(На рождественском концерте, куда он пришел поддержать Чимина и Хосока, а также Намджуна с его чтением стихов (факультеты философии и литературы до сих пор грызли локти, потому что он не пошел к ним, а выбрал продюссирование) вполне ожидаемо выступала и Чиён, правда, не сольно, а в паре с одногрупницей. Юнги бы не смог описать словами то, что видел, потому что он не мог найти подходящих, ему вообще отняло дар речи, пока две девушки — Чиён в голубом сценичном костюме, её партнерша в серебряном — сливались в танце, превращая его то схватку, то в плавный поток.

— Ты всё верно понял, хён, — Чимин с гордостью смотрел на подруг, уставших, но сияющих яркими улыбками, — их заданием было изобразить изменчивость водной стихии.

Сам Чимин выглядел невозможно эфемерно и был похож на лесного духа, справляясь со своим заданием единения с природой на все сто процентов.

Но Юнги прокручивал в памяти яркий танец Чиён и мечтал о том, как когда-то она будет выгибаться так под его музыку.)

Намджун слушает первые кусочки трека и почему-то выглядит так, будто он сейчас расплачется.

— Всё в порядке, хён, — он часто моргает, с извиняющейся улыбкой объясняя, — мне кажется, что ты прекрасно отразил суть задания. Это прекрасная музыка.

«Первая любовь, » — думает Юнги.

И продолжает работу.

***

Кайзер взволновано скулит, когда они подходят к двери Чиён, чтобы повесить на ручку маленький бумажный пакет с флешкой и короткой запиской внутри, и мотыляет хвостом из стороны в сторону — здесь ярче всего для пса пахнет девушкой, и он уже готов лечь на спину и подставить ей пузико, подрыгивая лапкой (Юнги со смущением понимает, что не уверен, относились эти слова лишь ко псу или…). Однако хозяин упорно тянет его прочь от вкусного аромата, снова матерится на лифт и называет ремонтников отчаянными долбоебами.

Кайзер уныло чалапает вниз лестницей, с горькими вздохами размышляя, что долбоеб здесь один — и это его хозяин.

***

Юнги не мечется по квартире, будто угорелый, конечно же, нет, он просто выпивает чашку кофе, потом еще одну, съедает три конфеты и кусок пирога, который два дня назад принес Сокджин. Дальше он решает искупать Кайзера, а тот и рад — в процессе еще и умудряется самого Мина захляпать водой и мыльной пеной. В конце концов они оба вываливаются из ванной чистые и пахнущие собачьим шампунем, так что Юнги очень, очень сильно надеется, что у него не вылезут из-за этого все волосы.

Звонок в дверь застает его врасплох, по правде говоря, парень вообще не ждал, что Чиён отреагирует как-то, а если она пришла, то как ему себя вести? Чёрт, а если ей не понравилось? Если она решила, что это оскорбление?

Юнги забывает о том, что он только из душа, в мягких домашних штанах и без футболки, еще и волосы продолжает машинально промакивать полотенцем, открывая дверь. Чиён, ждущая за ней, выглядела весьма решительно настроенной, но спустя мгновение её взгляд скользит вниз, девушка вспыхивает румянцем, и Юнги (отчаянно не понимая такой реакции) подмечает, что у нее действительно пропали щечки. То есть да, во время редких встреч в коридорах факультета или в магазине рядом с домой он подмечал, что Чиён выглядет более худой, чем была, но теперь, вблизи, он понимает, что тренер у нее реально на всю голову долбанутый.

— Я могу войти? — наконец выдавливает Чиён, и Юнги будто отмирает, упуская из внимания тот факт, что они буквально минуту стояли и пялились друг на друга. Поэтому он отходит в сторону и быстро кивает.

— Да. Да, конечно, входи. Кайзер! — он всегда зовет пса, если кто-то входит в дом, потому что пес свою территорию оберегает ревностно. Но в этот раз мастифф выглядит радушно, с ожиданием посматривает на хозяина, мечтая услышать заветную фразу. — Кайзер, Чиён — своя. Ей можно входить. Эм, если ты не против, можешь его немного погладить, он любит это.

