Мир привычно сходит с ума, ничего нового.

Артур допил кофе, оделся и вышел из квартиры, захлопнув дверь. Вдавил кнопку вызова лифта, прошло минуты три, но лифт так и не приехал, и Артур поплелся по лестнице. Когда он уже выходил из подъезда, лифт поднялся на его этаж и открыл двери. Внутри обнаружилось два бесчувственных тела и сотрудник СВР, складывающий телескопическую дубинку.

Машина не завелась. А ведь это «гольф» и ему всего-то шесть лет. И где хваленое немецкое качество? Артур сокрушенно покачал головой, в сердцах хлопнул дверцей и поплелся к метро, чувствуя себя мытищинским зомби.

— Тор Одину. Джокер идет к метро.

— Какого черта?

— Машина не завелась.

— Один Локи. Какого черта у него машина не завелась?

— Локи Одину. А я знаю? Наверное, саперы что-то обратно не подсоединили. Работали ночью, торопились.

— И что нам теперь, под землю лезть? В эти толпы? Кто-нибудь, подвезите уже его до работы.

— Валькирия Одину. Задачу поняла.

Когда Артур выходил из двора, рядом с ним притормозил ярко-красный внедорожник БМВ М6. Стекло пассажирской двери плавно поползло вниз.

— Подвезти, красавчик?

За рулем обнаружилась блондинка, недавно въехавшая в квартиру напротив. Артур пару раз здоровался в ней на лестничной клетке.

— Нехилые нынче у «убера» тачки, — сказал Артур. — Мне в центр надо.

— Мне тоже, прыгай.

Внедорожник с пробуксовкой рванул с места и лихо влился в поток машин.

— Дед Одину. Что у вас?

— Три инцидента уже.

— А ведь еще девяти нет, ек-макарек. Как-то кучно сегодня пошло.

— Один всем, кого это касается. Слушайте, ну сколько можно уже? У нас восемнадцать человек его ведет, пятеро там живут, трое в его фирму на работу устроились, и с каждым днем оставаться незамеченными все труднее. Давайте уже скажем ему правду и отвезем туда, где безопасно? Или наврем и отвезем туда, где безопасно, мне все равно. Я думаю…

— Дед Одину. Заткнись и продолжай работать, сынок. А думать за тебя начальство будет, ек-макарек, ему за это деньги платят.

— Один Деду. Принял. Вы — начальник, я дурак.

Егор Михайлович положил переговорное устройство на полированную поверхность стола и достал из кармана портсигар.

— А может, и правда, ек-макарек? — сказал он — Может, наврем ему с три короба и запрем в каком-нибудь бункере? Понятно, что от прорыва это не убережет, но хотя бы местные дилетанты отвалятся. А можем вообще ничего не объяснять, мы же органы, мы и не такое можем.

— Нет, — сказал полковник Савельев, задумчиво глядя в монитор. — Мы не знаем, как он отреагирует на подобное давление. Мы не знаем, почему его персона вызывает повышенный интерес. Лучше наблюдать за ним в его естественной среде.

— Ребята ночами не спят, семей не видят, ек-макарек.

— Они там все холостые, — сказал Савельев. — И молодые, им по ночам вообще спать не положено. Три инцидента за утро, надо же. Раньше и за неделю столько не набиралось.

— Это все из-за того англосакса, — сказал Егор Михайлович. — С тех пор, как он сделал ноги, оно все и активизировалось. А я тебе говорил, ек-макарек, не надо было его отпускать. Заперли бы в бункере….

— Твоя воля, ты бы всех в бункере позапирал.

— Так оно надежнее, — сказал Егор Михайлович. — Конечно, еще надежнее было бы ему в затылок стрельнуть, но ведь они только этого и хотят.

— А мы даже не знаем, кто эти «они», — сказал Савельев.

— Мировая закулиса, ек-макарек, — сказал Егор Михайлович. — Ты сам-то как, полковник?

— Я почти все время здесь, — сказал Савельев. — Хожу опасно, всегда с охраной, что мне будет-то?

— Не вспомнил? Не сообразил? С чего такой интерес-то?

Савельев покачал головой.

— Я так понимаю, наша основная стратегия — сидеть и ждать у моря погоды, ек-макарек, — сказал Егор Михайлович. — Авось англосакс вернется из куда он там отправился и принесет с собой все ответы. А если он не вернется?

