— То есть ты был его учителем? — полюбопытствовал Бильбо, совладав наконец с капризным зрением, и затаил дыхание, надеясь услышать что-нибудь новое о загадочных традициях гномов.
— Что-то навроде того. Но не только. Мой долг был не только обучить его достойно сражаться, но и стать ему верным соратником. Я был тем, кому Торин доверял всецело, а я за него готов был без раздумий отдать жизнь. Я очень гордился выпавшей мне удачей, парень, и могу тебе сказать, что нет гнома более благородного, чем Торин.
При этих словах Бильбо улыбнулся — в голосе Двалина слышалась грубоватая нежность, хоть и без этого разговора было ясно, как высоко он ценил и как отчаянно защищал предводителя их отряда. Решив воспользоваться так редко выпадавшей откровенностью и разговорчивостью гнома, Бильбо пьяно хихикнул и задал вопрос, который уже давно распалял его любопытство:
— А… эти твои метки… они есть у всех гномов? — указал он на голову Двалина, украшенную странными знаками и узорами. — У нас, например, в Шире… я ни у кого таких не видел.
Двалин нахмурился и покосился на Бильбо, который, боясь упустить хоть слово, даже неуклюже придвинулся ближе.
— О таком обычно не спрашивают, мистер Бэггинс.
Бильбо всплеснул руками и виновато заморгал.
— О, нет-нет, я ничего такого не имел в виду! Мне просто было любопытно… мои извинения.
Двалин, кажется, не обиделся. Он фыркнул и с достоинством ответил:
— Ты спас Торину жизнь, парень. Можешь спрашивать о чем угодно. Я просто предупредил на случай, если тебе вздумается выпытывать такое у кого-нибудь еще. А то, чего доброго, получишь в ответ хороший удар секирой промеж глаз, если не поостережешься.
Бильбо с готовностью закивал, соглашаясь.
— Конечно, впредь я буду осторожнее.
Двалин вновь отхлебнул из фляги.
— Гномы обычно отмечают себя знаками в двух случаях: первый — это знаки рода, они встречаются у знатных гномов и свидетельствуют их благородную кровь. Можешь расспросить об этом обычае Торина, но я сомневаюсь, что он покажет тебе свои знаки.
И не обращая внимания на отвалившуюся в изумлении челюсть Бильбо, невозмутимо продолжал:
— Все прочие знаки служат нам напоминанием о чем-то особенно важном или о битвах. Поэтому они зачастую отмечают тех, кто проливал кровь. — Двалин ткнул себя в грудь.
Бильбо прищурился, пристально глядя на его гладкую макушку, исперещенную непонятными символами.
— Значит, твои тоже?.. Что они значат? Если, конечно, тебе можно о таком говорить, — поспешно добавил он, боясь ненароком рассердить Двалина.
Тот вмиг посуровел, но все же ответил:
— Они в память о гномке, которую я знал… давно. Об одной из самых храбрых гномок, с которыми я когда-либо бился бок о бок.
Сказал — и замолчал. Бильбо почудилась в этой тишине всколыхнувшаяся печальная память, и он понял, что Двалин не скажет больше ни словечка. Но, к его удивлению, Двалин вдруг вздохнул, одним махом осушил флягу до донышка и спросил:
— Ты ведь слышал о Дис, верно? Сестре Торина, матери Фили и Кили.
Бильбо кивнул.
— Немного… Фили как-то рассказывал. По его словам выходит, что она… неистовая и бесстрашная гномка.
Двалин невесело рассмеялся.
— Именно так, парень. У нее нрав взрывной, словно у огнедышащего дракона, а еще она может по камешку разобрать все горы Средиземья, если это потребуется для защиты ее родичей.
Он помолчал, а потом тихо добавил:
— Я любил ее когда-то, много лет назад.
У Бильбо в очередной раз за этот вечер в буквальном смысле отвисла челюсть от такой невероятно откровенной прямоты Двалина. Он вытаращил глаза и едва не вскочил на ноги, но мир перед глазами угрожающе качнулся и поплыл, и Бильбо счел за лучшее не делать пока резких движений. Что же до Двалина — он выхлебал куда больше коварной настойки, которая, очевидно, не только туманила зрение, но и развязывала языки даже самым суровым воинам.
