– Чем займешься?

– Сейчас чайку попью и буду личность устанавливать, проверю сводки, может, заявления о пропавших без вести, а ты тогда, бригаду вышли, вещи искать, мало ли что попадется, и пусть хоть до Москвы чешут.

Шилов связался с дежурным по отделению, и после короткого разговора на переезд был выслан наряд для поиска улик, в частности документов и обрывков одежды. Помимо этого, он попросил дежурного связаться с другим отделением, расположенным ближе к Москве, в Солнечногорске.

Положив трубку и отпив из кружки уже остывшего чая, Геннадий на секунду прикрыл глаза.

– Что-то я последнее время так сплю плохо, – деловито нахмурившись начал криминалист, в то время как следователь, не отрывая взгляд от монитора, просматривал сводки о пропавших без вести.

– Ген, ну не сыпь соль на рану, знаю я, к чему ты клонишь.

– К чему же?

– Хочешь, чтобы я завидовал вашей супружеской активности. Стыдно, гражданин Шилов попрекать холостяка, – подняв палец вверх, менторски декламировал Борисов.

Криминалист ничего не ответил и решил пока что повременить делиться проблемами.

– Ген, из морга нет вестей?

– Не звонили. Обещали к вечеру.

В седьмом часу раздался долгожданный звонок. За заключением поехал Борисов, а Шилов остался в отделении, ожидая отчетов по поиску вещей погибшей.

Осень сделала харакири, вывалив серые внутренности, спрятанные под золотым нарядом. Моросящий дождь размазывал по мостовой опавшие листья. Грустны октябрьские вечера, когда густая синяя темнота наступает так скоро, а солнце, проспав весь день, даже не показывается из-под пушистого серого одеяла. Неправду говорят, что у природы нет плохой погоды, у природы должна быть плохая погода, иначе не может быть и хорошей. Полицейские часто думают о хорошем и плохом, о добре и зле. Вечные вопросы, порой забредали и в голову Борисова. Это случилось и сейчас по пути в судебно-медицинский морг.

Борисову было тридцать четыре года. На год обойдя Христа, он, все чаще стал философствовать наедине. Его оппонентом выступало внутреннее я, принимавшее в диалоге разнообразные роли. Диалог человека с самим собой вполне естественен, хотя многие из нас боятся его признавать. Борисов не боялся признавать диалога с внутренним голосом, боялся он остаться один, по жизни, совсем, абсолютно, так и не найдя женщину. Евгений имел опыт совместной жизни. Два года он жил с девушкой, но его профессия с постоянными ночными выездами и ненормированным графиком утомили ее. «Что это за совместная жизнь», – говорила она, – «Когда муж и жена не могут нормально поговорить неделями?» Ему нечего было ответить, он ужасно уставал, и на споры не оставалось сил. Однажды, вернувшись после двух суток отсутствия, он обнаружил пустой дом, ее вещей не было. От нее остались лишь записка в двери и запах духов; в записке было сказано, что ключи в почтовом ящике, и звонить ей больше не надо. Эта история произошла четыре года назад, с тех пор попыток создать семью Борисов не предпринимал. На сватовство отвечал отказом и лишь последнее время, ложась на диван, когда по телевизору нечего было смотреть, он закрывал глаза и думал о своей, как ему казалось, бессмысленной жизни. Ведь всех преступников не ассшевить, всех званий не получить и не заслужить ему всех наград, а время, драгоценное время уходит сквозь пальцы, и как их не сжимай, его не удержишь.

Погруженный в размышления следователь знакомым еще с академии маршрутом шел за экспертизой буквально на автопилоте, как вдруг зазвонил мобильный.

– Да, Ген, новости есть какие-нибудь?

– Никаких. Отзвонились, сказали, что ничего не нашли. Завтра продолжат, а то им дождь мешает. Я сказал, что не сахарные, могут и помокнуть, но, в общем, ничего. Ты в морге?

– Иду, сейчас за угол и буду на месте. Ты потом куда, после работы?

– Тебя думал подождать, любопытно, что патологоанатом написал.

– Ладно, я на месте. Позвоню, как выйду.

– Давай, жду.

