– Але, да, я, записывай. Улица Стартовая дом тридцать два, квартир там нет. Проживает Миронова Елизавета Васильевна, – положив трубку, голос громко скомандовал, – следующий!

Глава третья

воскресенье, 16 октября

Густой туман над Волгой, обволакивал берег, скрывая спуск к воде, и доходил до гранитных бортов набережной. Осенние туманы бывают особенно плотными, когда ночная температура резко падает, а речная вода продолжает хранить тепло. Старинные двухэтажные дома пастельно-розового, выгоревшего от солнца цвета, обращались к реке большими окнами. Окна поменьше выходили в сад и внутренние дворы. Небо затянуло тучами, и девушка, лежащая в кровати, гадала, моросит ли на улице или нет.

Ее комната была на втором этаже. Стеклянные двери с тонкой деревянной окантовкой и узором выходили на белый балкон. Высокие потолки в сочетании с большими окнами и прекрасным видом наделяли комнату правом считаться лучшим номером в гостинице. При жизни владельца особняка, интерьер, без сомнения, был богаче, но и сейчас внутри сохранились лепнина и большая люстра, а стиль, хоть и с современной мебелью, был выдержан четко и гармонично.

Расставаться бывает очень сложно, особенно, если вместе было так тепло и уютно, если нежность наполняла каждое мгновение, а приятный, так быстро ставший родным запах успокаивал, проникая в самое сердце. Именно такая форма отношений выстроилась между девушкой и великолепной двуспальной кроватью, на которой она провела уже четвертую ночь. Завтра она поедет дальше, в Москву. Врач предупреждал Елизавету, что поездка в Тверь, на малую родину, может вызвать в памяти негативные воспоминания, но девушка сошла во время остановки, и в столицу поезд отправился уже без нее.

"Что ты делаешь…"– недоумевал внутренний голос, в то время как ноги торопливо несли ее по ступенькам в переход, под станцию. Каждый удар каблука, отдаваясь в затылок, просил опомниться и не задерживаться в городе, из которого она сбежала тринадцать лет назад. Магия чертовой дюжины. Плохой ли это знак, или наоборот – добрый, как для прόклятого Летучего голландца, раз в тринадцать лет сходившего на берег. В любом случае, Лизе не хотелось сравнивать себя ни с голландцем, ни с какой-нибудь прокаженной. Ей хотелось казаться смелой в собственных глазах и, если получиться, то клин клином выбить Тверью Тверь. Сведениями о судьбе отца после побега она не располагала, знала лишь, что не убила его той ночью, иначе бы ее точно нашли.

Цикл начался с задержкой в десять дней, может гинеколог права и все дело в стрессе, а сейчас, когда она пообвыкла, он немного прошел. Лиза выпила таблетку успокоительного и задумалась, о словах врача. Она и до этого слышала о возможном возникновении зависимости, но всегда придерживалась дозировки. Убрав лекарства в сумочку, девушка подошла к ростовому зеркалу и несколько минут изучала свое тело. «Не дурна», – отметила она, глядя на отражение. Светло-русые волосы закрывали тонкие плечи, сбегая мелкою волной. Ясные голубые глаза ни капли не напоминали туманные стекляшки. Глядя в них, Лиза в очередной раз убедилась в отсутствии зависимости. Ее пальцы скользили по коже, останавливаясь на животе и груди, на щеках и на лбу. Девушка наклонила голову и поправила рукой волосы так, что все они повисли на одну сторону, открывая тонкий изгиб шеи и ямочку ключицы.

Позавтракав в номере, Лиза спустилась на набережную. Туман практически рассеялся, а серый ватник стелящихся туч, быстро летящих по небу, все шире и шире рвался, обнажая блакитную подкладку.

Вчера, в субботу, собравшись с мыслями, она шла на место, где когда-то стоял ее дом. Странное, нелогичное чувство. Ей казалось, будто она может не успеть, и что-то важное может пройти мимо. Лиза скорее вспомнила, чем вновь услышала голос матери, впервые взывающий к ней после побега. По телу пробежали предательские мурашки. Чего она ждала от встречи с прошлым, девушка уже, и сама не знала, но чувство тревоги нарастало в ней с каждой минутой. Что если отец заметит, или еще хуже – узнает. «Простил ли он меня?», спрашивала себя Лиза, и сама же отвечала: «Нет». От прилива бессилия ей захотелось рыдать. Еще больше ей захотелось, чтобы отец увидел ее слезы и пожалел. Диазепам и время поработали над Лизиной памятью, подавляя особенно болезненные воспоминания, и унося их в самый дальний, самый темный угол, где всегда и прячется страх.

