Все поцелуи с Питером — это будто тысяча и один фейерверк в ночном небе, это как гром среди ясного неба, это как обухом по голове, это будто бы жизнь после смерти, рай посреди ада. Каждый поцелуй — нечто новое и яркое, незабываемое, то, что невозможно отклонить, изменить. Поцелуй — убийственный конец и невероятное начало.

И даже сейчас, когда такие желанные, любимые, нужные губы, наконец-то на моих, когда они целуют так жестоко, больно и невыносимо, будто бы стараясь причинить боль, доказать что-то, я понимаю, что нет ничего и никогда не будет, что бы смогло изменить моего решения быть рядом с этим человеком. Никто никогда не сможет повернуть мою к нему любовь вспять. Даже он сам. Я готова терпеть его ненависть, поцелуи с другими, готова принимать его холодность и равнодушие, но если будет существовать хоть маленькая капелька того, что он что-то чувствует ко мне, я буду бороться.

Всё то, что я решила день назад, всё это заглохло после того, как Питер, будто бы вступив в борьбу, впился в мои губы не нежным и вовсе не приятным поцелуем.

Я чувствовала вкус крови на своих губах и даже не понимала, чья она — его или всё же моя. Я ощущала то, как он напряжён и явно пытается вернуть себе обладание. Я понимала, что он не желал этот поцелуй, что это вырывалось у него как-то само, и даже не понимаю, как, но он целует меня. Впервые за несколько лет, я понимаю, что это единственное, что нужно. И плевать, какая причина. Я готова принять и это, лишь бы ощущать его губы на собственных.

Я не закрываю глаз, чтобы не упустить ни единой мелкой детальки. Вижу его нахмуренное лицо, и зажмуренные глаза. Он не сжимает меня в объятиях, даже не прикасается, только губами. Он не дарит нежность, он агрессивно нападает, но мне плевать, ведь мне хватает и того, что он эту самую нежность принимает от меня. Я еле поспеваю за его губами, а когда он, рыкнув, кусает меня за нижнюю губу и чуть-чуть оттягивает, я не сдерживаю стона боли.

Это его отрезвляет.

Он отлетает от меня также внезапно, как и подошёл. Его губы красны от моей крови. Я в шоке смотрю на него, а после медленно провожу языком по нижней губе. Она щиплет, а во рту металлический привкус. Но я не замечаю этого. Я ничего не замечаю, кроме разочарования на его лице и злости в глазах. Он с ненавистью смотрит на меня, а после утирает губы. Последнее, что я вижу, прежде, чем он развернётся и уйдёт — скривившиеся губы, и праведный гнев, который даже скрыть не пытается.

Я стою на месте, не понимая, что только что произошло. Ожидала ли я поцелуй от него? Никак нет. Потому что Питер… он же… ненавидит меня. Ведь так? Или нет?

Но агрессия, сочившееся в его поцелуе просто сбивала с толку. Это даже поцелуем-то назвать слишком опрометчиво. Бешеная борьба, столкновение губ, желание что-то доказать, показать. Я не понимаю.

— У меня есть новости, — говорю я ничего не выражающим голосом. — И это должны услышать все.

— Я встречалась с Лордом, — говорю я спустя пару часов, когда все пришли в себя. Мы стояли в том же самом зале. Люси сидела за столом, Каспиан, облокотившись о стол, стоял рядом с ней. Тристан и Оливия (что ей вообще надо?) у окна; Леа, которую я увидела только когда вошла в зал, сидела прямо на полу, и, кажется, вообще не обращала на нас никакого взгляда. Я видела, что та переживает даже больше, чем все остальные. Но суть её волнения совершенно другая. Как говорила Леа, ей плевать на то, что будет с королевством. Ей важно лишь то, что происходит между нами — Всадниками. И я почти уверена, что она уже знает. Знает всё.

— Что там произошло? — спрашивает Люси, смотря на меня совершенно равнодушно. Я с недовольством вспоминаю выражения её лица, когда Питер уходил от меня после странного, ненужного ему, поцелуя. Люси чуть ли не горела от желания вмазать мне, но сдерживалась из последних сил. И это меня очень расстраивало.

— Лорд застал меня врасплох, — признаюсь я и недовольно кривлюсь, вспоминая произошедшее. — Он знает, что Каспиан здесь. Знает, что ты, Кас, его добрая сторона. Я не понимаю, почему он до сих пор не явился, если в курсе всего, думаю, он считает, что в этом нет необходимости.

