- Не говори так, Торин! Тебе обязательно станет лучше, и тогда ты покажешь мне каждый проклятый закоулок этой проклятой Одинокой горы!
Торин слабо улыбнулся.
- Это все похоже на чудесный сон, Бильбо. Который, - тут он закашлялся, - так и останется несбывшимся сном.
- Как ты можешь так говорить? После всего, через что мы прошли, ты готов просто взять и сдаться? – Бильбо вновь вытер предательски мокрые щеки. – Я знаю, ты сильнее, чем думаешь. И не позволишь паре-тройке ран уложить себя в могилу…
Торин мягко высвободил подрагивающие пальцы и осторожно прикоснулся к лицу Бильбо, задержав руку на его щеке. Тот зажмурился, не в силах больше сдерживать горячие слезы, и чуть повернул голову, вжимаясь в шершавую ладонь гнома. Палец Торина нежно смахивал соленые капли, бежавшие по его щекам.
Потом гном неловко потянул его на себя, и Бильбо потребовалось несколько минут, чтобы сообразить, чего он хотел. Неловко подогнув раненую ногу, он устроился на краешке кровати, оперевшись на локоть так, чтобы оказаться на одном уровне с лежащим Торином. Гном придвинулся ближе и осторожно прижался лбом ко лбу Бильбо. На миг он повернулся – случайно или намеренно, – и их губы встретились в мимолетном касании.
- Я бы хотел любить тебя, Бильбо Бэггинс, пока не рухнут самые высокие горы. Пока солнце не начнет подниматься на западе и садиться на востоке. Пока моря не обратятся в пыль.
Бильбо с трудом сглотнул пересохшим горлом. Слова не шли, а язык словно онемел.
- Я хотел показать тебе королевство – мой дом, где я вырос. Я хотел, чтобы мы состарились вместе, я хотел… я так многого хотел… - голос Торина затих.
В этот раз Бильбо повернул голову и коснулся губами его губ. Он по-прежнему не мог произнести ни слова, и хотел выразить хоть как-нибудь то, что переполняло его сердце.
- Я хотел любить тебя до конца моих дней, - Торин вновь закашлялся, и на этот раз из уголка рта вытекла тонкая струйка крови. – И думаю, это единственное желание, которое будет исполнено в точности.
Бильбо в отчаянии прижался лбом к его лбу, невзирая на боль, тут же пронзившую висок.
- Торин… не надо…
Он не знал толком, о чем хотел попросить. Чтобы Торин не сдавался, чтобы сражался до конца? Или… о чем? Если даже Гэндальф полагал, что Торин умрет, значит, его раны достаточно тяжелы. А известие о смерти Фили и Кили лишило его последних сил, необходимых для борьбы. Никто, и тем более он, Бильбо, не мог излечить Торина – ни тело его, ни душу, - но думать об этом было невыносимо страшно.
- Я устал, Бильбо, - с трудом прошептал Торин, прижимая ладонь к повязкам, под которыми билось сердце. – Больно…
Под его пальцами, царапавшими белую ткань бинтов, расползались багровые пятна – грудь Торина болела не только от душевных ран. Бильбо медленно кивнул. Он не мог… не мог вынести этого в одиночку, но, очевидно, ему придется.
- Я люблю тебя, Торин Дубощит, - он крепко поцеловал гнома в губы, вложив в поцелуй все, что огненным смерчем бушевало в душе – слезы, боль и печаль, радость, счастье и любовь. Торин ответил ему с тем же отчаянным напором, отняв руку от груди и запустив ее в волосы Бильбо.
На миг они позабыли обо всем, стали единым целым, словно ничего плохого не случилось и случиться не могло. На миг они будто вернулись в подземные переходы Эребора, когда только-только узнали о гибели Смауга, и будущее представлялось им ярким, красочным и поистине бесконечным. На миг они остались вдвоем, Торин и Бильбо, и ничего другого не существовало для них в целом мире.
А затем все исчезло.
Торин вновь болезненно закашлялся и без сил откинулся на подушки. Кашель и вспышка страсти, кажется, вытянули из него последние силы, он мелко дрожал от слабости и боли. Бильбо устроился рядом, уложив голову так, чтобы не сильно давить ему на грудь, но и в то же время слышать сердцебиение. Торин в ответ обнял его свободной рукой – Бильбо нашел его ладонь и сплел их пальцы вместе, сжав так крепко, как только мог.
