«Может, Фили и Кили тоже еще не ложились, — с надеждой подумал Бильбо, слезая со скамьи. — И даже, быть может, поделятся со мной запасами…»

Лагерь гномов спал. Бильбо повертел головой и решил исследовать поворот на галерею. Бодро завернув за угол, он споткнулся и чуть не упал — при виде Торина Дубощита, чей силуэт, облитый лунным светом, гордо выделялся на фоне долины Имладриса, утопающей в ночной тени. В руках у гнома была зажженная трубка, из которой кольцами поднимался ароматный дым.

Бильбо оказался в неловком положении. С одной стороны, он знал наверняка, что Торин вряд ли обрадуется его нежданной компании. С другой — Торин его заметил, а, учитывая, что кроме них двоих в совершенно пустой и темной галерее никого не было, Бильбо было бы крайне затруднительно сделать вид, что он завернул сюда по другому делу.

Пауза затягивалась. Наконец Торин едва заметно кивнул головой, показывая, что видит хоббита и его нерешительное топтание на месте.

— Ох… я… прошу прощения, — промямлил Бильбо, лихорадочно подыскивая предлог, чтобы ретироваться и при этом не оскорбить короля. — Я не знал, что ты… здесь… Я просто…

Он махнул рукой в сторону лагеря, обозначая свое намерение вернуться откуда пришел.

Торин в ответ лишь усмехнулся.

— Скажи, неужели все хоббиты постоянно несут всякий несвязный вздор? Или нам просто повезло оказаться в компании такого… единственного в своем роде?

Бильбо сердито поджал губы и скрестил руки на груди. Вовсе он не болтает всякий вздор. Ну… или, по крайней мере, не так уж часто. Только когда волнуется.

— Должен тебе сообщить, что мы, хоббиты, прекрасно умеем и любим поддерживать вежливую беседу, хоть ты, без сомнения, и сочтешь это смехотворным.

Торин иронично вздернул бровь.

— Для таких маленьких невоинственных существ это скорее необходимость, чем прихоть. Хотя твои беседы я не назвал бы вежливыми — скорее, чрезмерно пространными.

«Ну хорошо же, — мысленно проворчал Бильбо. — Если Торину Дубощиту вздумалось поговорить, то, пожалуй, начнем — и помоги мне валар».

Он разжал стиснутые кулаки, опустил руки и направился прямиком к Торину, который по-прежнему стоял, облокотившись на балюстраду террасы, откуда открывался чудный вид на ночную долину, лежащую далеко внизу.

— Одно то, что ты не находишь удовольствия в беседе, господин Дубощит, не делает ее ненужной и бесполезной, — пробормотал Бильбо, не глядя на гнома. Он вытащил свою верную трубку и деловито набил ее Лонгботтомским листом, запасы которого у него всегда хранились под рукой.

— Не поделишься огоньком? — покосился он на Торина, не зная, как тот поведет себя: отодвинется подальше, высмеет или же продолжит оттачивать на нем свой грубоватый юмор.

Торин некоторое время молча смотрел на него, потом наклонил свою трубку так, чтобы один из горящих угольков упал на Лонгботтомские листья в трубке хоббита.

— Благодарю, — вполне искренне сказал Бильбо. Сделал несколько затяжек, подышал на уголек, пока не добился ровного оранжевого свечения.

— Я полагаю, эльфы высоко оценили удовольствие от беседы с тобой? — спросил вдруг Торин, поворачиваясь лицом к луне. Глубоко затянулся и выпустил к звездам весьма впечатляющее дымное колечко.

Было ясно, что Торин его провоцирует — и весьма топорно, — но Бильбо к этому времени уже так устал от гномьего упрямства, что не сдержал язвительного ответа:

— Именно так. Элладан и Элрохир вполне восприимчивы к такого рода удовольствиям. Мы прекрасно провели время, и я думаю, они остались довольны нашей беседой.

Торин нехорошо усмехнулся.

— Это потому, что эльфы ценят лишь красивые слова. Разумеется, они будут складно говорить приятные и пустые фразы, втираясь в доверие. Но слова их как ветер — слабый и переменчивый.

Бильбо по примеру Торина облокотился на балюстраду и выдохнул изо рта колечко дыма.

— Не стану притворяться, будто понимаю, что пришлось пережить тебе и твоему народу, но не будешь же ты всерьез утверждать, что все эльфы одинаковые, господин Дубощит.

