Питер подходит к девушке, присаживаясь на корточки. Она плачет!

— Ты чего? — Питер удивлён, жутко удивлён. Она же не может плакать! Для этого должны быть чувства…

— Мы не справимся, — шепчет она тихо-тихо, что ему приходится прикладывать усилия для того, чтобы услышать хоть что-то. — Не справимся…

— Не говори ерунды, — говорит он ей, — мы почти закончили. Ксения, я удивляюсь тебе. Как может равнодушный человек рыдать?

Она не отвечает, разрыдавшись только сильнее. Он закатывает глаза. Прислонившись к стене, он садится, а после притягивает её к себе, положив её голову себе на грудь. Она не сопротивляется — ещё одно удивление постигает его незамедлительно.

— Глупая ты, бесчувственная, — улыбается он, зарываясь в её волосы лицом. Они не пахнут цветочным ароматом, какой он помнит. Сейчас они потеряли свой аромат точно также, как и Ксения потеряла надежду. — Ты заставляешь меня забывать, что ты другая.

— Я другая, — отвечает она хрипло. — Господи, Питер, я другая! — она начинает злиться и с остервенением одёргивает рукав левой руки, чтобы впиться пальцами в чёрную метку Всадника. Питер с интересом смотрит на то клеймо, забравшее у него его Ксению, испытывая желания выжечь его.

— Как одна единственная малюсенькая татуировка может поменять человека в корень? — спрашивает он у неё.

— Она не меняла меня, — говорит Ксения тихо. — Она – лишь последствие моих изменений.

— Тогда что случилось? Как ты стала такой? — поражаясь её откровениями, Питер не желает пропускать возможность узнать так интересовавшую его информацию.

— Я переродилась в огне, — она говорит это так равнодушно, будто бы рассуждает о погоде.

— То есть?

— Огонь Вэна был направлен на меня в тот момент, когда Конде читал заклинание. Я сгорела и вернулась в этот мир уже другой. Когда я говорила, что та Ксения мертва, я подразумевала именно это.

Питер поражён, поэтому ничего не отвечает. Он вдруг совершенно внезапно осознаёт тот момент, потому что переживал то же самое в ту минуту. Теперь для него становится ясно, почему ему казалось, будто бы его сжигают заживо. Это Ксения горела в огне для того, чтобы навек поменяться.

— Я только сейчас начинаю осознавать, что натворила, — вдруг говорит она спустя какое-то время. — Мне кажется, будто бы у меня открываются глаза.

— И что же ты осознаёшь? — интересуется он. Его глаза прикованы к драконьим крыльям и кругляшку на её запястье. Он ненавидит эту метку всей своей душой, но что может сделать его ненависть к ней? Метка не исчезнет ни-ко-гда.

— Мне спокойно, — говорит она, и это точно не то, чего он ждал, на что надеялся. — Я смирилась с тем, что другая, что больше не испытаю тех чувств, которые испытывала раньше. Леа рассказывала на что это похоже, но только теперь я осознаю это в полной мере. Она говорила, что я научусь чувствовать, но прежних эмоций испытывать не буду. Именно поэтому я сейчас плачу и мне иногда страшно. Где-то подсознательно я помню, как это — чувствовать, но не более. Всадники — машины, Питер, иначе не может быть, — она царапает кожу руки, не ощущая ничего. Её пальцы медленно соскальзывают с предплечья.

Питер молчит, из него рвётся вопрос о её чувствах к нему, но он не смеет спросить её об этом. Он не хочет её гнева, не хочет собственной боли.

— Она вычеркнула всё лишнее, — говорит Ксения в итоге.

— Она забрала тебя у меня, — говорит Питер ей, а после отстраняется. Он не хочет об этом говорить и не собирается. Встав, он отряхивает влажные штаны и идёт по комнате в поисках выхода.

Ксения ничего не отвечает ему. Лишь сидит и смотрит на то, как он старается исчезнуть, скрыться от её глаз. Она знает, что он имеет ввиду, но молчит. Ведь он прав — метка забрала суть Ксении, забрала самое главное, чем она дорожила – её любовь.

— Она отняла не насильно, — говорит она вдруг, сама поражаясь тому, что решила раскрыть все карты.

— То есть? — безразлично спрашивает Питер.

— Я отдала свою любовь самостоятельно, никто не принуждал меня, — повторяет она уже более подробно. — Я хотела избавиться от чувств, хотела забыть о них. Желала больше не чувствовать. Это толкнуло меня на метку, ничто и никто другой.

