Норман устало плюхнулся на кровать. Всё тело обессилело, и потому он даже не смог натянуть на себя одеяло. Он просто молча обхватил плечи руками и опустил голову, закусив губу. Он чувствовал себя отвратительно. На душе было гадко от осознания того, что уже совсем скоро наступит лето. До экзаменов оставалось тоже не так уж и много времени. Всего лишь каких-то жалких несколько дней. А это означало, что очень скоро Эмма уедет. А самое ужасное во всей этой ситуации то, что Норман до сих пор ей не признался. И, по всей видимости, не признается уже никогда. Когда он думал об этом, ему становилось особенно паршиво. На глазах даже начинали наворачиваться слёзы, которые он был не в силах остановить. Поэтому, в конце концов, они медленно потекли по щекам. Закапали на подушку, на лежавшую рядом игрушку в виде совы. Они мочили рубашку и кожу, но Норман не обращал на это внимание. Он был полностью поглощён своими мыслями и переживаниями.
Норману было грустно. В первую очередь потому, что он упустил все шансы признаться Эмме в любви. А ведь он так хотел рассказать ей о своих чувствах в максимально романтической обстановке. Представлял в своей голове то, как будет держаться с ней за руки, смотреть ей прямо в глаза и говорить-говорить-говорить. Он каждую ночь мечтал о том, чтобы сделать ей предложение в будущем. Ему снилась во снах их с Эммой семейная жизнь. Снилось то, как они вместе воспитывают детей, гуляют с собакой и отдыхают у моря. А ещё ему снилась Эмма в свадебном платье. Такая же счастливая, как и он сам. И это, пожалуй, было его самой главной мечтой — чтобы они с Эммой поженились. Но всем его мечтам, к сожалению, не суждено было воплотиться в явь, потому что он всё упустил. У него осталось всего лишь каких-то жалких полтора дня на то, чтобы всё успеть. Всего лишь полтора, даже не два. Конечно же, этого было ничтожно мало, чтобы он смог признаться ей. Норман понимал, что просто не успеет подобрать место и время, сформулировать всё правильно за столь короткий срок. И осознание этого вгоняло его в глубочайшее отчаяние.
Норман негромко шмыгнул носом. Уткнулся лицом в колени, крепко зажмурился. Его плечи мелко задрожали, из глаз новым ручьём хлынули слёзы. По всей комнате стали разноситься тихие всхлипы.
— Ну почему, почему всё так… Почему я просто не могу сделать то, чего хочу… — вопрошал в пустоту Норман. Он понимал, что ему никто не ответит, потому что просто некому. Но всё равно продолжал из раза в раз задавать одни и те же вопросы, получая в ответ давящую тишину.
Однако в какой-то момент Норман услышал над своей головой порхание крыльев. Сначала он даже не понял, что это, а потому сильно удивился. Но как только он поднял взгляд вверх, удивление сразу же сменилось лёгкой радостью. Он увидел над собой свою сову, Минерву. Она кружила вокруг него и обеспокоенно ухала. Она всегда делала так в те моменты, когда её хозяин чувствовал себя плохо. Таким образом она показывала, что волнуется за него. Норману было это приятно. В такие моменты он чувствовал, что рядом есть кто-то, кто всегда поддержит и утешит. В данном случае это была совушка. Обычно, если он грустил или плакал, она опускалась рядом с ним и мягко обхватывала его своими крылышками, а Норман обнимал её в ответ. Сидеть вот так вместе с ней всегда было приятно и уютно. Он мог чувствовать родное тепло рядом. То же самое он испытывал каждый раз, когда его обнимал папа. Но папа, к сожалению, не мог уделять ему внимание всегда, поэтому в трудные моменты приходилось обнимать совушку. Но не то чтобы Норман жаловался. Он любил свою Минерву, и обниматься с ней ему тоже очень нравилось, особенно в моменты, когда было очень гадко и грустно на душе. Это помогало ему успокоиться.