— Мы предполагали, что надолго сохранить секретность не получится, — вздыхает Каспиан. — Поэтому не удивительно.

— Это правда, что вы разделены на доброго Каса и плохого?

— К сожалению. Я не могу причинить боль кому-то, ничего не могу сделать, потому что это же… плохо. Это ужасно выводит.

— А тем временем единственное, что может делать плохой Кас, это крушить и рушить всё вокруг, да? — Каспиан кивает и я вздыхаю. — Это плохо. Просто ужасно плохо.

— Меня поглощала тьма. Я должен был избавиться от неё, а в итоге избавился от себя.

— Я думала, что он просто принял твой облик или что-то такое.

— Тьма свела его с ума. Я не думаю, что он является чем-то реальным. Я не углублялся в его изучение.

— Зато он многое знает о тебе. Считает тебя своей частью.

— Как ты выбралась от него? — Люси перебивает меня, смотря точно в глаза. — Каким образом тебе удалось от него уйти?

— Он сам отпустил меня, — я пожимаю плечами. — Но забрал того, без кого я не представляю себя. Он забрал Вэнфролха.

Я перевожу взгляд на Леа, которая со стоном опускает голову себе на раскрытые ладони, и качает головой. Плечи её поникли и вся она выглядела так, будто бы сейчас только что, прямо на её глазах, рушился мир.

— А вместе с ним меч и кулон.

Леа воет, а после резко подскакивает с пола и кидается ко мне. Я не успеваю ничего предпринять, когда она налетает на меня, сжимая мою шею в ладонях. Она продолжает идти и вскоре придавливает меня к стене собственным весом. Я прижимаясь к каменной стене, чувствую, как задыхаюсь. Кислород исчезает и лёгкие жгут огнём. Я распахиваю рот в ужасе и немом крике. Перед глазами медленно стелется пелена. За спиной Леа я вижу, как к нам подбегает Люси, хватая девушку за плечи, пытаясь отодрать, но у неё ничего не получается. Вижу Каспиана, с ужасом наблюдая за нами, но ничего не в силах сделать из-за его доброты. Вижу Тристана и Оливию, которые переглядываются. На лицах обоих иррациональный ужас, волнение и страх. Я замечаю Чарли, который что-то кричит Леа на ухо, но ничего не предпринимает. Почему он ничего не предпринимает?

Переведя плывущий взор чуть влево, я вижу, как Питер, будто бы в замедленной съёмке, падает на колени, раскрывая рот и не в силах сделать вдох. Он держится за горло, его глаза слезятся, он весь покраснел. Но он ничего не может сделать. Наши взгляды сталкиваются и я вижу испуг на его, до этого равнодушном, лице. Вижу, как он прикрывает рот, как пытается вздохнуть, но у него ничего не получается.

До меня резко доходит вся сложившаяся ситуация. Питер вновь в опасности, никто не может мне помочь, а Леа продолжает упрямо меня душить.

Уже на грани потери сознания я смотрю в голубые глаза Леа. Она смотрит на меня, но будто бы сквозь. Её глаза застилает пелена слёз и это — контраст с тем, что она творит. Вокруг её глаз расплываются красные венки, а глаза наливаются алым. Пальцы на горле сжимаются сильнее и я чувствую, как сердце, разделённое на двоих, делает последние удары. Хочется крикнуть «да вы издеваетесь?!», потому что это уже перебор за это короткое время. Но единственное, что получается, это — соскользнувшие онемевшие руки с запястий Леа. Ноги подкашиваются, а глаза закатываются.

И именно тогда всё проходит.

Спасительный воздух оглушающей волной врывается внутрь, омывая воспалённые края. Словно бы дождь в засуху. Он спасает, заставляет сердце ускорится и вновь начать приходить в себя. Исчезнувшее было зрение возвращается и то, что я вижу, заставляет удивлённо распахнуть глаза, практически выкатив их.

Я смотрю на Тристана, который держит Леа за обе руки, заведённые за спину, вижу, как врывается Лорей со своими стражниками и они, схватив девушку, которая, кажется, ничего не может понять, уводят её из комнаты. Она не сопротивляется и вообще выглядит будто бы лишилась чувств.