— Я не за этим пришла, — Чиён выглядит окрыленной возможностью потискать пса вот так открыто, а не украдкой, но сдерживается. Юнги тем временем замечает, что футболка, которая раньше девушку обтягивала, начинает скорее висеть. Его понемногу начинает раздирать злость, но соседка поднимает на уровень глаз бумажный пакетик, и Юнги глубоко вдыхает. — Я тут из-за этого.

— О, — бормочет, наконец прекращая мусолить несчастные волосы полотенцем, и запоздало осознает, что так и не одел футболку. — Да, конечно. Я… Ты же прочла записку? — и с облегчением хватает со спинки стула забытую толстовку. Чиён почему-то выглядит огорченной. — Что?

— Да. Да, я прочла, — она немного торопливо говорит, будто проглатывает слова, — записку. И эта музыка — она действительно… хороша. Спасибо.

— Спасибо? — в ответ неуверенно пытается улыбнуться Юнги, хотя эй, он работал столько над этим треком, и ему бы хотелось услышать что-то больше, чем просто «хорошо». Но Чиён и так выглядит, будто сейчас упадет в обморок, поэтому он просто спрашивает. — Так ты можешь использовать его для своего выступления?

Чиён медленно кивает, открывает рот, чтобы ответить…

И падает в обморок.

***

Сначала Юнги в растерянности, но паника длится всего три или четыре секунды, спустя которые он осознает, что надо что-то сделать. Чиён, хвала небесам, не упала, а сползла по стенке на пол, но при этом, наверное, спиной она сильно приложилась. Юнги набирает Намджуна — как самого подкованного теоретически — и после подхватывает девушку на руки, переносит её на диван и начинает исполнять указания младшего.

Спустя минуту (для Юнги она длилась годы) Чиён начинает медленно моргать, приходя в себя, и она выглядит просто ужасно (хотя Юнги нравится она и такой, но его нельзя слушать, он, э, влюблен). Это не острые скулы — это запалые щеки, это не стройные ноги — это истощенная худоба. Вполне очевидно, втолковывает Намджун, заводя машину, что её диета довела девушку до крайнего предела, когда тело решило, что с него хватит этого дерьма, и отключилось. Ей нужно хорошее питание, монотонно бубнит Джун, и фоном шум улиц и взволнованные советы Чимина и Тэхёна, так что Юнги оставляет Кайзера следить за девушкой и бежит на кухню готовить рисовую кашу.

Он возвращается спустя еще одну минуту, когда девушка наконец осознанно осматривается вокруг, её руки обнимают взволновано скулящего пса за шею и мелко подрагивают. Юнги громко вздыхает, когда она стыдливо краснеет, и накидывает на нее плед.

— Если тебе плохо — скажи. Лучше вызвать скорую и перестраховаться, чем пропустить что-то плохое, — осторжно начинает, прислушиваясь к шуму рисоварки. Чиён действительно замирает, будто анализируя собственное состояние, а после отрицательно машет головой. — Ты упала на спину, поэтому может болеть, но если вдруг тебя резко заболит голова или затошнит — говори сразу, сотрясение — это очень плохо.

Юнги отпаивает девушку мятным чаем, и ей ощутимо неловко, не знает, куда глаза деть, поэтому он старается не выказывать своего волнения (и гнева, жгучего гнева, который говорит ему сейчас же поехать к чертовому тренеру домой и избить его до полусмерти) и лишь медленно информирует о том, что собирается сделать.

— Я сейчас принесу поесть. И пожалуйста, подумай о том, для тебя важнее — твое здоровье или одобрение тренера.

— Я не из-за одобрения, — голос звучит слабо, но возмущенно, — он бы не поставил мне оценку — а значит, пересдача и никакой стипендии. Я не могу себе этого позволить.

Юнги стискивает руки в кулаки, и как раз в этот момент в квартиру влетают парни. Намджун идет к Чиён знакомиться и опрашивать, Тэхён скрывается на кухне, чтобы разложить привезенные продукты в холодильник, а Чимин с порога заключает Юнги в объятия и успокаивающе воркочет под удивленным взглядом девушки. Со временем его тон приобретает взволнованные нотки, потому что Юнги напряжен и не разжимает кулаки, поэтому Пак вздыхает и прибегает к тяжелой артиллерии.

— Хён, — зовет своим самым сладким голосом, — ты же не бросишь своих друзей тогда, когда им нужна помощь?

Это действует.