— Мы действуем по ситуации, — сказал Савельев.

— Ситуация портится. Она вот-вот пойдет в разнос и все тут расхреначит, — сказал Егор Михайлович.

— И все равно, мы будем делать так, как я говорю.

— Главное, чтобы оно все не пошло так, как я говорю, — сказал Егор Михайлович.

— Не сомневаюсь, что когда все пойдет вразнос и меня отдадут под трибунал за превышение должностных полномочий, ты явишься на комиссию и скажешь «а я ведь говорил», а потом стрельнешь мне в затылок из своего «маузера», — сказал Савельев.

— Партия скажет, стрельну, не сомневайся, — заверил его Егор Михайлович. — Но скупая мужская слеза все равно скатится по моей морщинистой щеке, ек-макарек.

— Валькирия Одину, — ожило переговорное устройство. — Высадила Джокера у офиса, принимайте. Всю дорогу пялился на мои коленки и только что слюни не пускал.

— Шустро водит девчонка, — сказал Савельев, глядя на часы.

— Премию ей выпиши, ек-макарек, — сказал Егор Михайлович. — Может быть, юбку подлиннее купит. Чтоб коленки, значит, прикрывала.

Савельев вздохнул и потер лицо.

— Ты вообще спал сегодня, полковник?

— Часа два.

— Не бережешь ты себя, Виталя.

— На тот свете отосплюсь, — мрачно сказал Савельев. — Вот прямо в морге и начну.

— Это уж как повезет, — философски заметил Егор Михайлович. — Некоторым, говорят, и после смерти покоя нету.

Соломон Рейн качался.

Это был данж, предназначенный для прохождения группой, но Соломон Рейн чистил его в одиночку. Каждую неделю, по откату.

Когда ты забрался на самый верх, удержаться там очень трудно. Каждый новый уровень стоит пота и крови, и если кровь преимущественно чужая, то пот приходится проливать свой собственный. Если ты — номер один и хочешь им остаться, тебе нужно каждое утро вставать очень рано.

И даже это не дает никаких гарантий, потому что всегда найдется тот, кто вообще не ложился.

Перед выходом в большой зал Соломон включил боевые ауры на полную мощность. Этого хватило, чтобы убить девяносто процентов обитавших там монстров. Для всех остальных есть меч.

Соломон монотонно и привычно рубил демонов, размышляя о том, как ему быть дальше.

Капитан Гром даже не стал пробовать, но это было ожидаемо. Наемники такого уровня слишком осмотрительны и не пытаются откусить от пирога, который им не по зубам. Полмиллиона золотых для него не деньги, а сто пятьдесят уровней… Награда была слишком велика, и любому, кто провел в Игре хотя бы десяток лет, известно, что Система никогда никого не одаривает просто так.

Сто пятьдесят уровней означают, что квест практически невыполним.

Соломон позволил себе помечтать. Если бы он получил эти самые сто пятьдесят уровней, ему можно было бы на пару веков вообще забыть о прокачке, конкуренты остались бы слишком далеко позади.

Но это квест, который нельзя завалить а потом попробовать пройти заново, хоть весь амулетами обвешайся. Борден обладал оружием, которое было способно одаривать последней смертью, и, судя по тому, что знал Соломон, даже не в единственном экземпляре.

Мораель попробовал, но не преуспел, и это тоже было ожидаемо. Но он попробовал… глупо. Эльфийские аристократы могут быть такими же здравомыслящими людьми, как и все остальные, но порою они втиснуты в такие рамки ограничений, диктуемых традициями, репутацией и какими-то древними эдиктами, что прямо-таки вынуждены вести себя недальновидно. Возможно, если бы Мораель обрушил на Бордена всю мощь своего клана, он еще мог бы преуспеть.

Но — риск. Риск, что те самые сто пятьдесят уровней получит рядовой боец, удачно поразивший мишень случайной стрелой. Риск, что воины эльфов обвинят князя в недостаточном благородстве. Риск, что не удасться довести дело до конца, и тогда смерть придет за всеми.

Дом Красных Ветвей отдал Бордену божественный артефакт. Не захотели связываться с Борденом, не захотели повторять историю, по результатам которой Мораель и стал Великим Князем. Его предшественник имел неосторожность закуситься с землянином, возможно, худшим из них, и все это кончилось для него плохо.