Дома на месте не оказалось, лишь обычное, полуразвалившееся здание с заросшим участком. Дом Лизы развалился со смертью матери. Переплетение эмоций породили чувство, с которым девушка не могла или не хотела свыкнуться моментально. Вот дом и сад, и вот она у покосившегося забора, а между всем этим невидимая стена, непроницаемая и в тоже время неосязаемая оболочка. В один момент она не стала смелее, и прошлое отодвинулось лишь на мгновение, но страх перед домом пропал, а на смену пришли разочарование и легкость. И может, прав был тот врач, уверявший, что все это было не с ней.

День клонился к вечеру, быстро темнело и холодало. Обманчивые сумерки сгущали и без того мрачное мерцание редких фонарей, расставленных вдоль набережной. Лиза возвращалась в гостиницу, её начинала одолевать скука. Быстро гаснущая ностальгия начала эволюционировать в безразличие, первую ступеньку, ведущую в подвал апатии.

Лиза лежала в кровати, как вдруг обрушилась темнота. Девушка моргнула, но темнота не исчезала. Повернув голову, она заметила тонкую полоску, выбивающуюся между плотными шторами. Страх против воли накатывал, пока Лиза пробиралась к окну. Раздвинув занавес, гостья вернулась на кровать и, понимая, что это обычный перебой с электричеством, стала по не многу успокаиваться. Сумерки, заползая в утонувшую во мраке комнату, нерешительно разбавляли темноту, но и этого было достаточно, чтобы дойти до двери и выйти в коридор. К удивлению Лизы, в коридоре тоже оказалось темно. «Неужели свет погас во всем здании», – пронеслось у нее в голове. Из других номеров никто не выходил, и Лиза практически на ощупь кралась до угла, к лестнице, ведущей вниз. Чувство тревоги, вновь захватившее её, никак не хотело отступать. Сердце барабанило у пересохшего от волнения горла. К счастью, заглянув за угол, девушка увидела спуск и утопающий в искусственных лучах первый этаж гостиницы.

– Хм, автомат вырубился. Видать, что-то с напряжением, – сказал портье, выключая фонарь, – ну вот, все нормально.

– Спасибо, я так испугалась, – прошептала постоялица, жмурясь от вспыхнувшего света.

– Бывает.

Вернувшись в номер, Лиза зажгла все возможные светильники, не забыв про свет в ванной, и настольную лампу в другом конце комнаты, а также телевизор. Девушка знала, что дневная норма таблеток была выпита, но никак не могла отойти от внезапного стресса. Сделав глоток воды и возвращая стакан на тумбочку, Лиза замерла в оцепенении. Руки затряслись, и стакан полетел на пол, превративший его в бесконечное множество осколков. Звон разбитого стекла задержался в ушах на мгновение, ставшее невообразимо долгим. Девушка опомнилась (но не пришла в себя), когда портье, вышедший на крик из-за стойки, поймал ее на нижней ступеньке лестницы, ведущей на первый этаж.

– Что случилось? Успокойтесь! Что произошло? – животный страх моментально передался дежурному, предав голосу высокие истеричные ноты.

Лиза никак не могла остановиться, задыхаясь на каждом звуке, а побелевшее лицо напоминало маску Венецианского карнавала.

– Ам, ам! – кричала девушка, размахивая руками, – там!

– Что там, что там?! – срывался с катушек портье, поддаваясь внезапной панике, – пожар?

Лиза закрыла глаза и нервно затрясла головой в знак отрицания.

– Так, пойдемте, посмотрим.

Девушка резко затрясла головой, предложение дежурного показалось ей слишком смелым.

Портье осторожно положил руку на плечо постоялицы, пытаясь ее успокоить, а заодно и самому прийти в чувство.

– Опять свет погас?

Покачивание головой вместо ответа.

– Я сейчас пойду и посмотрю, оставайтесь здесь.