Здание судебно-медицинского морга старой постройки казалось тяжелым, монументальным. Окна первого этажа были высокие, арочные, закругленные сверху. Темные проемы с тонкими рамами напоминали пустые глазницы. Мрачную картину довершали многочисленные вороны, сидевшие на ветках и прыгавшие по палой листве.

Патологоанатом ждал в кабинете, заканчивая писать заключение. Врач – мужчина с богатым опытом, сухого телосложения. Редкие волосы пышно уложены. Ясный взор, меток, по-юношески пылок. За тонкими губами ровный ряд белого штакетника зубов. Пальцы врача – тонкие, костлявые, таящие силу и потрясающую отточенность манипуляций, виртуозно владели, как скальпелем, так и ручкой. Почерк патологоанатома был близок к каллиграфическому и не переставал удивлять, как полная противоположность стереотипу о врачебном «мастерстве» наскоро заполнять документы. На двери кабинета висела табличка «Доктор медицинских наук, профессор Брянский Яков Моисеевич»

– Яков Моисеевич, можно? – засунув голову в кабинет, спросил Борисов.

– Да-да, – пригласил врач, не отрывая взгляд от заполняемой формы.

В отличие от обычной поликлиники, морг хорош тем, что даже если у врача на приеме лежит пациент, он, скорее всего, примет вас, поскольку пациенту спешить уже точно некуда. В судебно-медицинском морге занимаются исследованием и экспертизой трупов при насильственной смерти, а также подозрении на нее, тел, личность которых не установлена и в случаях, когда родственники жалуются на проводимое перед смертью лечение.

Брянский положил ручку на стол и, сложив руки, как ученик за школьной партой, поднял глаза на следователя.

– Присядьте, сейчас пару слов, а затем пройдем к осмотру.

– Есть что-нибудь любопытное?

Брянский улыбнулся.

– Женщина, лет двадцати восьми, точно до тридцати, время смерти в интервале между одиннадцатью и часом ночи. Тело сильно искалечено, но причиной смерти является асфиксия, на шее обнаружена странгуляционная борозда, в борозде микрочастицы синтетической ткани. Однозначно сказать, что это удавка – я не могу. Далее по лицу: нижняя челюсть имеет многочисленные переломы, передние зубы на верхней и нижней челюсти отсутствуют. Что интересно: раздробленные части верхней челюсти загнуты внутрь. Сейчас покажу. – Патологоанатом перевел дух. – На спине отсутствует значительная площадь кожного покрова. На затылке имеется диагональное скальпирование, но оно отличается от борозды вдоль позвоночника. То есть это не просто стесанная кожа, в этом месте было сильное ударное воздействие, причем по касательной траектории. Верхние позвонки спрессованы, что тоже не характерно для повешения, но возможно при ударе, который и привел к скальпированию. Вот и думайте, гражданин следователь.

– Следов изнасилования нет?

– Нигде. Кстати, она – девственница.

– Что? Вы же сказали, что погибшей двадцать восемь лет, как она может быть девственницей?

– Евгений Иванович, вы сомневаетесь в моей профессиональной компетентности?

– Ни в коем случае, Яков Моисеевич.

– Пройдемте к телу, – врач провел рукой в направлении двери, и следователь уверенно зашагал по коридору. Несмотря на высокие потолки, в вестибюле никогда не было эха. Считалось, что здание судебного морга, не привыкшее к громким звукам, само поглощало шум. Даже стук шагов здесь, больше напоминал далекую ритмичную капель.

У входа в секционное помещение, где проводились вскрытия, Борисов пропустил врача вперед, и тот, зайдя внутрь, не глядя, шлепнул по ассшеему на стене выключателю. Комната мгновенно озарилась холодным белым светом, как будто перед железной сценой анатомического театра подняли занавес. В главной и единственной роли – двадцативосьмилетняя девственница. Тело лежало на животе, красная борозда на спине с проталиной в области поясницы напоминала малиновое варенье, а вся девушка соответственно – булочку, залитую толстым слоем джема, с капельками на пятках. Тоненькие руки, расправленные вдоль туловища, смотрели стертыми ладонями вверх. На запястье была закреплена бирка с номером. Голова уложена на деревянную подставку.