— Она была… и остается самой выдающейся гномкой в Синих горах. Хотя за такие слова она запросто могла бы швырнуть меня с ближайшей скалы. — Двалин широко ухмыльнулся. — У нее тоже был свой страж, Браги, которая всюду ходила за ней по пятам. А сама Дис всегда держалась рядом со мной и Торином. Ей непременно нужно было участвовать во всех проделках брата, и вчетвером мы за годы отрочества облазили все закоулки Эребора. Торину из-за нее частенько доставалось. — Тут он опять усмехнулся, непривычно нежно. — Думаю, именно тогда он и стал оттачивать на ней свой неодобрительный сумрачный взгляд, которым так часто теперь награждает племянников.
Бильбо улыбнулся было, попытавшись представить юных Торина и Двалина, но улыбка мгновенно угасла, стоило только ему вспомнить, что отнюдь не Двалин стал отцом Фили и Кили.
— Может быть, со временем она смогла бы почувствовать ко мне что-то, кроме детской привязанности… Но я был молод и глуп, она была принцессой, а я боялся даже заговорить с ней о таком. Я ждал слишком долго, а потом, откуда ни возьмись, явился этот золотоволосый гном и навсегда украл ее сердце.
Бильбо потянулся к Двалину и попробовал успокаивающе похлопать его по руке, но проклятая настойка и тут сыграла с ним злую шутку, и он позорно промахнулся. В итоге руку Двалина ему пришлось нащупывать — получилось далеко не с первой попытки.
— Я не разговаривал с ней много дней после того, как она объявила о своей помолвке. Стены Эребора помнят мои кулаки и мои бессильные вопли.
Тут Бильбо стало очень жаль несчастного Двалина. Сам он никогда не терзался любовными муками, но по описаниям они не несли ничего, кроме боли и одиноких страданий.
— А Торин… Торин знал о твоих чувствах к его сестре?
Двалин раздраженно фыркнул, словно его спрашивали о чем-то очевидном.
— Торин? Конечно, нет. Он бы не поверил, что такое возможно, даже если бы его ткнули в это носом. Он и сам… в общем, для примера — в нашей маленькой компании я был не единственным, кто терзался от тайной неразделенной любви. Браги не могла оторвать глаз от Торина, едва он входил в комнату, и не могла говорить ни о ком другом, едва он из нее выходил.
Бильбо глупо хихикнул, но тут же оборвал себя, мысленно выбранив за неуместное веселье. Все, что рассказывал Двалин, было невыразимо печально.
— Но Браги открыла Торину, что у нее на сердце?
Гном мрачно покачал головой.
— Нет, парень. Она не успела… погибла. Да и не вышло бы у них ничего, не думаю, что Торин смог бы по-иному взглянуть на нее после стольких лет совместных детских шалостей… Когда Трор объявил поход на Морию, мы с Торином, конечно, должны были отправиться с ним. Я пытался отговорить Браги идти за войском, хотел, чтобы она осталась приглядывать за Дис, но она не послушалась. Наверное, ей невыносимо было знать, что Торин уходит на битву, а ее не будет рядом.
По лицу Двалина скользнула еле заметная печальная улыбка. Он со вздохом запрокинул голову, вглядываясь в далекое звездное небо, отдаваясь воспоминаниям о таком же далеком, навсегда ушедшем прошлом.
— Я бы заставил ее остаться… но слишком хорошо знал, каково это — находиться в неведении и ждать неизвестно чего, потому придержал язык. Не уговорил. А потом… битва. Не знаю, как она оказалась среди сражавшихся. Нас с Торином схваткой разнесло в разные стороны, там были целые орды орков, они напирали и лезли, а нас было так мало… Диво, что вообще кто-то уцелел. Настоящая бойня, парень. Радуйся, что никогда не видал таких битв. Я пытался пробиться обратно к Торину, но… — Двалин потряс флягу в надежде, что в ней осталось хоть пара капель настойки, и разочарованно вздохнул. — А потом я увидел ее, со всех сторон окруженную орками. Браги была одной из самых лучших воительниц среди гномок, она так ловко управлялась с боевым топором, что могла посрамить искуснейших воинов-мужчин. Я видел, как она рвалась к Торину на помощь, кричала ему отступать к горе вместе с Трором, пока она прикрывает его от наседавших тварей… Когда я прорубился к ней по орочьим трупам, в ее теле засели пять стрел, одна пронзила шею, вот здесь. — Он показал на бьющуюся жилку у себя на горле. — Никто, даже Браги, не смог бы оправиться от такого.