Вот и сейчас сова прилетела к нему, чтобы его поддержать. Кружилась над ним она недолго. В конце концов, она как обычно опустилась с ним рядом и обхватила его крыльями, таким образом как бы обнимая. Норман чуть улыбнулся, вытер слёзы и мягко прижал птицу к себе. Минерва была маленькая и очень тёплая, и оттого обнимать её становилось ещё приятнее. Норману нравилось держать её на руках и крепко, но мягко прижимать к себе. Он словно бы обнимался с Эммой. Иногда, закрывая глаза, он представлял на месте Минервы именно её. Вот и сейчас тоже. Нежно прижав сову к себе, Норман закрыл глаза и позволил себе хотя бы ненадолго забыться. Он представил, как рядом с ним сейчас сидит Эмма, как она обнимает его и ласково перебирает пальцами его волосы. От этого на душе становилось как-то по-особенному тепло, а в животе начинали порхать бабочки. О, как же ему хотелось, чтобы Эмма сейчас и правда сидела рядом… Он просто мечтал о том, чтобы в этот момент его обнимала именно она, а не Минерва. Ему хотелось почувствовать тепло её, Эммы. Её мягкие пальцы, запах ромашек, которыми пахли её рыжие волосы. Хотелось просто понять, что она здесь, она с ним, она никуда не уедет и никогда его не забудет. Норман боялся в этом себе признаваться, но где-то в глубине души он хотел, чтобы в какой-то момент Эмма пришла и сказала ему, что она никуда не уедет. Что она останется здесь, в Америке, с ним. Но также он понимал, что это невозможно. И осознание этого причиняло ему огромную боль.
— Ох, Минерва, как же всё сложно… — с тяжёлым вздохом обратился Норман к сове, ласково поглаживая её по спине. Глаз он по-прежнему не открывал. — Знаешь, я так люблю её… Она такая необыкновенная, ты даже не представляешь… — он мечтательно вздохнул. Его губы растянулись в мягкой улыбке, когда перед глазами всплыл солнечный образ Эммы. Яркая улыбка, добрые зелёные глаза, смешные рыжие кудряшки. Всё это он любил в ней. — Я так хотел бы ей признаться, но, видимо, мне просто не суждено… Ох, Минерва, если бы я только мог рассказать ей о своих чувствах раньше, чем она уедет… Но у меня просто не осталось на это времени… — на этот раз с его губ сорвался печальный вздох, и Норман, открыв глаза, посмотрел на свою сову. Он грустно улыбнулся и продолжил поглаживать её. — Видимо, и правда не судьба.
Он ещё много чего рассказывал. О грядущих экзаменах, об отъезде Эммы, о том, как он скучает по отцу. Ему сейчас было просто необходимо выговориться. А сова идеально подходила на роль собеседника. Она всегда внимательно слушала его и даже кивала иногда, будто всё прекрасно понимала. Ласково гладила своими крылышками, прижималась к нему крепко-крепко, таким образом желая поддержать. Когда он рассказывал ей о своих проблемах, на душе становилось легко и спокойно. Вот и в этот раз он выложил ей всё как на духу. Пока он говорил, Минерва покорно слушала его, иногда понимающе кивала. Но в какой-то момент она вдруг взметнулась в воздух и начала громко ухать. Норман непонимающе посмотрел на неё. Когда же она полетела к столу, он удивился ещё больше и недоумённо последовал за ней. Такое поведение совы обескуражило его. Она никогда раньше себя так не вела. Обычно Минерва была очень спокойной и ласковой, она даже спала по ночам. А тут ни с того ни с сего взлетела и начала себя так странно вести. Норману хотелось понять, в чём же причина такой резкой смены поведения.
— Что такое, Минерва? Что ты хочешь мне показать? — недоумевающе вопрошал Норман, подходя вместе с совой к письменному столу.
Минерва продолжала взволнованно ухать. Она явно пыталась что-то ему показать, но Норман не понимал, что именно. Тогда она подлетела ближе к столу и стала вытягивать из подставки перьевую ручку. Норман с недоумением наблюдал за ней, силясь осмыслить её действия. Когда Минерва достала ручку, она бросила её на стол и стала вытаскивать из стопки бумаги один листок. Вот тогда-то до Нормана и дошло, что она хотела ему показать. Она предлагала ему написать письмо с признанием. Ну конечно, как же он сам до этого не додумался? Ведь любовное письмо — это тоже очень романтично. Как раз то, что ему нужно.
— Боже, Минерва, ты гений! Не знаю, что бы я без тебя делал… — с нескрываемой радостью в голосе произнёс Норман. Он настолько расчувствовался, что даже подхватил сову на руки и закружился вместе с ней по комнате.
