Так что если Бильбо и гордился чем-то, что приобрел в путешествии, то именно этой выстраданной способностью задвигать неприятности, случившиеся за день, поглубже и не думать, не вспоминать, кроме как иногда, лежа у костра в спальнике на границе яви и сна. Почему-то именно тогда особенно остро накатывала тоска по дому и жалость к себе.
Впрочем, все было не так уж плохо — по крайней мере, куда лучше, чем в самом начале путешествия, ознаменовавшегося вынужденным одиночеством и постоянной усталостью. После спасения Кили от орка — хотя слово «спасение» тут было несколько неуместно, о чем Бильбо не уставал напоминать Фили и Кили всякий раз, когда они с превеликим удовольствием принимались пересказывать эту историю заново — братья, видимо, решили взять хоббита под свою опеку.
Теперь в пути они частенько ехали по обе стороны от пони Бильбо. Как ему казалось, все-таки гномы принимали слишком близко к сердцу всю эту канитель с долгом жизни. Бильбо чувствовал себя неловко, так как не видел в своих действиях ничего героического, но вместе с тем радовался их дружескому расположению, изрядно устав от постоянного одиночества.
Юные принцы, признав Бильбо за своего, постоянно пытались втянуть его свои проделки, а когда он вежливо отказывался, просто смеялись, хватали с обеих сторон за локти и утаскивали в нужном им направлении. Несмотря на это, с каждым днем Бильбо привязывался к ним все больше и больше. Он и подумать не мог в начале путешествия, когда гномы не скрывали своей неприязненной отчужденности, что кто-то из них станет ему надежным верным другом.
Однажды вечером, когда они всей компанией сидели кружком возле костра, Бильбо впервые ощутил холодное дыхание близящейся осени. Матушкино одеяло, в которое он кутался, было теплым, но даже оно мало помогало от промозглого ветра. Гномы уже поужинали и готовились ко сну. Кто-то залез в спальник, а остальные просто сидели, погрузившись в свои мысли. Никто, даже Гэндальф, по-видимому, особо не сожалел об уходящем тепле летних ночей, а значит, все замечания Бильбо на эту тему будут встречены понимающими ухмылками и нестройным хором голосов, на разные лады повторяющих: «Не падай духом, мистер Бэггинс».
— Наверняка мне тоже была бы нипочем зимняя стужа, будь у меня борода до колен и такая грива волос впридачу, — проворчал Бильбо себе под нос, плотнее укутываясь в одеяло и с тоской поглядывая на пламя костра в надежде, что его жар не даст ему окончательно замерзнуть в эту ночь.
Торин, как обычно, первым заступил в дозор и занял свое обычное место у костра. Фили и Кили ушли разведывать местность, выбирая самый удобный и безопасный путь, которым завтрашним утром последует отряд. Бильбо украдкой посматривал на Торина, размышляя, насколько отношение к нему гномьего короля отличается от дружеской сердечности его племянников, и как добиться от Торина если не дружбы, то хотя бы расположения.
Бильбо всегда считал себя весьма настойчивым хоббитом — наверное, сказывалась туковская кровь. Уж если ему что-нибудь втемяшилось в голову, сдвинуть его с намеченного пути было почти невозможно. И с тех самых пор, как Фили и Кили недвусмысленно заверили его в своей дружбе, Бильбо, честно говоря, надеялся, что Торин перестанет при взгляде на него недовольно хмурить брови. Правда, теперь он уже понял, как сильно ошибался. Нет, конечно, было очевидно, что своей дружбой Торин не разбрасывался, но Бильбо почему-то очень болезненно переживал крах надежд на то, что однажды Торин ответит на его робкую улыбку улыбкой, а не насмешливым фырканьем.
