Ганнибала нельзя было застать врасплох, разозлить, испугать или смутить. Он имел план на каждую минуту своей жизни и переключался между ними с игривой легкостью. Уилл сам не заметил, как его втянуло в круг притяжения этого невыносимого человека, который бесил его ничуть не реже, чем восхищал. И сейчас Грэм с неудовольствием отметил про себя, что предпочел бы пить дорогой виски Ганнибала, а не дешевый Джон Уокер, выбрал бы мягкое кожаное кресло, а не продавленный и немножко изгрызенный Бастером диван. Будь он менее принципиален, он мог бы поужинать очередным эксклюзивным кулинарным шедевром Лектера, а не вчерашней засохшей пиццей, на которую с завистью смотрело семь пар собачьих глаз. Хотя, когда он протянул им кусочек, ни одна из них не соблазнилась его Рождественским яством. Да… в доме Уилла Грэма даже собаки питались лучше, чем он.

В доме Ганнибала Лектера все обстояло иначе. Ужин закончился около часа назад и сотрудники кейтеринга успели убрать обеденный зал и фуршетные столы, собрав арендованную посуду для коктейлей, шампанского и легких закусок, и наконец-то убрались восвояси, оставляя Ганнибала вносить последние штрихи. Доктор любил предпраздничную суету, он искренне наслаждался декорированием помещения, вплетая в традиционные Рождественские мотивы нотки готического безумства, он каждый год лично выбирал канадскую сосну, бывшую главным украшением обеденного зала и любовно украшал ее дизайнерскими игрушками, меняя цветовую гамму каждый год.

Не менее придирчив он был и в отношении столового текстиля, праздничного меню и напитков. Его Рождественский ужин был притчей во языцех и оставался таким, в первую очередь, благодаря тщательной и скрупулезной подготовке. Ганнибал тратил около месяца на планирование и не менее двух недель на выслеживание жертв и отбор мяса. В этот раз он превзошел самого себя и, видимо, именно поэтому единственный гость, которого он действительно жаждал увидеть — Уилл Грэм — не смог прийти, погребенный под обилием кучи трупов, оставленных Потрошителем.

Ганнибал глубоко вздохнул и вернулся к вытиранию тарелок. Все до сих пор недоумевали, почему он моет посуду сам и исключительно вручную, а ведь ответ был до смешного прост — его это успокаивало. Монотонная механическая работа давала время подумать и привести в порядок чувства и мысли. Не сказать, чтобы после сегодняшнего ужина ему было что вспомнить, просто он привык подводить итог каждому прожитому дню и строить планы на следующий. Но разум сегодня явно решил сыграть с Лектером злую шутку и раз за разом вместо уместного планирования подсовывал Ганнибалу изображения Уилла Грэма в разных ракурсах, которые он мог наблюдать во время их последнего сеанса.

В тот день Уилл был как-то особенно расслаблен. Он совершенно спокойно ходил по кабинету и перебирал книги, походя рассказывая о том, как Беверли подловила его на невнимательности, и он, думая, что она спрашивает о том, кто ждет его после работы, ляпнул «Ганнибал Лектер», решив, что речь идет о сеансе психотерапии, а не о свидании с бойфрендом. И, рассказывая об этом, Уилл тоже смеялся, очаровательно откинув голову, обнажая красивую шею с ярко очерченным кадыком, и встряхивая кудряшками. Это было настоящим пиршеством для глаз.

Скажи кто-то доктору Лектеру еще год назад, что он будет так нетерпеливо ждать каждого сеанса психотерапии со специальным агентом ФБР, с человеком, покрытым шерстью с ног до головы в духе абиссинского ковра, имеющим дурные манеры и источающим чудовищный запах одеколона с кораблем на бутылке, он поднял бы этого человека на смех, но теперь ему было почему-то совсем не до смеха. Уилл Грэм был абсолютно особенным, и дело было не только в его уникальном разуме. Грэм был настолько естественно и классически красив, что его не портила даже чудовищная одежда, которую он в совершенно уникальной манере ухитрялся комбинировать самым безвкусным образом. Его кудри, не знавшие ни бальзама для волос, ни пристойного шампуня, вились естественно и натурально, небрежно и хаотично спадая на высокий лоб и сильную шею. Ганнибал был готов поспорить на что угодно, что Уилл настолько не придает своей внешности значения, что покупает одну банку шампуня на всех — и для себя, и для собак.