Питеру больно от её слов, но он молчит. Он не хочет развивать эту тему. Точно не сейчас.

— Нам нужно найти выход, — говорит он вскоре, справившись со своим голосом. — Эдмунд ждёт.

Больше они не говорят ни о метке, ни о их разрушевшейся любви. Они молчат, принявшись искать выход.

У этих двоих не осталось ничего, лишь два разбитых сердца, бьющиеся в унисон и являющиеся двумя половинками одного-единственного целого…

Она чувствует порыв ветра чуть позже, чем хотелось бы. Просто внезапно в комнате, в которой они находились и пытались найти выход, поднимается такой ветродуй, что удержаться на ногах практически невозможно.

Ксению обдаёт ледяным ветром, она оборачивается в сторону источника ветра, но от сильных порывов ей приходится закрыть глаза.

— Что происходит? — кричит она Питеру, теряя силы. Её пришпиливает к стене, подобно бабочке. Она не может пошевелить ни руками, ни ногами. Глаза слезятся, ничего не видно. Лишь громкий гул ветра слышен отовсюду. Дышать невозможно — ветер перекрывает доступ кислорода. Лёгкие горят огнём.

Внезапно она слепнет. Просто в одну секунду яркий свет ударяет по глазам, прикрытым веками, да с такой силой, что она кричит от боли. Ей хочется, чтобы мучение прекратились, она не видит и не слышит. Ей страшно, ей кажется, что это конец. Так и происходит. Ещё пару секунд мучений и всё. Лишённая кислорода, она падает в обморок. Сознание покидает её, а ветер, подхватив тело, опускает его на землю…

Открывает глаза Ксения внезапно. Раз, и она сидит на полу в огромной зале. Неподалёку лежит Питер, тоже начиная приходить в себя. Всё мерцает в голубом свете: пол, потолок, стены.

Голова болит после столкновения со стеной и перекрытого кислорода. Ей плохо, но это не мешает оглядеться. Не сразу она замечает стоящую фигуру в тени, у самой дальней стены комнаты.

— Эдмунд? — спрашивает Питер сбоку. И вправду, приглядевшись, Всадница узнаёт силуэт короля. Тот стоит к ним спиной, сложив руки за спиной. Он грациозен. Ксения не узнаёт в нём того Эдмунда, которым она запомнила его три года назад. Сейчас перед ней взрослый мужчина.

Эдмунд оборачивается. Ксения удивлённо вздыхает, замирая. Глаза Эдмунда закрыты… Он не видит, но при этом ведёт себя так, словно бы зрячий.

— Он спит? — спрашивает Ксения, обернувшись к Питеру. Тот поворачивает испуганные глаза к ней.

— Эдмунд? — спрашивает он вновь, но Эдмунд не отвечает. Он медленно движется к ним. Его походка странная по своей сути. Он нещадно шатается, будто бы пьяный, а вкупе с закрытыми глазами это выглядит по-настоящему ужасающе. — Эдмунд, это я, Питер! — восклицает Питер, поднимаясь на ноги. Они с Эдмундом практически одного роста. Эдмунд выглядит более худым, но эта худоба вовсе не мешает ему, она не выглядит болезненной.

— Ты узнаёшь меня? — пытается достучаться Питер, когда Эдмунд останавливается прямо напротив него, подойдя чуть ли не в плотную. — Я… — но договорить он не успевает. Внезапно оскалив зубы, Эдмунд вскидывает руки, сжимая их на горле брата. Ксения вскрикивает от удивления, встав на ноги. Питер хрипит, вцепившись в предплечья Эдмунда, но тот будто бы и не чувствует. Он скалит зубы, морщится, выглядит по-настоящему безумным.

— Эдмунд! — кричит Ксения, подлетая к нему, пытается отодрать руки от шеи Питера, но ничего не выходит.

— Я… Эд… Я… Стой… — хрипит Питер, пытаясь выговорить хоть что-то.

— Он не узнаёт тебя! — кричит Ксения в панике. — Чёрт возьми, да он даже не в сознании! — разомкнув веки, Ксения смотрит на белоснежные белки его глаз. Она шлёпает его по щекам, пытается вцепиться в его шею, но он никак не реагирует.

Проходит пара секунд, прежде чем Эдмунд распахивает глаза. И лучше бы он этого не делал, потому что зрачки его имеют неестественный цвет, будто бы затемнённые чем-то. До Ксении не сразу доходит, что глаза у него заволокло поволокой.