— Это потому, что ты никогда не сможешь понять, через что мне и прочим гномам Эребора довелось пройти, полурослик! — Торин до побелевших костяшек стиснул в кулаке трубку и мрачно нахмурился. — Ты никогда не узнаешь запаха сожженной заживо плоти, никогда не услышишь отчаянные крики родичей, которые умирают ужасной смертью по злой воле чудовища, не ведающего жалости! Тебе не понять, что значит смотреть на армию эльфов, которые клялись в вечной дружбе, — тут Торин горько рассмеялся, — и видеть, как она поворачивает назад, не обнажив ни единого клинка, невзирая на крики и мольбы о помощи.

Бильбо, не ожидавший от него такой яростной беспощадной откровенности, только беспомощно хлопал глазами, не зная, что на это ответить. В любых других обстоятельствах, он бы, наверное, постарался утешить собеседника чем-нибудь — да хоть ободряющим прикосновением, — но дело касалось Торина, а Бильбо понимал, что, вздумай он предложить такого рода поддержку, станет только хуже.

— С моей стороны было бы глупостью надеяться на то, что ты поймешь мои мотивы, полурослик, — тихо произнес вдруг Торин с неожиданной горечью в голосе. — Но полагаю, я вправе ожидать уважения к моим решениям, которые основываются не только на застарелых предубеждениях.

Бильбо вздохнул, признавая поражение — он ничего не мог ни сказать, ни сделать, чтобы хоть немного уменьшить боль, которую причиняли Торину жуткие воспоминания. И что самое ужасное — никто этого не мог. Никто и ничто в мире не в состоянии залечить глубокие раны, оставленные в сердце гнома в те страшные дни, и они по-прежнему ноют и кровоточат, питаемые годами изгнания и лишений.

Гнев Торина — яростный, сокрушительный в свой силе, — сравним лишь с его желанием вернуть свой дом. Бильбо в тревоге подумал, что в погоне за местью, в которой Торин видел торжество справедливости и считал свои долгом и правом, он слишком часто поддавался ослепляющей ярости. И сколько пройдет времени, прежде чем его окончательно поглотит черная ненависть, злоба и жажда возмездия?

Бильбо Бэггинс из Шира, Бильбо Бэггинс — добропорядочный хоббит, Бильбо — обычный, непримечательный спутник в отряде ничего не мог с этим поделать, не мог предложить Торину ничего, что не было бы встречено гордым гномом с презрением и пренебрежением.

«Он прав, — с грустной улыбкой подумал Бильбо. — Я не понимаю этого и вряд ли когда-нибудь пойму».

И все же… он видел в глазах Торина скрытое пламя, которое порой обжигало не хуже самого неистового огня. Оно могло пугать, могло очаровывать — но определенно было живым и правильным.

— Как бы там ни было, господин Дубощит, — тихо произнес Бильбо, думая, не совершает ли он огромную ошибку, заговорив о таком, — мне жаль. Действительно, очень жаль. Никто не заслуживает страданий, что выпали на долю тебе и твоему народу. Знаю, ты считаешь, что твой дом отобрали, и чтобы вновь стать тем, кем ты был прежде, тебе нужно вернуть Эребор. Но думаю, ты ошибаешься. — Бильбо взглянул на Торина, который слушал его с напряженным вниманием, прищурившись и нахмурив брови. — Я видел, какими глазами на тебя смотрят Фили и Кили. Слышал, как высоко отзываются о тебе Двалин и Балин. Я понимаю, почему весь наш отряд пошел за тобой и готов жизнь отдать, если понадобится. Не потому что ты ведешь их в Эребор, а потому что ведешь их туда именно ты. Я думаю иногда, что дом — не обязательно определенное место, господин Дубощит, — вдохновенно продолжал никем не перебиваемый Бильбо. — И что его можно обрести не только в четырех стенах, но и в компании тех, кого уважаешь и любишь всем сердцем. Поэтому в некотором смысле твой дом всегда был с тобой. Просто иногда беда застилает нам глаза и не дает разглядеть то, что лежит прямо под носом.

Воцарилась гнетущая тишина. Бильбо уже сто раз успел пожалеть, что вообще открыл рот — перспектива окончить свои дни от рук разгневанного гнома под каким-нибудь безымянным эльфийским кустом становилась все вероятнее.