А его ум был не только беспрецедентно цепким и острым, но и удивительно гибким. Ганнибал легко видел Уилла залитым кровью бок о бок с ним, он был уверен, что Грэму доступна эта красота, стоит только правильно ее преподнести. Каждый раз, когда Уилл рассказывал о работах Потрошителя, искренне восхищаясь его творениями, Ганнибал чувствовал как у него сосет под ложечкой от тщеславного удовольствия. Он так долго ждал того, кто увидит и оценит его замысел, увидит красоту, выраженную через боль, увидит перспективу…

Уилл содержал в себе все то, чего так жаждал Ганнибал. Жаждал, но никогда не искал, в силу уверенности в том, что подобное попросту невозможно. А потом провидение преподнесло ему Грэма, заставляя психиатра мучаться и с тщательностью подростка выбирать наряд каждое утро накануне их вечернего приема.

Ганнибал отставил последнюю тарелку и вернулся в гостиную, чтобы налить себе виски. Камин уютно трещал ольховыми поленьями, голубая сосна, увешанная дизайнерскими шарами, тускло мерцала седыми лапами, дом благоухал чистотой и полиролью, все было идеально, все было на своем месте, функционально, аккуратно, идеально, уместно и… бездушно.

Дом доктора напоминал сейчас ему самому безликий операционный зал — сплошной прагматизм, рациональность и ни грамма души. Наверное, именно поэтому Ганнибал так сильно любил видеть в своем доме Уилла. Он был как та старая, обшарпанная и затертая временем вещица, вроде древней детской игрушки, имеющая только сентиментальную ценность, которую хранят, неся сквозь года, упорно ставя на полку, где она смотрится странно для всех, кроме самого обладателя вещи. Вот и доктор Лектер наслаждался тем, как Грэм диссонировал с его интерьером, являясь уникальной редкостью и ценностью сам по себе.

Доктор налил себе виски, и, посмотрев на пару пустых кресел, решил избрать иное место, меньше напоминающее о том, что сегодня он лишен общества своего любимого собеседника. Вместо этого Лектер ушел к широкому окну и занял место на софе, задумчиво глядя в зимнее небо. Небо осыпалось мелкой снежной крошкой, что скользила поземкой по темному асфальту Балтимора, но при этом в небе каким-то чудом сияла неправдоподобно огромная, абсолютно полная луна. Она заглядывала в окно, маня выйти на улицу, туда, где ее призрачный свет придавал особенную праздничную

таинственность происходящему.

В такую ночь было так легко поверить в то, что невозможное возможно, что стоит только тебе захотеть, и гулкая трель звонка разлетится по пустым комнатам дома, символизируя запоздалого гостя, того самого, что притащит грязь на ботинках, запах псов, дымного дома… и бесконечную радость от встречи. Лектер снова посмотрел на небесное светило и

задумался о том, что над Уиллом Грэмом сейчас висит та же самая луна.

***

Уилл смотрел в небо и медленно цедил виски, собаки тихо ворчали у камина, в трубе уныло поскуливал ветер. Все было так привычно, но… не совсем. Впервые за очень долгое время Грэму было зябко в собственном доме. Виски больше не грел его изнутри, взамен оседая в желудке расплавленным свинцом, а свет луны, щедро плещущийся в окно, заставлял кожу покрываться колкими мурашками. А ведь доктор Лектер мог бы сейчас смотреть ровно туда же… в небо.

Уилл и сам не заметил, как сунул руку в карман и достал телефон, сжимая его в кулаке. Стало немного теплее. Виски медленно перебирался из бутылки в желудок, и Грэм все беспокойнее вертел мобильник в руках, не в силах набраться смелости. Кто они друг другу в конце концов?

Психотерапевт и пациент?

Состоявшийся член общества и отъявленный неудачник?

Уважаемый доктор и нестабильный, не совсем настоящий агент ФБР?

Но виски потихоньку делал свое дело, внушая Уиллу уверенность и бесстрашие, и тот уже не просто крутил телефон в руках, а листал контакты — Беверли, Блум А., Джимми П., Джек, Зеллер и Др. Лектер… Беверли, Блум А…