Он определенно не испытывал особенного расположения к Торину в начале их пути. Но после того, как спас его от Азога, что-то изменилось. Они стали ближе. Потом стали добрыми друзьями, а немного позже - лучшими друзьями. Он вверил Торину свою жизнь, а Торин ему – свои тайны из прошлого и доверился ему настолько, что позволил увидеть шрамы, оставленные на сердце жизненными невзгодами. И мало того - позволил не только увидеть их, но и исцелить.

 

Бильбо как-то поклялся Балину, что сделает все, чтобы помочь своему другу вернуться в Эребор и отвоевать обратно свой дом. Он сражался за Торина с орками и пауками. Вламывался в эльфийские подземелья ради Торина. Встретился лицом к лицу с драконом ради Торина. И знал, что будет рядом с ним, когда они выступят против Смауга, вооруженные лишь мечами и смекалкой. Что он умрет за Торина.

 

Эта мысль должна была испугать его, заставить бросить Жало к ногам Торина и бежать прочь так далеко и так быстро, как только возможно – ведь он же в конце концов Бэггинс из Бэг Энда, крайне добропорядочный хоббит, который до начала всей этой истории если и ставил свою жизнь под угрозу, то только лишь невоздержанностью в отношении особенно жирного куска жареной свинины.

 

Бильбо вспомнил лицо Торина, склонившегося над останками брата. Его дикие глаза, мокрые щеки и взгляд, в котором читалась лишь окончательная и бесповоротная утрата… и как сам он, Бильбо, мог думать только о том, как вытащить Торина обратно, как вновь заставить его улыбаться. Бард был прав – мысль, что счастье и радость навсегда покинули его друга и никогда впредь не озарят его лица, что Бильбо никогда больше не увидит улыбки, обращенной к нему, была невыносимой. Даже более невыносимой, чем недавно обретенный страх, что он был лишь ближайшим источником утешения для Торина, а не тем единственным, к кому ему хотелось прислониться в поисках поддержки. Более невыносимой и страшной, чем все орки, драконы и пауки вместе взятые. Страшнее даже, чем быть испепеленным заживо или растерзанным на куски палицей Азога, или съеденным троллями.

 

Бильбо медленно поднял на Фили пораженный взгляд. Слова, рвавшиеся с губ, были такими простыми, само собой разумеющимися – и вместе с тем ничто в жизни не казалось ему столь пугающим и истинным одновременно:

 

- Я, кажется… - Бильбо смотрел на Фили, но не видел его, - думаю, я люблю твоего дядю.

 

Тот почему-то шумно выдохнул с облегчением и вдруг разразился смехом. Он смеялся и смеялся, пока не сложился пополам, держась за бока и беспомощно ловя ртом воздух. Бильбо продолжал невидяще таращиться в пространство, где мгновением раньше маячило лицо Фили.

 

Он любил Торина Дубощита. Он был влюблен в него. Сквозь пелену захлестнувшей его паники Бильбо ощутил непривычную стесненность в груди, словно сердце его вдруг многократно увеличилось в размерах и грозило вот-вот разорваться. Слишком много вопросов и тревог крутилось в голове: опасение, что Торин не чувствует к нему ничего похожего или же слишком разбит после увиденного в сокровищнице, чтобы захотеть в очередной раз рисковать возможной потерей дорогого существа. И все же, глядя в пустоту и видя перед собой тысячи образов и вместе с тем не видя ничего, Бильбо Бэггинс ясно понимал, что даже это, по сути, не важно. Абсолютно не важно, что мог или чего не мог сказать ему в ответ Торин. Бильбо чувствовал… освобождение, удивительную легкость, которой наполнилось все его существо. Торин мог ответить ему взаимностью или по-прежнему обращаться с ним как с другом – конечно, Бильбо предпочел бы первый вариант, но гораздо важнее было помочь Торину справиться с горем и вспомнить, как улыбаться миру, как жить и любить.

 

Фили глубоко вздохнул и сел прямее, одной рукой по-прежнему держась за живот, а другой, которая так и сжимала игрушку-львенка, утирая выступившие от смеха слезы.

 

- Ох, благодарение Махалу! – задыхаясь, выговорил он. – А я уж думал, этому не бывать. Кили теперь должен мне набор новеньких клинков.

