Тук…Тук…

Перед закрытыми глазами Бильбо как наяву предстало счастливое, лучащееся внутренним светом лицо Торина, который улыбался ему – и только ему – своей особенной улыбкой. И он вдруг осознал, что сытые годы в Бэг Энде, которые раньше считались вполне счастливыми, были лишь бледным отражением подлинного счастья. Он не подозревал, что значит это слово, пока не встретил Торина. Он не подозревал, что значит безопасность и уют, ощущаемые телом и душой, пока не оказался в его объятиях.

Торин научил его, что значит любить по-настоящему, отдавать всего себя во благо другого, что значит готовность пожертвовать всем – буквально всем, - лишь бы защитить любимого даже ценой собственной жизни. Счастье, как оказалось, таилось в мелочах: в улыбке Торина, в смехе Торина, в его силе и несгибаемой воле.

И сейчас, когда Торин лежал рядом, слабеющий и измученный, Бильбо старался запечатлеть в памяти каждый миг, проведенный рядом, как величайшую драгоценность. Эти минуты и часы – мучительные и бесценные, - самое дорогое сокровище, которым он когда-либо обладал или будет обладать в будущем.

Дыхание Торина прерывалось все чаще, а пальцы, сплетенные с пальцами Бильбо, понемногу слабели. Бильбо в ответ сжимал их только крепче – он обещал быть опорой Торину. Когда-то… теперь ему казалось, это было давным-давно… он говорил об этом с Кили. Обещал ему. Он так много всего обещал, даже себе самому, но, по горькой иронии, именно эту клятву ему суждено было исполнить буквально.

Он не обладал волшебной силой, не умел исцелять раны, пусть и пытался изображать из себя лекаря во время путешествия. Бильбо Бэггинс не был героем битв и не мог поднимать на ноги смертельно раненых и больных. Все, что он мог – быть рядом с Торином до конца. Быть рядом с любимым, пока… пока…

Он не будет рыдать. Не будет всхлипывать. Нельзя. Пока нельзя.

Проклятье, он должен быть сильным! Ради Торина и ради себя самого. После будет время для жалости к себе, когда можно без помех наблюдать, как песком утекают сквозь онемевшие пальцы осколки разбитой жизни и горевать о прежних счастливых днях, навсегда исчезнувших в прошлом. Потом, но не сейчас.

Тук… Тук…

Бильбо наконец открыл глаза и приподнялся на локте. Он всматривался в болезненно-бледное лицо Торина, его закрытые глаза и сведенные страданием брови. Гном казался совсем истончившимся, словно был уже призраком, а не живым существом. Суровые черты искажала боль – жизнь была немилосердна к Торину Дубощиту, и смерть, по-видимому, не будет к нему добрее.

Хотелось сделать еще так много – обнять ладонями лицо Торина и целовать его до умопомрачения, до самого конца мироздания. До тех пор, пока вокруг не останется только песок и пыль, пока не умрет солнце, и луна не растворится во тьме бесконечной ночи. Так хотелось, чтобы Торин жил – до крика, до огненных кругов перед глазами, до заходящегося в агонии сердца, которое само грозило в любой миг рассыпаться прахом. Но Торин больше не принадлежал ни ему, ни этому миру. Часть его души уже умерла вместе с Фили и Кили. А оставшаяся часть… угасала, и Бильбо ничего не мог с этим поделать, даже если остался бы здесь, рядом с Торином на веки вечные.

Смерть отметила своей печатью род Дурина и теперь собирала богатую жатву, алчно стремясь забрать самых лучших его сынов. Ей не было дела до оставшихся ждать своей очереди - задержавшихся на этом свете и проклинавших ненасытность и жесткость, с которой она забирала души любимых снова, снова и снова…

В свой час она придет за всеми.

Бильбо осторожно очертил кончиками пальцев губы Торина, его нос, потом дотронулся до щек, повел руку вниз, касаясь подбородка и шеи. Ему хотелось запомнить каждую черточку его облика, каждый изгиб и впадинку. Хотелось навеки вплавить в память образ Торина до мельчайших подробностей, напоследок напитать им свое раненое сломанное сердце.