А пока что выходило непонятно — растущая приязнь между Бильбо и Фили с Кили только увеличивала недовольство Торина. Стоило хоббиту увлечься оживленным разговором с юными гномами, то и дело покатывавшимися со смеху, как он неминуемо чувствовал на себе тяжелый неодобрительный взгляд их дяди. Фили и Кили наперебой уверяли его, что Торин просто завидует, потому как сам хотел бы присоединиться к беседе и развлечениям, но его титул не позволяет. Бильбо с готовностью посмеялся над таким объяснением, но потом все же встревожился. Кто знает, не нарушил ли он какой-нибудь страшный гномий запрет, согласно которому хоббитам категорически возбраняется водить дружбу с принцами… Правда, Фили и Кили обожали проказничать и озорничать совсем как юные хоббитята, но Бильбо вырос на сказаниях и легендах, почерпнутых в библиотеке Бэг Энда, и понимал, что короли и принцы идут совершенно иными путями, нежели все прочие.
Размышляя подобным образом, Бильбо крутился с боку на бок в своем спальнике, оставив всякую надежду на сон — холодный ночной воздух пробирал его до костей. А мысли, как назло, в голову лезли самые неутешительные.
Если совсем уж начистоту, Бильбо ожидал перемены в отношении Торина к своей персоне еще с того памятного вечера, когда тот разрешил ему позаботиться о ссадинах, оставленных когтями варга. Бильбо почему-то решил, что Торин оценит его навыки и, может, даже не откажет в некотором к ним уважении. Но, увы, Торин по-прежнему был хмур и крайне немногословен, а к Бильбо и вовсе обращался лишь для того, чтобы в очередной раз высмеять его неуклюжесть или попенять на нерасторопность. Казалось, предводитель их отряда не сомневался, что любое начинание в руках Бильбо обернется трагедией, и более того — что хоббит каким-то образом заразит своей неумелостью и слабостью Фили и Кили, которые имели неосторожность близко с ним сойтись.
Неудивительно, что Бильбо порой еле сдерживался, чтобы в самых резких выражениях не ответить Торину на его несправедливые нападки. Его даже не пугала мысль, что такое поведение может серьезно повредить не только его хоббичьей гордости, но и некоторым важным частям его тела. Единственное, что удерживало Бильбо в узде — это успокаивающие слова Бофура и молчаливая поддержка Фили и Кили после особенно резких выступлений Торина в его адрес. К тому же, они не раз повторяли, что Торин, несмотря на мрачный вид и злой язык, глубоко переживает и по-своему заботится обо всех гномах, выступивших с ним в поход. Поэтому, по зрелому размышлению, Бильбо решил доказать, что он наравне с прочими может быть достойным членом отряда, и неважно, сколько времени ему на это потребуется. А пока до светлого часа признания было еще далеко, он решил не тратить силы понапрасну и постараться не злиться, а благоразумно встречать каждый неодобрительный взгляд Торина в его сторону улыбкой — как бы глупо и неуместно это ни смотрелось со стороны.
Эта новая хитроумная тактика пока больше забавляла Фили и Кили, чем приносила душе Бильбо мир и покой. Братья быстро смекнули, что к чему, и усиленно подначивали его, надеясь вызвать поток жалобного ворчания, но Бильбо не сдавался. Он твердо решил в присутствии Торина проявлять стойкость и не выказывать неудовольствия. Хихикающим братьям он украдкой щедро раздавал тычки и гневные взгляды — Фили и Кили веселились еще пуще.
Тут несвязный поток мыслей замерзшего хоббита прервало появление в лагере самих Фили и Кили. В свете пляшущего пламени они показались Бильбо уставшими, что, впрочем, не мешало им тихонько хихикать, направляясь прямиком к выжидательно смотревшему на них Торину.
— Мы осмотрели тропу и все, что по обе стороны от нее, — доложил Фили, пряча свои многочисленные ножи куда-то в складки одежды.
— Путь совершенно свободен, утром можно двигаться дальше, — сияя, подтвердил Кили, явно радуясь, что разведка завершилась так удачно.
Торин кивнул, глядя на племянников с легкой улыбкой, так редко появлявшейся на его лице.
— Хорошо. А теперь отдохните, выспитесь как следует.
Фили и Кили переглянулись и одновременно ответили:
— Доброй ночи, дядя.
Бильбо подумал, что никогда не привыкнет к их пугающей манере говорить одни и те же слова в одно и то же время — такое случалось нередко и всегда производило на него глубокое впечатление.