 

Бильбо наконец-то встретился глазами с Фили. Это был определенно не тот ответ, на который он рассчитывал. Он не удивился бы гневу и даже острым лезвиям, которыми Фили был увешан с головы до ног… но смех? Бильбо чувствовал себя так, словно упустил соль какой-то незнакомой ему шутки.

 

- Прошу прощения… что?

 

- Чувства Торина у него на лице написаны, а вот твои… - Фили хлопнул его по плечу и разулыбался. – Насчет тебя я был не вполне уверен. И побился об заклад, что Торин сделает первый шаг, но Кили настаивал, что все будет наоборот. Наивный.

 

У Бильбо отвалилась челюсть, и теперь выглядел он ровно так же, как ощущал себя – до крайности глупо.

 

- Что?!

 

- Да, это большое облегчение, - продолжил Фили, игнорируя его вопрос, и вдруг впал в глубокую задумчивость, постукивая зубом львенка по подбородку. – Хотя, если все мы завтра обречены на гибель, легче от этого никому не будет…

 

Бильбо ощутил, как в груди медленно поднимается раздражение – только Фили мог быть таким невыносимо легкомысленным, когда перед ним только что… да, только что объяснились в любви к его царственному дяде. С точки зрения хоббита, не было и быть не могло ничего более поразительного и странного.

 

- Фили, что значит – у Торина все чувства на лице написаны? - Бильбо ухватился за эти слова, сказанные Фили, потому что, на его взгляд, чувства Торина всегда были скрыты от мира за семью печатями.

 

Фили склонил голову в его сторону, окинув нарочито невинным взглядом.

 

- Неужели ты и впрямь такой толстокожий тугодум, мистер Бэггинс?

 

Бильбо в расстройстве прижал ладонь к лицу.

 

- Давай представим на минуту, Фили, что я на самом деле тугодум.

 

- Впрочем, ты же не знаешь дядю столько, сколько знаем его мы, - Фили успокаивающе пожал плечами и усмехнулся. – А для меня и для Кили все было очевидно с самого начала.

 

- С самого начала?! – Бильбо было решительно трудно поверить, что Торин питал к нему хоть малейшее расположение в Бэг Энде. В противном случае неумение Торина выражать свои чувства при общении превосходило все представления о возможном.

 

Фили только отмахнулся.

 

- Начиная с происшествия с Азогом, когда он понял, что мы были правы в отношении тебя с первого дня.

 

Тут он вдруг резко посерьезнел.

 

- Наверное, мне нужно объяснить… Иначе ты так ничего не поймешь. Мой дядя заменил мне и Кили отца. Он выказывал такую заботу и любовь, словно родным своим сыновьям, плоть от плоти. Но за все время, что я знаю Торина… - Фили помолчал немного, подбирая слова. – Я никогда не видел, чтобы он доверился кому-либо, кого не знал до падения Эребора. И никогда не видел его таким, каким он становится рядом с тобой – уравновешеннее, мягче. Даже умиротвореннее. Во всяком случае, менее склонным поотрывать головы всем встреченным и насадить на пики.

 

Фили всем телом развернулся к Бильбо.

 

- Он никогда не любил, мистер Бэггинс, по крайней мере, так говорила мне мать. Поэтому, когда он… Когда он менялся рядом с тобой, когда я ловил его взгляд, обращенный на тебя всякий раз, когда он думал, что ты не видишь… он смотрел на тебя, словно ты был неразгаданной тайной. Тем, от кого он должен был держаться подальше, но все равно исподволь тянулся…

 

Глаза Бильбо вновь округлились от изумления. Как он умудрился пропустить все это? Он не мог припомнить от Торина никакого особенного отношения к себе, отличного от дружеского, вплоть до последних дней путешествия. Что, наверное, было объяснимо, учитывая, как именно они стали друзьями.

 

Фили только плечами пожал и широко улыбнулся.

 

- В общем, я просто знал. И Кили знал. Ну и остальные… наверное тоже. Мой дядя не отличается особой тонкостью в выражении чувств.

 

- То есть ты говоришь мне, что все в курсе, кроме меня? – начал было Бильбо, возмущенный до глубины души, и вдруг замолчал, пораженный внезапно дошедшим до него смыслом слов Фили. – Погоди-ка, ты сказал, Торин чувствует ко мне… тоже самое?