не теряй надежды на лучшее, ее у нас и так немного осталось. А без надежды ты быстро превратишься в бледную унылую тень своего дяди.