Тук…

Пальцы Бильбо замерли на груди Торина, как раз там, где еще чувствовалось слабое биение. Единственная вещь, оставшаяся от Торина, которую никто не сможет отнять у него. Единственная крохотная искра, которая будет с ним до конца дней.

От силы захлестнувших чувств у Бильбо перехватило дыхание. Любовь. Любовь Торина к нему.

Любовь, которая вспыхивала во взгляде Торина, обращенном на него, Бильбо, когда он молил научить его вновь доверять чужакам. Торину тогда нужно было знать, что он по-прежнему достоин жить нормальной жизнью. Что душа его вовсе не выжжена дотла жестокостью, творившейся вокруг, и не одним лишь холодным равнодушием он мог ответить на проявленную доброту. Что в мире существовало что-то помимо мести, молчаливых каменных залов забытых королевств и древних сокровищ.

- Ты достоин этого, - пробормотал Бильбо, склонившись к груди Торина.

Гном едва шевельнулся, едва приоткрыл глаза в ответ. Хриплый вздох сорвался с его губ.

- Ты достоин любви, Торин.

Затуманенный взгляд на мгновение прояснился, а затем по лицу Торина скользнула слабая улыбка – почти незаметная, но все же яркая, словно луч солнца, пробившийся сквозь тучи, или янтарная искра, вспыхнувшая в костре. Эта улыбка была воплощением любви.

А затем веки Торина вновь сомкнулись, по телу пробежала судорога, но губы продолжали светло улыбаться.

Прижавшись ближе, Бильбо ждал, когда очередной удар сердца Торина глухо отзовется в груди у него под щекой, но так и не дождался.

Замерев, он весь обратился в слух, боясь шевелиться и дышать. Он ждал, и ждал, и ждал.

Но единственным ответом ему была звенящая тишина, а потом пришли слезы, которые уже никому не могли помешать.

========== Эпилог. Часть 1 ==========

Тишина.

Великая, всепоглощающая тишина обрушилась на него. Она казалась Бильбо безбрежной и удушающей, он захлебывался в ней и тонул, растворяясь без остатка. Краем сознания, еще не потерявшим способность удивляться, он отстраненно думал: наверное, должно быть иначе, он должен бы сейчас рвать и метать, выдираться из этого непроницаемого кокона, сбивая в кровь пальцы и ладони, ломать, крушить… а не лежать тихо и неподвижно подле Торина. Наверное, ему следовало делать что угодно – но только не длить ожидание в надежде на что-то… что вернет ушедшего обратно в мир живых.

И все же было именно так. Бильбо ничего не хотелось. Он просто лежал и пытался вспомнить, что значит дышать. Что значит двигаться, думать, действовать… и почему-то не мог. Казалось, единственным, на что еще было способно его тело – это боль. Болел висок, пострадавший в битве. Сломанная лодыжка горела огнем. В груди стыл холод, а к горлу подкатывала тошнота.

Путь Торина не должен был завершиться здесь. Жизни Кили и Фили не должны были оборваться в один миг. Они всегда казались Бильбо героями – благородными, великодушными и щедрыми, - а истории о таких всегда заканчивались лишь в глубокой старости, довольстве и достатке.

Несправедливость случившегося была так неизмерима, так ужасающа, что Бильбо никак не мог поверить – неужели это действительно свершилось? Жестокая битва, смерть, боль – все казалось слишком запредельным, чтобы быть правдой.

А еще бессмысленным. Разве есть смысл в том, что лучшие мертвы, а недостойные выжили? Неужели это и есть высшая справедливость? Разве так валар вознаграждают за годы лишений, за горькую необходимость оружием отвоевывать свой дом обратно?

Бильбо крепче стиснул холодную руку Торина.

Почему он оказался здесь, мучимый одиночеством и страхом?

Бесконечные вопросы, так много вопросов, ответом на которые была лишь тишина. Впрочем, разве неуслышанные мольбы, повисшие облачком пара в стылом предзимнем воздухе, не лучшее подтверждение их бесполезности? Бильбо Бэггинс наконец-то по-настоящему осознал, что вопросы некому задавать. Ответов не будет.