Хватит – это когда он замертво рухнет на пол, позабыв, кто он и где он. Может, тогда сердце перестанет болеть. Ненадолго – он знал это, - но так было все же лучше, чем погибать под грузом сводящих с ума мыслей и рвущих душу воспоминаний.

 

Бильбо почти ждал, что Леголас попытается отобрать у него кружку и настоять на своем, но ничего подобного не случилось.

 

- Я вовсе не… не предлагаю тебе искать утешение в словах. – Бильбо изо всех сил попытался сосредоточиться на лице эльфа, но не преуспел. – Сейчас они для тебя лишь пустой звук и не значат ничего. Но если когда-нибудь тебе понадобится собеседник, нужно лишь попросить. Знаю, эта боль сильнее, чем ты можешь вынести, друг мой, - тут Леголас легко коснулся груди Бильбо там, где билось сердце. – Но время излечит раны.

 

- Д-да уж… все повторяете и повторяете одно и тоже, - пробормотал Бильбо заплетающимся языком, что, впрочем, не помешало выплеснуть долго копившиеся в нем горечь и раздражение. – Что все будет хорошо… когда-то, надо лишь подождать.

 

- Понимаю, сейчас тебе меньше всего хочется слышать такое, - Леголас убрал руку и улыбнулся грустной улыбкой. – Я не говорю, что путь будет легким, но обещаю, что так случится, друг мой.

 

- Ты… ты, - Бильбо растерял все слова. – Ты живешь так долго…

 

Может, Леголас был прав. Может, ему ведомо что-то, чего не знал он, Бильбо. Может, в этом заключалось проклятие вечной жизни эльфов – бессмертие и мудрость словно отделяли их от прочих народов Средиземья, делали чужими. Каждый день и каждый миг смерть собирала свою жатву - ведь все когда-нибудь сгинет в небытии, все живущие ныне умрут. Но только не дивный народ.

 

Неудивительно, что они держались особняком, стараясь не слишком сближаться с хрупкими недолговечными людьми, гномами и… хоббитами. Даже орков и гоблинов роднил призрак неизбежной смерти, делая их подобными всем прочим… но не эльфам.

 

- Наверное, так одиноко, - грустно добавил Бильбо, глядя на Леголаса. – Тебе очень-очень одиноко.

 

- Пожалуй, - согласился Леголас, улыбнувшись, когда Бард подтащил к ним свой стул и уселся рядом. – Можно сказать, я знаю об этой стороне жизни побольше многих.

 

- Это о какой? – полюбопытствовал Бард, расслабленно откинувшись на спинку стула.

 

- Ну… просто о жизни, - уклончиво ответил Леголас.

 

«И смерти», - услужливо добавил внутренний голос Бильбо.

 

- А, - Бард потер плечо. – Поведай же нам истину, о мудрый эльфийский принц.

 

Леголас задумчиво отхлебнул из кружки.

 

- Жизнь прекрасна и удивительна.

 

Бильбо тоже поспешил пригубить едкую брагу. Уж лучше давиться ее обжигающим вкусом, чем вопиющей банальностью лжи, изрекаемой наглым эльфом.

 

- И в то же время потрясающе жестока, - невозмутимо продолжал Леголас. – Она будет испытывать тебя на прочность еще и еще, пока не останется лишь тонкая, дрожащая тень прошлого тебя. Жизнь – неохватна и всепроникающа, сложна как искусный узор, сплетенный из тысяч нитей на полотне шире небосвода. Ее невозможно мерить нашими мерками, называя «хорошей» или «плохой».

 

Леголас скосил глаза на Бильбо и вновь улыбнулся ему улыбкой, от которой веяло шепотом минувших столетий.

 

- Сумрак рассеется, Бильбо. Твоя утрата – открытая рана, но все ранам дают время для исцеления. Ты вновь научишься видеть кругом красоту и радость.

 

Глазам вновь стало горячо. Бильбо так хотел верить Леголасу – неужели когда-нибудь, возможно – только возможно! – эта боль в груди утихнет настолько, что с ней можно будет жить? Он сморгнул соленую влагу с ресниц – слезы больше не причиняли вреда. На этот раз их вызвала не лютая отчаянная тоска, безжалостно рвавшая сердце. Бильбо плакал, потому что поверил - и это пройдет. Чувствуя себя легким как перышко, он повалился на спину в ворох одеял, и натянутая крыша шатра колыхалась и вращалась перед его бездумным взглядом где-то в невообразимой вышине.