Они лежали молча, а Торин все кашлял и кашлял. Бильбо закрыл глаза и попытался слушать только стук его сердца. Он совершенно потерял счет времени – прошли минуты или, быть может, часы? Или же есть еще надежда, что им отпущены целые дни, а если мечтать совсем смело – годы?
Тук… Тук… Тук…
Сердце Торина билось слабо – куда слабее, чем на поле битвы, где Бильбо отыскал его среди грязи и крови. Приходилось чутко прислушиваться, чтобы не потерять этот глухой ритм – Бильбо старался очистить разум и сосредоточиться только на Торине, на ускользающей жизни, все еще упрямо бившейся у него в груди.
Хотелось плакать, кричать и молотить по кровати кулаками, требуя у Торина твердое обещание остаться в живых. Несправедливость происходящего жгла Бильбо изнутри – и если бы крик помог выплеснуть, исторгнуть ее из себя, он бы кричал до потери голоса. В голове непрестанно крутилось – нечестно, нечестно, нечестно!.. Ведь Торин вернулся к нему, вон он, рядом, в его объятиях, и проклятого кольца больше нет… и все же они не могут быть вместе.
Им никогда не состариться рядом, не увидеть, как Фили и Кили становятся правителями Эребора, не проводить счастливые беззаботные дни в открытии и узнавании друг друга – любящим, пытливым, живым. У них не осталось времени. Каждый трудный болезненный вдох Торина подтверждал эту страшную истину.
Его любимый страдал от боли - сильной жестокой боли, - и ничто в мире не могло ее остановить или хотя бы уменьшить. Бильбо сам мучился не меньше – хотя теперь его душевные терзания отличались от тех, что он испытывал у врат Эребора, когда Торин назвал его предателем. Тогда казалось, что сердце его кромсает на куски острый нож, и каждый миг был полон ослепляющей пронзительной боли.
Теперь же острота восприятия мешалась с осознанием неизбежности конца, который маячил на горизонте черной грозовой тучей. И это было настолько всеохватно и пугающе, что Бильбо мог только в немом ужасе наблюдать за его неумолимым приближением, понимая, что, когда придет час, он будет погребен под этой черной тяжестью. Как бы он ни гнал от себя эту мысль, как бы ни укреплял свое сердце – его раздавит, сметет и перемелет неумолимыми жерновами злой судьбы.
Тук… Тук… Тук…
Так много всего несказанного осталось между ним и Торином. Так много воспоминаний - грустных и забавных, - которыми хотелось поделиться, забравшись под теплую шубу гнома, где можно было уютно свернуться и наконец-то почувствовать себя в безопасности. А хуже всего… Он так и не успел убедить Торина, что тот имел полное право любить и быть любимым. Что в мире есть те, кому можно довериться, можно открыть свое сердце и быть уверенным, что с ним обойдутся, как с драгоценнейшим сокровищем.
А ведь долгое время Бильбо надеялся, что именно он покажет Торину этот путь. Пусть он не был искусным бойцом, храбрецом или мудрецом - но все же мог похвастаться любящим сердцем, которому можно довериться. По крайней мере, он искренне так полагал. А теперь это уже не имело никакого значения. Тот прежний Бильбо Бэггинс мучительно умирал сейчас вместе с Торином Дубощитом. Его разбитое изломанное сердце истекало кровью. Каждая его ошибка, каждое невольное предательство, каждая виденная им смерть выжигала душу… Бильбо очень сомневался, что сможет полюбить еще хоть кого-то в своей жизни.
Сердце его принадлежало Торину – неважно, целое или разбитое вдребезги, - а сердце Торина – ему. Ничего не изменилось: так было, так есть и так будет до самой смерти Бильбо.
Когда-то давно, еще перед тем, как Гэндальф постучался в двери Бэг Энда с интригующим предложением пуститься в приключения вместе с кучкой подозрительных оборванных гномов, Бильбо считал себя вполне довольным жизнью. Он полагал, что просыпаться каждое утро в хоббичьей норке и засыпать в той же мягкой постели каждый вечер – и есть главное условие истинного счастья всякого добропорядочного хоббита. Безопасность, уют и размеренность составляли его жизнь, а другой он не знал.