 

- Я выпью за это, - услышал он со стороны хриплый голос Барда и закрыл глаза.

 

Одеяла под ним вздымались и покачивались, словно палуба корабля, плывущего по волнам. Голоса окружающих начали отдаляться, сливаясь в монотонный гул, и Бильбо медленно скользил между сном и явью, не скатываясь, впрочем, в беспамятство очень-очень долго. Казалось, прошли часы, прежде чем темнота наконец мягко приняла его в свои объятия, и все вокруг пропало.

 

- …Волосы цветом ярче драконьего пламени!

 

Бильбо резко открыл глаза и заморгал. Беорн – а это был, несомненно, он – пророкотал эти слова в полный голос, правда, получилось у него так невнятно, что смысл сказанного был почти неразличим. Бильбо с трудом сел, едва не повалившись обратно – мир вокруг продолжал медленно вращаться.

 

Тауриэль сидела, уткнувшись лбом в деревянную столешницу. Со стороны могло показаться, что она сомлела от выпивки, но плечи ее едва заметно тряслись от смеха.

 

- А глаза… глаза… - Беорн махнул огромной, покрытой шрамами рукой, едва не опрокинув стул. – Какого они там сейчас цвета?

 

Тауриэль подперла голову кулаком и уставилась на него с пьяной усмешкой.

 

- Зеленые, болван. Что за… Какой… - тут она широким жестом ткнула в Беорна, но, видимо, так и не смогла подобрать подходящего слова, - в общем, кто так соблазняет леди, по-твоему, если не может даже вспомнить, какого цвета у нее… эти… штуки.

 

- Глаза, словно… - сонно пробормотал Беорн, потихоньку сползая со стула, но вдруг щелкнул пальцами и просиял. – Словно пышный мох!

 

- Мох? – Тауриэль уставилась на него и вновь расхохоталась. – Пышный мох! – сквозь смех выговорила она, согнувшись пополам и едва не впечатавшись лбом в столешницу. – По-видимому, среди всех косноязычных умников, которых я когда-либо слышала, ты – наихудший! Впрочем, - тут она потянулась за очередной порцией браги, расплескав ее во все стороны, - я и сама в их числе. А ты, оборотень, стыдись, - речь ее сделалась несвязной. – Даже орки порой высказывались куда изысканнее…

 

Беорн попытался сделать вид, что оскорблен и опечален, но ухмылка, с которой он не мог совладать, портила весь замысел.

 

- Ага, и куда же подевалась ваша учтивость, миледи? Благородный муж… - тут Тауриэль фыркнула, но Беорн невозмутимо продолжал, - благородный муж открывает вам сердце, а вы лишь смеетесь в ответ?

 

- А по-моему, - упрямо возразила эльфийка, изо всех сил пытаясь сесть ровно и придать своему лицу строгое выражение, - это я должна чувствовать себя оскорбленной таким… вопиющим пренебрежением манерами.

 

Беорн хмыкнул и склонился ближе к ней, подперев свою косматую голову ладонью.

 

- Значит, мои слова тебя не тронули?

 

- Нет, - воинственно мотнула головой Тауриэль и криво усмехнулась. – Ни в малейшей степени.

 

- Точно? – Беорн вдруг подмигнул ей желтым глазом. – Ни в малейшей?

 

Тауриэль в свою очередь наклонилась ближе, чтобы примирительно потрепать его по косматому плечу, но промахнулась на пару дюймов.

 

- Не принимай на свой счет, оборотень, мое сердце отдано другому.

 

- Вот как? – Беорн налил себе еще браги.

 

- Мой драгоценный, - с этими словами эльфийка выхватила из заплечных ножен один из изогнутых клинков и звонко хлопнула им об стол. – Позволь представить тебе одного… медведя.

 

Проворковав эти слова, она с вызовом глянула на Беорна. Тот в свою очередь осторожно взялся за рукоять клинка и ласково провел по нему ладонью, словно видя перед собой нечто прекрасное.

 

- Что же ты весь вечер прятала от меня этакую красоту?

 

- Эй! – Тауриэль нахмурилась, глядя, с каким упоением Беорн разглядывает ее оружие. – Это мое!

 

- И зачем бы мне терять время в твоем обществе, - протянул Беорн, одарив эльфийку разочарованным взглядом, - когда твой приятель куда как приятнее и красивее.